Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

Остаток дня они провели в общественных местах, так что лишь на следующий день Друзу удалось сесть и обсудить с Силоном ситуацию в Италии.

— Я намерен в начале ноября баллотироваться в народные трибуны, Квинт Поппедий, — сообщил Друз.

Силон, изменив своей обычной невозмутимости, заморгал глазами:

— И это после того, как ты побыл эдилом? Тебе ведь прямая дорога теперь в преторы!

— Я мог бы выдвинуть свою кандидатуру и на должность претора, — спокойно подтвердил тот.

— Так что же? К чему тебе становиться народным трибуном? Уж не думаешь же ты всерьез о том, чтобы дать Италии гражданские права?!

— Именно это я и намерен сделать. Я терпеливо ждал — видят боги, как терпеливо! Если когда-либо должен настать час для подобного шага, то это сейчас, пока закон Лициния Муция еще свеж в памяти людей. И назови мне в Сенате другого человека подходящего возраста, который, став народным трибуном, обладал бы такими же достоинством и авторитетом, как я. Я заседал в Сенате десять долгих лет и в течение двадцати лет являюсь главой своего рода. Репутация моя безупречна, и единственное, чего я когда-либо страстно желал, — это всеобщее избирательное право для всего населения Италии. В качестве народного эдила я вел большие дела. Состояние мое огромное, у меня множество клиентов, и я пользуюсь известностью и уважением всего Рима. Таким образом, когда вместо поста претора я выставлю свою кандидатуру в народные трибуны, все поймут, что у меня есть на то веские причины. Я стяжал себе славу как защитник, а теперь прославился еще и как оратор. Тем не менее в Сенате я безмолвствовал десять лет. Мне только предстоит возвысить свой голос. В судах одного упоминания моего имени достаточно, чтобы собрать толпу слушателей. Итак, Квинт Поппедий, когда я выдвину свою кандидатуру в народные трибуны, все в Риме, от знати до простолюдинов, поймут, что пошел я на это, движимый побуждениями столь же вескими, сколь и достойными.

На протяжении всей этой тирады Силон в задумчивости надувал щеки, а по завершении ее заметил:

— Это, конечно, станет сенсацией. Однако вряд ли у тебя есть шансы на успех. Гораздо разумнее, на мой взгляд, было бы попытаться стать претором, чтобы через два года баллотироваться в консулы.

— Находясь на посту консула, я ничего не добьюсь, — возразил Друз. — Закон, который я хочу провести в жизнь, должен исходить от народного собрания, и предложить его должен один из трибунов. Попытайся я выдвинуть подобное предложение, будучи консулом, на него тут же наложат вето. Тогда как в качестве народного трибуна я смогу руководить принятием решений так, как не дано консулу. И вдобавок у меня будет власть над консулом, даваемая правом вето. Ради этого я готов поступиться консульской должностью. Гай Гракх льстил себе мыслью, что великолепно воспользовался положением трибуна. Но говорю тебе, Квинт Поппедий: никто не сможет тягаться в этой должности со мной! Мои преимущества — возраст, мудрость, связи и влияние. У меня имеется целая программа изменения законодательства, которая простирается гораздо дальше всеобщего избирательного права для населения Италии. Я намерен реформировать общественные отношения в Риме в целом!

— Да охранит тебя великий светоносный Змей и да направит твои шаги, Марк Ливий. Это все, что я могу тебе сказать.

— Квинт Поппедий, время пришло, — продолжал Друз, вперившись невидящим взглядом в своего собеседника и всем видом выражая веру в себя и свои слова. — Я не могу допустить войны между Римом и Италией, а именно ее, как я подозреваю, готовят твои друзья. Война обернется для вас поражением. И для Рима тоже — хотя, думаю, он и одержит в ней победу. Рим ведь никогда не проигрывал войн. Отдельные сражения — да. Но не войну в целом. Возможно даже, что поначалу Италия в этой войне будет действовать гораздо успешнее, чем подозревает сейчас кто-либо в Риме (не считая меня). Однако в конце концов победителем выйдет, как всегда, Рим. Но что это будет за бесславная победа! Достаточно представить одни ее экономические последствия, чтобы ужаснуться. Тебе ведь известно старое военное правило: никогда не воюй на своей территории. Пусть лучше страдает чужое имущество. Прошу, дай мне поступать по-своему, Квинт Поппедий. Действовать мирным путем, логическим путем, единственно возможным в этой ситуации…

При последних словах рука Друза потянулась через стол и сжала запястье Силона. Тот в ответ поднял на хозяина дома взгляд, лишенный и тени неискренности или сомнения, и кивнул:

— Дорогой Марк Ливий, ты можешь полностью рассчитывать на мою поддержку. Действуй! То, что я считаю твои благие намерения невыполнимыми, в счет не идет. Если кто-либо из людей твоего масштаба не попытается осуществить это, то как мы еще сможем узнать, насколько велика в Риме оппозиция нашей цели — предоставлению Италии всеобщего избирательного права? Задним числом я согласен с тобою: мешать переписи населения было глупостью. Вряд ли следовало надеяться, что такой шаг окажется действенным и что он вообще мог быть осуществим. Это скорее был способ показать Сенату и римскому народу силу чувств, переполняющих нас, италиков. Как бы то ни было, это отбросило нас — и тебя в том числе — назад. Так что поступай, как решил. Любую поддержку, на которую только способны италики, они тебе окажут. В этом я тебе торжественно клянусь.

— Я бы скорее предпочел, чтобы все население Италии стало моим клиентом, — грустно усмехнулся Друз. — Если после того, как я дам всем италикам право голоса, они будут считать себя в долгу передо мной, то мне удастся заставить их голосовать так, как того хочу я. Тогда мне без труда удавалось бы навязывать Риму свою волю.

— Разумеется, Марк Ливий, — поддержал Силон. — Тогда вся Италия была бы перед тобой в долгу.

— Теоретически — да, — проговорил Друз, стараясь подавить довольную улыбку. — На практике же это труднодостижимо.

— Нет, легко! — воскликнул его собеседник. — Необходимо лишь, чтобы я, Гай Папий Мутил и другие вожди Италии взяли с каждого жителя клятву в том, что, сумей ты добиться для них всеобщего избирательного права, они до самой смерти были бы твоими, что бы ни случилось.

— Клятву? — разинув рот, переспросил Друз. — Но согласятся ли они дать ее?

— Согласятся — при условии, что она не будет распространяться ни на их потомство, ни на твоих потомков, — заверил Силон.

— Потомков в это дело вмешивать незачем, — медленно проговорил Друз. — Мне необходимы лишь время и массовая поддержка. После меня ничего больше делать не потребуется.

Держать в подчинении всю Италию! Мечтой любого римского аристократа искони было иметь столько клиентов, чтобы он мог сформировать из них целое войско приверженцев. Если бы вся Италия присягнула ему на верность, для него не было бы ничего невозможного.

— Они присягнут тебе, Марк Ливий. И ты вправе надеяться на то, что все жители Италии станут твоими клиентами. Ибо всеобщее избирательное право лишь начало… — Речь Силона прервал дребезжащий смешок. — Это будет настоящий триумф: стать Первым Человеком в Риме благодаря тем, кто пока не имеет ни малейшего влияния на римскую политику! А теперь расскажи подробнее, как ты намерен действовать.

Но Друз никак не мог собраться с мыслями. Подоплека всего сказанного была слишком масштабна, отчего голова его шла кругом. Подумать только: вся Италия под его началом!

«Как же этого добиться, как?» — продолжал мучиться вопросом Друз и в последующие дни. Из влиятельных членов Сената он мог заручиться поддержкой лишь Гая Мария — а этого было недостаточно. Нужно было привлечь на свою сторону Красса Оратора, Сцеволу, Антония Оратора и принцепса Сената Скавра. С приближением срока выборов народных трибунов Друз все больше впадал в отчаяние. Он продолжал выжидать удобного момента, а момент этот грозил, похоже, никогда не наступить. Его намерение баллотироваться в народные трибуны оставалось тайной, известной лишь Силону и Марию, в то время как влиятельная дичь, за которой он охотился, упорно ускользала из его рук.

Пока в один прекрасный день он наконец не столкнулся со всеми ними одновременно. Скавр, Красс, Сцевола, Антоний и великий понтифик Агенобарб стояли кучкой возле колодца комиций и беседовали о потере, постигшей их со ссылкой Публия Рутилия Руфа.

— Марк Ливий, присоединяйся к нам, — подозвал Друза принцепс Сената Скавр, освобождая для него место в кружке. — Мы тут как раз рассуждали о том, как лучше вырвать судопроизводство из рук сословия всадников. Приговор, вынесенный Публию Рутилию, был настоящим преступлением. Сословие всадников тем самым лишило себя права руководить хотя бы одним из римских судов!

— Согласен, — поддержал Друз. — Однако в действительности им нужен был не Публий Рутилий, а вот кто, — и он бросил взгляд на Сцеволу.