За Синей рекой - Елена Хаецкая

– Какой забавный, – сказала Кадаушка.

– У меня кончается мед, – заявил Кандела. – Кто эта гарпия? Уберите ее. И вообще, мне надоел ваш мед. Где вы, прелестные ароматные цветы? Где дыхание луговых трав?

Марион закрыла корзину крышкой и затянула ремни. Из корзины еще некоторое время доносилось сердитое ворчание, но затем оно стихло.

Помолчали.

– Да, – сказала наконец Кадаушка, – вот у тебя действительно секретик.

– Твой лучше, – утешительно произнесла Марион.

Кадаушка только отмахнулась:

– А, что я не знаю, как бывает? Вот встанет мой компанчик на ноги – и все, не нужна ему больше Кадаушка… Мне бы только доучиться, – она показала на книги, – а так… Кому я такая сдалась, без образования?

Марион обняла ее, чувствуя неловкость от разговора. Девушка-колобашка была маленькая, пониже Марион, но очень крепкая – мышцы рук и спины как каменные, так что у Марион от этих объятий что-то хрустнуло в боку.

Гугуница закончил наконец писать и вручил Кадаушке листок.

– Передай Кавардану, пусть насчет повара решительно поставит вопрос перед руководством. Я ему тут написал, что разбрасываться квалифицированными кадрами – верх безответственности.

Кадаушка засияла.

– А потом возвращайся на объект. А ты, добытчик, – Гугуница обернулся к Иоганну Шмутце, – должен хорошенько выспаться, покушать и набраться сил. Когда ты сможешь приступить к работе? Как на твой взгляд?

– Постараюсь… – ответил Шмутце.

– Ну что, добытчики, – продолжал Гугуница, – пойдем сейчас в музей… Эх, еще бы начальство не видело… Ладно, – он махнул рукой, – выходим.

За пределами барака, как по заказу, им моментально встретился добытчик Кавардан. Он стоял с листком бумаги и хмуро изучал его. Гугуница узнал свою докладную с ходатайством и досадливо поморщился. Завидев бригадира, Кавардан взмахнул листком:

– У меня к вам разговор, бригадир Гугуница!

– У меня к вам – тоже, но нельзя ли его отложить? Я сопровождаю группу добытчиков в наш музей.

Кавардан окинул пришельцев рассеянным взглядом.

– В музей – это хорошо, что в музей, – проговорил он, – вот это правильно, что в музей. Можете ведь проявлять разумную инициативу, когда хотите! Все ведь можете.

– Вернусь часа через два, – сказал Гугуница. – А насчет повара подумайте. Кстати, это идея всего работающего коллектива. Стоило бы поддержать.

И поскорее ушел, оставив Кавардана в раздумьях.

Гугуница вывел отряд из промышленной зоны, и теперь их путь пролегал по жилым кварталам подземного города колобашек. Это был большой и очень красивый город, освещенный газовыми фонарями. Кое-где в толще скал имелись световые колодцы, откуда врывались на площади и проспекты лучи дневного света. Их использовали преимущественно для освещения выдающихся памятников архитектуры – зданий правительства, Горного Университета, монумента «Помни, Рудознатец!» и нескольких других. Многоэтажные дома, наполовину вырубленные в скале, наполовину пристроенные, исключительно каменные, выглядели грандиозно и вместе с тем изысканно. Между шероховатых булыжников стен можно было видеть небольшие изразцовые или мозаичные панно, выполненные с большим изяществом. Черепица крыш была разноцветной, наличники окон обрамлены вырезанными из камня цветами или обсыпаны самоцветной крошкой. В воздухе висел запах каменной пыли, который воспринимался как утонченное благовоние.

Здание музея находилось неподалеку от Университета и, собственно, считалось частью его. Гугуница тронул тяжелую дверь, и посетителей окутали мрак и прохлада помещения, где смутно угадывалось что-то громоздкое. Впереди расплывалось пятно тусклого света.

– Он там. Работает в кабинете, – сказал Гугуница и позвал, повысив голос: – Добытчик Лучка!

Впереди что-то, полускрытое дверкой, зашевелилось, прошуршало бумагами, осторожно стукнуло чем-то тяжелым. Слышно было, как встают и легкими шагами направляются навстречу звучащему голосу.

– Это вы, бригадир Гугуница? – послышалось совсем близко.

Вспыхнул свет газовой лампы, и темнота сразу отступила. На полках, длинными рядами выстроенных вдоль стен, лежали камни. Здесь были тончайшие каменные кружева и причудливые каменные розы, с мясистыми лепестками и с полупрозрачными, молочно-белые и розоватые, осыпанные золотой пудрой или усеянные забавными, похожими на зеленый горошек, шариками. Все эти дива хранились в музее у Лучки, и о каждом он мог рассказать целую повесть: и историю их возникновения в таинственной темноте, и о том, какие драгоценные камни оказались найденными неподалеку.

Впрочем, для Лучки не существовало такого понятия – «драгоценный камень». Для него все камни в равной степени были драгоценными, а огранку сапфиров или изумрудов он считал настоящим варварством.

На одной стене висел большой план горных разработок. Зимородок так и прирос к карте.

– Напрасно утруждаетесь, добытчик, – сказал ему Лучка. – Большинство этих шахт давно завалено или затоплено.

– Для чего же вы держите эту карту? – удивился Зимородок.

– Начальство повесило для наглядности, а снять – руки не доходят, – объяснил Лучка. – Мне-то карта вообще не нужна – я все переходы на память знаю.

– У меня вопрос, – подал голос молодой граф Мирко.

– Прошу.

– Ваш подземный город прорыт под горами, – начал Мирко. – А что наверху?

– В каком, простите, смысле? – вежливо переспросил Лучка. – Наверху находится верхотура.

– В том смысле, что наверху – Захудалое графство, а дани от вас что-то мы не видели, – выпалил Мирко.

– Вопрос об автономности подземных недр обычно ставится в зависимости от легко– или труднодоступности этих недр, – сказал Лучка. – Хотя в определенной степени эта труднодоступность может быть спровоцирована самими обитателями недр. Проблема до сих пор не нашла полноценного юридического оформления.

– Во чешет! – восхищался Гугуница, глядя на Лучку во все глаза.

Мирко спросил прямо:

– То есть, вы нарочно зарылись поглубже, чтоб дани не платить?

Лучка неожиданно засмеялся и сказал:

– Да.

– Надо же, как тут все красиво! – сказала Марион, разглядывая полки с образцами. – Нет, правда. Я никогда раньше не думала, что камни бывают такие… удивительные. Я думала – ну там, в колечке, а прочие – просто булыжники, как на улице. А это… – Она вздохнула. – Прямо плакать хочется.

– Красота всегда печальна, – молвила Гиацинта и вперила взгляд в небольшой блестящий кристалл золотистого цвета.

– Согласно моим разработкам теории счастья, – проговорил Штранден, – красота является необходимым элементом полноценного наслаждения жизнью. Обычно она вызывает чувство более глубокое, нежели печаль.