Тюрьма и воля - Михаил Ходорковский

Причем стоимость их услуг идет не «от рынка», а от их потребностей в финансировании, и никакого стимула экономить у них нет.

Выделив их в самостоятельные предприятия, я заставил их искать работу, а компания стала заказывать им ровно столько, сколько ей нужно. И цены стали давать рыночные, пригласив для конкуренции Schlumberger. Жестко? Да. Но компанию спасло именно это — резкое снижение себестоимости.

Однако такой шаг носил разовый характер.

Компания не могла работать без нового строительства, бурения, капремонтов. А цены на подобные услуги не могут падать постоянно. Значит, нужен следующий шаг. Им стало изменение технологий: трехмерное моделирование резервуаров, горизонтальные скважины, множественные гидроразрывы и т. д.

Все технологии были известны и советским нефтяникам, но, как у нас принято, их не внедряли в массовую производственную практику, и неприменяемое знание умерло. Пришлось приглашать иностранных специалистов.

В общем, к середине 1999 года мы вышли на устойчивую прибыль, и дальше она не снижалась, хотя росли налоги, пошлины, зарплаты персонала. Цены держались стабильно на уровне $20–25 за баррель. При нашей себестоимости, которую удалось удерживать «в рамках», это была прекрасная цена. Прибыль — это приблизительно $3 млрд в год — расходовалась в основном на приобретение новых производственных активов и капвложения. Дивиденды составили в среднем 16,5 % от прибыли (прокуроры посчитали).

Нефтяная компания должна ведь не только ремонтировать оборудование и расширять производство, но и разведывать новые месторождения. Обустраивать их. А это дорогое удовольствие. Миллиарды долларов.

Конечно, акционеры хотели больше дивидендов, но я, контролируя основной пакет, направлял большую часть на развитие. Думаю, Сечин мне, дураку, благодарен.

Долги мы погасили еще в 2000 году — там же проценты «тикали», а зачем это нам? У нас появились возможности привлекать деньги дешево.

Москва и провинция

Вспоминал разные смешные эпизоды. Их было немало, но что-то уже рассказывал, о чем-то говорить публично неохота. Провинция гораздо дольше сохраняла «совковое» отношение к «начальству», чем Москва, и «переходы» от современной жизни к архаичным обычаям вызывали у меня «комические» ощущения.

Самым «не провинциальным» городом был Томск. Я его за это очень любил. Чуть «сложнее» — Самара. Остальные…

Нет, все эти «хлеб-соль», всеобщее кумовство, «битвы» на танцплощадках, сплетни, боязнь «начальства» — где-то смешно, где-то даже мило, но вредно для дела.

Вас никогда не встречали «хлебом-солью»? Незабываемые ощущения участника исторической театральной постановки…

А приглашение в деревенскую баню, оказывающуюся деревенским публичным домом? Ведь «подвоха»-то не ожидаешь… Однажды пригласили меня и коллег в баню. Пригласивший — местный депутат-предприниматель, прекрасный парень с «бандитским шармом» тех лет: широкоплечий, стриженый, спортсмен, круглая голова, мощная шея.

Заходим в предбанник, стоит шеренга из пяти или шести девушек. Я даже напрягся: широкоплечие, стриженые до «ежика», круглые головы, мощные шеи. Похожи, как сестры.

Я тихонько спросил: «Это кто?» Он говорит: «Персонал, выбирайте». Обижать не хотелось, но и играть в подобные игры не привык. Пошли играть в бильярд. Сыграли пару партий и уехали.

Более аккуратные люди интересовались заранее и не занимались глупостями, не ставили всех в неудобное положение.

Знаю, некоторым нравились эти игры, а еще больше — слухи. Но далеко не всем, хотя перечислять можно долго. Афишируемые «победы» — это очевидная компенсация чего-то, чего человеку не хватает. Мне хватало.

Если первый раз я женился по молодости, то второй раз, точно понимая, что именно с этим человеком хочу жить и встретить старость. Обидеть жену подобными слухами? Развлечениями? Ни за что. А если было свободное время, то с удовольствием его проводил дома. С семьей. Вот такой я в этом смысле архаичный.

Много комичных моментов создавали новые системы связи, которые мы внедряли в компании. Одной кнопкой внутреннего набора вызывались абоненты в Москве, Томске, Юганске, Стрежевом, причем не только в офисе, но и на месторождении. Вначале здорово непривычно, как непривычной была система, когда показатели датчиков со скважин и установок выводились прямо на компьютеры в Москве. Общественная архаика и XXI век в технологиях. Смешно и грустно.

Был на буровой — 100 км от города. Звонок на «спутник» — А. Чубайс (он тогда был то ли вице-премьером, то ли руководителем администрации):

— Михаил Борисович, не могли бы подъехать?

— Когда?

— Через час.

— Не раньше чем через восемь — мне до аэропорта два часа и лететь три-четыре часа.

— Где Вы?

— На болоте под Ханты-Мансийском.

— Я же Вам в офис звоню?

— Мой секретарь переключила на «спутник».

— Да… Технологии… Жду завтра.

Вот такие диалоги. Сегодня — совершенно обычные. Лет 15 назад — шокирующие.

Беда

Тяжелого тоже хватало. Для меня больнее всего — детские дома, их у нас было много. Особенно тяжело там, где дети-инвалиды. Нервы не выдерживали. Заходишь, говоришь, обнимаешь, даришь подарки, а сам как в бреду. Сознание отключается. Глубоко уважаю настоящих воспитателей. Их немного. Я не смог бы. У каждого человека свой барьер. Это — мой.

Смертей тоже хватало. Производство и опасное, и вредное, работа нервная. Люди рано уходят. Меня самого на разных этапах «карьеры» и током било — сознание терял, и трубы падали — уворачивался, и травился химическими выбросами, и замерзал до полного «несгибания конечностей», но я живучий, а многие другие — увы.

Особое место занимает гибель мэра Нефтеюганска Петухова. Конечно, он — не единственная криминальная жертва среди тех, кого я лично знал в разные годы, но ситуация с ним была особенно неприятной.

По ряду причин мэр строил свою публичную позицию на претензиях к компании. Мол, он не платит бюджетникам, поскольку компания недоплачивает налоги и т. п. На самом деле цены упали, и компания дотировала местное подразделение. Это единственный год (1998), за который нам претензий по налогам не смогли предъявить даже в ходе разгрома ЮКОСа.

Только накануне, на совещании у губернатора, последний его убедил прийти к соглашению, но этот факт еще «не разошелся» в городе. Соглашение состояло в том, что он прекращает раскачивать ситуацию в регионе, а губернатор ему чуть увеличивает налоговую долю (ведь мы платили в региональный бюджет, и уже губернатор делил деньги между местными).