Сказки старой Англии (сборник) - Редьярд Киплинг

Тайны отцов

Славные травы знали отцы,    Средства от всех болячек и бед —Донник, Живокость и Бубенцы,    Рута, Вербена и Златоцвет,Хмель, Кровохлебка и Змеевик    (Сколько в названиях колдовства!),Тысячелистник и Базилик,    Мята, Красавка и Сон-трава.        Каждая былка, корень, цветок        Пращуров наших вылечить мог.

Дивные тайны знали отцы,    Вещие тайны трав и планет —Марсу прислуживали Бубенцы,    Вестником Солнца был Златоцвет.Всякому злаку обручена    Собственная его звезда:Роза Венере посвящена,    Дуб – он Юпитеру служит всегда.        Просто и важно о том говорят        Книги, что пращуров тайны таят.

Дивные тайны наших отцов    Были с изъяном, правду сказать.Славные зелья, в конце концов,    Запросто в гроб вас могли вогнать.Спрашивать звезды о том, что за хворь,    Мучить больного в бреду и в поту,Кровопусканьями пользуя корь, —    Глупости, если уж начистоту.        Много ошибок свершили они —        Пращуры наши – в прежние дни.

Но если в крае свирепствовал мор    И не вмещал новоселов погост, —Как они дерзко шли вперекор    Немощи трав и бессилию звезд!В двери, отмеченные крестом,    В улицы, выглоданные чумой,Смело бросались они напролом,    Не замечая смерти самой.        Пусть не хватало знаний простых —        Мужество было знаменем их!

И если древний врач говорит,    И если верны слова мудреца,Что впавших в смуту и скорбь исцелит    Прикосновение мертвеца, —Тогда помогите нам, силы планет!    Тогда помогите нам, таинства трав!Смущает нас разума зыбкий совет,    И сердце скорбит, слишком много познав.        Из глуби небес или бездны могил —        Верните нам пращуров веру и пыл!

Саймон-простофиля

Перевод М. Бородицкой

Сотый

Бывает друг, сказал Соломон,    Который ближе, чем брат.Но прежде, чем встретится в жизни он,    Ты ошибешься стократ.Девяносто девять в твоей душе    Узрят лишь собственный грех,И только сотый рядом с тобой    Станет один против всех.

Ни обольщением, ни мольбой    Друга не обрести.Девяносто девять пойдут с тобой,    Покуда им по пути,Покуда им светит слава твоя,    Твоя удача влечет.И только сотый тебя спасти    Бросится в водоворот.

И будут для друга настежь всегда    Твой кошелек и дом,И можно ему сказать без стыда    О чем говорят с трудом.Девяносто девять станут темнить,    Гадая о барыше.И только сотый скажет как есть,    Что у него на душе.

Вы оба знаете, как порой    Слепая верность нужна.И друг встает за тебя горой,    Не спрашивая, чья вина.Девяносто девять, заслыша гром,    В кусты удрать норовят,И только сотый пойдет с тобой    На виселицу – и в ад!

С горки медленно катилась знакомая длинная подвода, запряженная пятью лошадьми. Возле задних ворот усадьбы она остановилась, и Лисий Мяч пошел снимать тормозные колодки. По-настоящему его звали Брейбен, но когда много лет назад, еще малышами, Дан и Уна спросили, что он такое везет, то им послышалось не «лес для мачт», а «лисий мяч». Так они его и окрестили.

– Эй! – крикнула Уна с верхушки поленницы, откуда они с Даном наблюдали за дорогой. – Вы куда едете? А нам почему не сказали?

– Да за мной только что послали, – отозвался Лисий Мяч. – В Кроличьей роще застряла в грязи здоровенная лесина, тут-то мы и понадобились, – и он махнул кнутовищем в конец упряжки.

Дан и Уна спрыгнули с поленницы чуть не под копыта переднему коню, вороному по кличке Матрос. Лисий Мяч никогда не позволял им кататься на самой подводе – там не было бортов – но они прицепились сзади, стуча зубами от дорожной тряски.

За ручьем лесная дорога идет в гору, и вся цепочка лошадиных спин поднимается перед глазами, точно живая лестница. Лисий Мяч шагал впереди в своем рабочем балахоне из мешковины, какие носят лесорубы, а когда он оборачивался и улыбался, между усами и бородой цвета мешковины проглядывал яркий белозубый рот. Балахон был подпоясан кожаным ремешком, а голова прикрыта шапкой, тоже из мешковины, с длинным лоскутом сзади, чтобы кора и сучки не сыпались за шиворот. Он осторожно вел упряжку среди колдобин, полных дождевой воды, которая брызгала детям в лицо из-под колес. Молодые березовые побеги хлестали их по ногам, а иногда на дороге попадался старый, обросший поганками пень, который мог рассыпаться в труху под колесом, а мог и подбросить их как следует.

Наверху, посредине Кроличьей рощи, человек шесть мужчин и еще одна упряжка лошадей топтались вокруг болотистой ложбины, в которой увяз сорокафутовый дубовый ствол. Тут вся земля была взрыхлена копытами, а из-под толстенного комля выплеснулось целое море жидкой грязи.

– Вы зачем его так глубоко загнали? – спросил Лисий Мяч и прошелся поверх бревна, легонько постукивая по нему топором.

– Да вот застряло и ни с места, – проворчал владелец второй упряжки, Лукнор по прозвищу Кролик.

Лисий Мяч выпряг своих коней. Умные лошадки встряхнулись и навострили уши.

– Матрос уж точно все понимает, – шепнул сестренке Дан.

– Еще как понимает, – откликнулся кто-то позади них. Человек, сказавший это, был одет в мешковину, как и все остальные, и держал в руках такой же топор. Но дети, знавшие в лицо всех лесорубов в округе, сразу поняли, что он не здешний. Он, правда, был так же волосат и маслянисто-смугл, как Кролик-Лукнор, и будто родной брат походил на него ростом и сложением, но его карие глаза были кроткими, как у спаниеля, а густою, черной, из-под самых глаз растущей бородой он напомнил Уне Моржа с картинки к «Алисе в Зазеркалье».

– Вот ведь умница, верно? – повторил он, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

– Верно, – кивнул Дан. – Уж если мистер Брейбен со своими лошадками не вытащит эту штуку из леса – стало быть, у нее корни выросли!

Так не раз говорил об их приятеле старый Хобден. И тут они заметили Пака. Он направлялся прямо к ним, ловко перепрыгивая через глубокие темные лужи.

– Берегись, тебя увидят! – вскрикнула Уна, бросаясь к нему навстречу.

– Да мы с господином Робином вроде как старые знакомые, – и бородач улыбнулся такой славной улыбкой, что Уна вмиг позабыла про Моржа и про все на свете.

– Разрешите представить вам Саймона Чейниса, – торжественно откашлявшись, начал Пак, – кораблестроителя из Порт-Рая, члена магистрата вышеуказанного города, а также единственного…

– Эй, поглядите-ка! Вот уж кто знает свое дело! – воскликнул их новый знакомый.

Оказалось, Лисий Мяч заново подпряг своих лошадей к обмотанной цепями верхушке ствола и поставил их под прямым углом к бревну. Потом он что-то скомандовал вполголоса, и лошади дружно напряглись, почти падая на колени. Тяжелей всех приходилось Матросу: он стоял в упряжке последним. Бревно чуть-чуть шевельнулось, и державшая его трясина оглушительно чмокнула.

– Пошло-о! – завопил Саймон Чейнис, хлопая себя по колену. – Поднатужьтесь, ребятушки, не то оно вас перетянет… Ох ты!

Левое заднее копыто Матроса потеряло опору, поскользнувшись на пучке вереска. Кто-то из мужчин сорвал с себя передник из мешковины и бросил его под ноги коню. Матрос устоял, но бревно по-прежнему прочно сидело в болоте, и вся упряжка отчаянно хрипела, выбиваясь из сил.

– Хэй! – рявкнул Лисий Мяч, и его ужасный кнут дважды просвистел в воздухе, с треском опускаясь на круп Матроса. Вороной пронзительно вскрикнул и сделал еще один, тот самый, недостающий рывок. Тонкий конец бревна вырвался из трясины и заскрежетал по сухому гравию, а толстый заплескался в грязи, точно буйвол в болотной жиже. В мгновение ока Лукнор припряг свою пятерку, и с храпом и топотом, фырканьем и звяканьем сорокафутовую громадину выволокли наконец на поросший вереском бережок.

– Уф! – сказал Лукнор. – Первый раз вижу, чтоб ты огрел Матроса кнутом – вот так, по-настоящему.

– Это и впрямь первый раз, – отозвался Лисий Мяч, проводя ладонью по двум выпуклым рубцам на крупе вороного. – Но в такой передряге я бы и брата родного не пожалел… Давай-ка сперва оттащим ее под горку, а после уж погрузим как следует и поедем нижней дорогой. Нет, Кролик, с деревяшкой я сам управлюсь, а ты подгони подводу. Эй, берегись!

Он что-то сказал лошадям, и те с новой силой натянули цепи. Огромная лесина, перекатываясь из стороны в сторону, медленно поползла вниз по склону. Следом тронулись и лесорубы с порожней подводой. Вскоре все скрылись из виду, только чуть колыхалось потревоженное болото, подрагивали юные березки да наполнялись водой отпечатки копыт.