Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

Он не умеет говорить комплименты. Зато не нагоняет скуки рассказами о своих делах. Карьеру свою он начал мальчиком на судне, плававшем по Висле. Затем работал на алмазных рудниках в Южной Африке. Его заподозрили в краже, но он кого-то застрелил и бежал не то в Бразилию, не то в Чили, где стал совладельцем медного рудника. А несколько лет назад приехал в Польшу и орудует какими-то большими делами в Силезии. На правой щеке у него глубокий шрам — след от пули. На вид ему лет сорок — сорок пять. Все время за обедом и после он уделял внимание только мне. Даже когда разговаривал с кем-то другим, все равно неотрывно смотрел на меня издали. Я еще никогда не была знакома с мужчиной такого типа. Представляю себе, сколько неожиданностей может скрываться в его простой с виду натуре.

Выбрав удобный момент, он сказал мне вполне обычным тоном:

— Я хотел бы видеть вас чаще. Мои дела связывают меня с Силезией, но я могу перенести свою главную контору в Варшаву. Что вы на это скажете?

Я засмеялась.

— Но я совсем не разбираюсь в делах.

— Вы хорошо знаете, что я говорю не о делах, — буркнул он, не глядя на меня.

В это время к нам подошел Яцек, и нам пришлось прервать разговор. Только когда мы уже уходили от Казей, пан Юргус вполголоса спросил меня:

— Не могли бы вы завтра уделить мне десять минут времени?

— Ну конечно, с удовольствием, — ответила я. — Приходите завтра в пять.

— У нас будет возможность поговорить свободно?

— Да, конечно.

Странный он человек. Гальшка лопнет от ревности, узнав, что я познакомилась с ним без ее участия. Надо будет завтра же ей похвастаться. Правду говоря, мне ее немного не хватает. Хотя Гальшка глупая, лживая и завистливая, но, в конце концов, это моя лучшая подруга.

Заканчиваю. Очень хочется спать. Пан Ван-Гоббен обещал позвонить утром.

Вторник

Я специально встала очень рано. Не хотела, чтобы Яцек взял трубку. В последнее время он просто-таки караулит у телефона.

Пан Ван-Гоббен позвонил незадолго до десяти. Оказалось, что временно он поселился на четвертом этаже, но вечером ему пообещали тот номер, который он хочет. А так как день был очень хороший, я предложила ему прогуляться вместе, напрочь забыв о том, что если бы нас встретила мисс Норман, все наши планы полетели бы кувырком. Но, к счастью, он об этом помнил. Однако нам следовало обсудить некоторые вопросы, поэтому я сказала, что наведаю его в четыре.

Дел у меня сегодня множество. Не знаю даже, как сумею все их охватить и совместить. Прежде позвонила Гальшке. Как ни в чем ни бывало. Впрочем, у меня был для этого удобный повод, так как узнала, что муж ее потерпел убытки со своим предприятием. Гальшка страшно мне обрадовалась. Я сказала, что соскучилась по ней и очень удивилась, не увидев ее вчера на обеде у Казей. Это была хорошо рассчитана шпилька, Гальшка всегда из себя выходила, чтобы ее туда пригласили. Такая уж она тщеславная. Но окончательно я ее добила, сказав:

— И представь себе, дорогая, вчера я познакомилась там с паном Юргусом. Очень интересный человек. Никогда не думала, что кто-то может так влюбиться в женщину, которую видел только издали, да еще на фотографии. Веришь, ну просто не отходил от меня ни на мгновение.

Мы беседовали с полчаса. Она такая разговорчивая. Все же надо будет пойти к ним завтра на чай.

К Ван-Гоббену я, конечно, опоздала. К счастью, ни в вестибюле, ни в лифте не встретила мисс Норман. Какой он забавный! На столе стояла бутылка мадеры и блюдо с пирожными. В вазах были цветы. Мне хотелось обнять его за эту наивную романтичность. Правду говоря, пирожные оказались очень кстати, потому что у меня не было времени пообедать. Однако я ни на миг не забывала, что на пять пригласила к себе пана Юргуса. Он из тех, видимо, что приходят минута в минуту.

Ван-Гоббена зовут Фред. Фред Ван-Гоббен. Фредди. Красиво звучит. На руке у него был перстенек, несомненно женский, и я спросила, не помолвлен ли он. Он живо возразил:

— Нет, что вы. Это перстень моей матери. Я ее очень любил. А это единственная памятная вещь после нее.

В голосе его не было слышно печали, но выражение глаз свидетельствовало о том, что каждое воспоминание о матери глубоко трогает его. Это очень хорошо. Я уже убедилась, что мужчины, которые относятся к своим матерям с благоговейным почтением, лучшие из всех. Такие не бывают ни толстокожими, ни легкомысленными в отношении женщин. Даже если они грубоваты внешне, то в душе, все равно, нежные и ласковые. В них много чуткости, доброжелательности, они способны на самопожертвование. Именно таким и казался мне Ван-Гоббен.

Мы несколько минут поговорили о его матери. Оказалось, что она умерла три года назад. Отца он потерял уже давно. Сначала ему помогали родственники, а впоследствии пришлось заботиться о себе самому.

Во время этого короткого разговора нас связали нити искренней дружбы. Единственный недостаток таких молодых людей — это робость, присущая людям, которым не хватает достаточного опыта. Им всем кажется, что малейшая агрессивность по отношению к женщине может оскорбить ее достоинство. Я, конечно, имею в виду агрессивность в пределах хорошего воспитания. А Ван-Гоббен не только не позволил себе какого-то смелого движения, но и не решился сказать слов, которые, как я видела, готовы были сорваться с его губ.

Однако и при той вынужденной сдержанности знакомство с таким молодым человеком имеет свои прелести. И я, безусловно, хорошо сделала, настояв, чтобы он остался в Варшаве.

— А у вас бывает отпуск? — спросила я.

— Конечно. Летом я обычно езжу где-то на месяц в Спа или Остенде.

— Да? — сказала я. — Тогда вполне возможно, что мы там встретимся. Я тоже люблю проводить лето на Северном море.

Фред влюблено посмотрел на меня.

— Это была бы для меня просто-таки счастливая встреча.

— Ах, перестаньте шутить.

— Нет, это вы шутите, подозревая меня в неискренности.

Какое-то мгновение я смотрела на него, потом вложила руку в его ладонь.

— Нет-нет, я верю, что вы говорите искренне. — И через минуту добавила: — И хочу верить.

Когда он поднял мою руку к губам, я как бы невзначай провела пальцами по его губам.

— Мне пора, — сказала тихо. — В пять ко мне должны прийти.

Он расстроился. Как видно, ожидал от моего визита куда большего. Но я этому, впрочем, и не удивляюсь. Мы очень приятно провели время, и я не представляю себе ни одного мужчины, который при таких обстоятельствах попрощался бы с легким сердцем. Но, к сожалению, я должна была идти.

Хорошо еще, что я успела домой где-то сразу после пяти. Пан Юргус, конечно, был уже на месте. Развлекала его тетя Магдалена, и особого удовольствия это ему, как видно, не доставляло. Когда она вышла дать распоряжение прислуге (гость попросил виски с содовой), пан Юргус сказал мне: