Я иду искать - Макс Фрай

— Ну и кто, интересно, будет отвлекать меня от скорбных размышлений о работе? — возмущённо спросил я, уставившись в потолок?

Потолок укоризненно молчал, полагая мой вопрос бестактным. Хочешь, чтобы стены в доме заговорили с тобой голосами друзей — будь добр, потрудись соответствующим образом заколдовать помещение. Оно не обязано делать это само.

Ковёр, на котором минувшей ночью — по моим ощущениям, примерно полгода назад — сидел сэр Шурф, заговорщически подмигивал мне всеми своими узорами — дескать, давай, тащи сюда этого гостя, мне очень понравилось, как он на мне расположился, больше никто так не умеет, хочу ещё! В глубине души я был с ним совершенно согласен, но по здравому размышлению решил пока оставить так называемого Великого Магистра Ордена Семилистника в покое. Мало ли, что ещё сегодня стрясётся такого ужасного, что без него хоть ложись и помирай, а Шурф в это время будет спешно заканчивать дела, от которых я его сейчас оторву. Нет уж. Настолько незаменимого человека следует экономить. Солить и запасать впрок.

— Солить и запасать впрок, — с каким-то нехарактерным для меня людоедским удовольствием повторил я вслух. И улёгся — думал, что на ковёр, а на самом деле, на тёплый, ещё не успевший остыть песок.

Я лежал на берегу Ариморанского моря, на окраине суммонийского города Ачинадды и думал, что есть ещё один отличный вариант: отправиться на берег Ариморанского моря, навестить Иллайуни. Вот уж кто отвлечёт меня от всех мыслей сразу. А потом догонит и ещё раз отвлечёт.

Признав идею годной, я с удивлением обнаружил, что уже нахожусь там, куда только собирался пойти. С некоторыми идеями так бывает — сперва она реализуется, а уже потом приходит в голову. По крайней мере, если эта голова моя.

Пока я раздумывал, вежливо ли будет слать зов Иллайуни — как, интересно, отреагирует на мою Безмолвную речь человек, для которого сам факт моего существования почти невыносимый грохот и лязг? — или лучше связаться с Менке, Иллайуни появился сам. Издалека его силуэт выглядел довольно нелепо — кудрявая копна отросших почти до земли волос превращала таинственного бессмертного кейифайя из рода хранителей Харумбы в этакий самодвижущийся стог сена на тоненьких ножках. Но по мере приближения он обретал всё больше очарования. Забавно. Обычно бывает наоборот.

Когда Иллайуни подошёл достаточно близко и оказался приветливым благообразным старцем, я вежливо спросил:

— Я не очень противно звенел и грохотал?

Он отрицательно помотал головой.

— Сегодня всё в порядке. Похоже, ты был не слишком взволнован предстоящей встречей. Это хорошо для приятного течения беседы, но довольно обидно для любителя производить впечатление вроде меня.

Рассмеялся, резко помолодел на несколько сотен лет, уселся рядом, по-кошачьи боднул меня головой в плечо, достал из кармана широких суконных штанов небольшую бутылку тёмного стекла. Сказал:

— То самое жёлтое Шихумское, которое я обещал. Хорошо ли оно, не знаю: трудно быть ценителем вин, когда ни разу в жизни их не пробовал. Но, по крайней мере, это великая редкость. На острове Шихум такая удивительная земля: что ни посади, плодоносит чёрным. Листва и цветы только слегка темней обычного, зато фрукты, овощи, ягоды и даже грибы черны как ночь. Вкусовым качествам цвет не вредит, скорее наоборот. По крайней мере, в наших краях высоко ценят чёрные шихумские вина, варенья и острые фруктовые соусы, особенно последние. Куманские купцы раскупают их буквально в первые полчаса после прибытия очередной купеческой баржи с Островов[34].

Я слушал его с жадностью начинающего шпиона, нечаянно угодившего на закрытую правительственную вечеринку по случаю изготовления какого-нибудь сверхсекретного оборонного чертежа. И в очередной раз поражался, как мало оказывается знаю о Мире, в котором живу. С одной стороны, стыд и позор, а с другой, у меня впереди ещё столько чудесных открытий, что при моих темпах усвоения информации хватит ещё на пару тысяч лет практически непрерывного счастья.

А потом, если заскучаю, можно будет всерьёз заняться ботаникой.

— И если уж это вино жёлтое, значит, ягоды для его изготовления выращивали на искусственной почве, специально привезённой то ли от нас, то ли откуда-нибудь из Чунчони, — заключил Иллайуни. — Огромная редкость, товар для внутреннего рынка, производят всего сто дюжин бутылок в год на радость местным гурманам, до наших берегов оно обычно не добирается. А я, видишь, всё-таки раздобыл!

Он натурально сиял от гордости. Оставалось надеяться, что это Шихумское жёлтое окажется не особо крепким и не собьёт меня с ног. Потому что отказаться от выпивки в такой ситуации — беспредельное, непростительное свинство.

Ну, по крайней мере, по ощущениям вино было совсем слабым. Такой умеренно приятный слегка забродивший компот.

— Каково оно на вкус? — с любопытством спросил Иллайуни.

— Сладкое с небольшой кислинкой, — ответил я, деликатно оставив при себе неуважительное сравнение с компотом.

— О, значит плохи твои дела! — констатировал он.

Особого сочувствия в его голосе, надо сказать, не было. Из чего я заключил, что вряд ли умру в ближайшие несколько минут.

Но всё-таки спросил:

— Почему плохи?

— Считается, что вкус Шихумского жёлтого целиком зависит от настроения пьющего. Счастливым людям оно кажется горьким, довольным собой и жизнью — терпким. Кислый вкус для тех, кто испуган или просто растерян. А сладким это вино становится, когда его пьёт человек, у которого случилась беда.

— Ну, по крайней мере, для меня оно не приторно-сладкое, — улыбнулся я. — А только слегка сладковатое. На настоящую беду не тянет, а на крупную проблему — в самый раз. Ну так логично: у нас с самого утра магистры знают что творится. Я, собственно, пришёл к тебе спасаться.

— Думаешь, я захочу тебе помогать? — удивился Иллайуни. — Брошу свои дела, чтобы заняться твоими? Плохо же ты разбираешься в людях, если питаешь такие иллюзии на мой счёт.

— В людях я вообще не разбираюсь, факт. Тем не менее, ты уже помогаешь: отвлекаешь меня от этой грешной проблемы. Самим удивительным фактом своего существования. Извини, что говорю так откровенно, просто мне показалось, с тобой глупо хитрить: мы все у тебя как на ладони.

— Как на ладони, да, — задумчиво согласился он. — Но только громкость, ритм и направление полёта. Я не читаю твои мысли. И вообще ничьи. Большое облегчение! Не хотел бы я ещё и это уметь. Я бы вообще с радостью знал о людях меньше, чем приходится. Гораздо приятней иметь дело с собственными иллюзиями, чем с затейливыми результатами безответственной игры природы. Хотя бывают приятные исключения: те, кого я бы не выдумал, даже если бы захотел.