Свита Мертвого бога - Владислав Гончаров

– Известное дело, – отозвался голос Лумтая. – В странах Порядка любую вещь с нашей стороны моря сначала на всякий случай обзовут искушением Хаоса, а потом уже будут смотреть, на что она годна. Анатао, те еще вменяемые, а вот таканцы с вайлэзцами – ух-х!

Осторожно выглянув из-за мачты, Джарвис увидел Тай и Лумтая, сидящих на огромной бухте каната, лицом к носу корабля и спиной к нему самому. У ног их, рядом с бутылкой розоватого вина, явно прихваченной из кабака, горел корабельный переносной фонарь со свечой внутри.

– Но дистилляция тоже не всегда оправдана, – продолжала рассуждать Тай. – Иные масла просто не желают отходить этим способом, иные от нагрева разрушаются – тонкое, в общем, дело. Для таких случаев существует экстракция, это когда масло отнимается без нагрева, через летучий растворитель…

– Ты по-простому объясняй, – перебил ее капитан. – Все равно я твои умные слова не запомню.

– А если по-простому, то на Анатаормине ароматы как получали из жира, который запахом пропитывается, так и до сих пор получают. Это самый древний способ из всех известных, но до чего же медленный! Если с во-от такой плантации той же сейи, – Тай развела руки в стороны, как рыбак, хвастающийся уловом, – пара кувшинов за год набегает, то это, считай, еще очень высокая продуктивность. К западу от моря, да похоже, что и к востоку, никто уже так не возится, но анатао – им своего времени никогда жалко не было.

– Это точно, – кивнул Лумтай. – Слыхала наверняка их присказку: «В гости к смерти опозданий не бывает»?

– Слыхала, – ответно кивнула Тай. – Однако вся штука в том, что такие масла обладают самой высокой степенью чистоты. А потому понимающие люди готовы платить за них то, чего они стоят. Будь иначе, те, кто на островах промышляет этим делом, давно бы уже разорились. Так что мой тебе совет: ищи, кто здесь, на юге, снимает туберозу. Жасмин, иланг и сейя тоже годятся, но тубероза ценнее всего, потому что у нас ее не снимают вообще никак. Тот человек из Даны, о котором я тебе говорила, возьмет это дело в любом количестве. Поначалу, конечно, придется вложиться, но ходки за три ты свои денежки сполна отобьешь. Зато никакой конкуренции – анатао, насколько я знаю, сейчас отдают свой продукт только на восток. Я уж не говорю о таможне – именно потому, что у нас получают ароматы более дешевыми способами, людей, которые сумеют отличить абсолют в оливковом масле от экстракта, разведенного не пойми чем, можно по пальцам пересчитать. И половина из них, смею думать, обитает в монастырях Белой Леди.

Джарвис утратил интерес к разговору. Тай всего лишь не может уснуть из-за духоты, как и он сам, и теперь, подцепив капитана на наживку выгоды, болтает о том, в чем разбирается лучше всего. Ничего более. Он уже сделал шаг назад, чтобы так же незаметно вернуться в каюту… И тут на него камнем с ясного неба обрушились слова Лумтая:

– Эй, Миндальный Орешек, а что ты скажешь, если я возьму да позову тебя замуж?

Джарвис застыл, как пригвожденный к месту, его словно кипятком обдало. Вот оно как, значит…

– Ты, конечно, уже не девочка, так и я не мальчишка, – продолжал капитан. – Тридцать пять лет носит меня по свету, а такой женщины ни разу не встречал – и руки на месте, и голова, и язык, и вдобавок собой не уродина. А уж чтобы человек честным был да при этом своего не упускал – таких и среди мужиков один на тысячу. Может, потому и не женился я до сих пор, что всю жизнь искал такое сокровище, как ты.

Тай ничего не ответила, но Джарвис ясно видел, как напряглась ее спина и закаменели плечи. Самому же ему хотелось провалиться сквозь палубу.

– Думаешь, под замок посажу да детей тебе делать буду, а сам в море, и поминай как звали? – по-своему расценил ее напряженность Лумтай. – Не бойся. Как была ты сама себе госпожой, так и останешься. Все дела тебе без страха доверю, люди тебя, как меня, слушаться будут. Купим дом, захочешь – устраивай там свою лабораторию, найми слуг в помощь. И сама при деле будешь, и доход от этого, как вижу, немалый. А может, когда и в плаванье тебя возьму, мир поглядеть… Что скажешь?

– Скажу, капитан Лумтай, что это весьма заманчивое предложение, – медленно произнесла Тай, и Джарвиса из жара бросило в холод. – Однако несколько запоздавшее.

– Так раньше, если честно, я тебя неровней себе считал, – снова понял все по-своему ее собеседник. – Тогда, в Малой гавани, ты так заговорила, словно повелеваешь людьми всю жизнь. Вот я и решил… только не смейся… есть в старой столице легенда, что род Каллиура после прихода салниров не сгинул, а все еще таится где-то в горах, и прямая линия до сих пор не пресеклась. Якобы растут великие князья среди простого народа, нет у них ни золота, ни роскоши, а есть лишь прирожденная власть. И приходят на помощь, когда меньше всего ждешь этого. К тому же одета ты была в цвет песка, излюбленный у старой знати, да вдобавок телохранитель из беломордых – вот я и посмел вообразить, старый дурак…

– Я и не подозревала, что у тебя такое богатое воображение, – по голосу Тай Джарвис понял, что та усмехается, но совсем невесело. – Так мне не льстил никто и никогда. Даже неловко… Только не потому опоздал ты со своим предложением. Поздно было уже тогда, в Малой гавани…

– Это беломордый? – перебил ее капитан. – Или этот твой, с позволения сказать, братец?

Принца снова обдало жаром.

– Тано тут ни при чем, – с расстановкой, словно гвозди вбивая, выговорила Тай. – И ты сам это понимаешь.

– Значит, беломордый, – сделал вывод Лумтай. – Тянет вас, баб, на смазливые рожи да красивые речи. Даже таких умных, как ты. Я ж тебе судьбу устроить предлагаю – а он что предложит? Что у него есть такого, чего я тебе не дам? Да и в постели в грязь лицом не ударю, опыт у меня немалый.

– Думаю, не ошибусь, если скажу, что побольше, чем у него, – мрачно проронила девушка.

– Тогда почему же мне через него не переступить?

А в самом деле, почему? Прав ведь капитан, до последней точки прав!

Неожиданно Тай, утратив какой-то внутренний стержень, уронила голову на прижатые к груди руки, и даже свет фонаря у ее ног словно сделался на миг тусклым, зеленоватым…

– Наверное, потому, – глухо произнесла она, – что однажды ночью, в промокшем шатре, я открыла ему самую грязную страницу своей жизни – и загадала. Девятьсот девяносто девять из тысячи назвали бы меня после этого шлюхой, а он… он признал за мной право поступать так, как я тогда поступила.

– Невелика доблесть, – отозвался контрабандист с легкой усмешкой в голосе, относящейся, впрочем, не к собеседнице. – Мало ли за что вам приходится платить раздвиганием ног, так что ж, не жить после этого? Весло, оно для гребли, а девушка… сама понимаешь, для чего. Если мужик умный, он не первым у бабы быть хочет, а последним…