Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович

Основной удар нанесли немцы севернее[3], там прорвали оборону, вышли к реке, были уничтожены, но тут же вновь перли и перли. Хуже всего были немецкие саперы: эти после артобстрела лезли первыми, умело и упорно подрывая остатки стен и завалы, за ними уже шли фрицы-пехотинцы, закреплялись….

Дивизия, полк и собственно «аккумуляторный укрепрайон» держали оборону южнее завода «Лазурь», на который пришелся первый удар немецкого штурма, наверное, потому и продержались первый тяжкий день. Потом немцы чуть перенацелились…

…Вовку-пулеметчика накрыло сразу. Взрыв был мощный, хрен знает, что там такое немцы подвели и заложили, но завалило отрезок траншеи и пулеметное гнездо, похоронило разом бойца и «дегтярев»…

…Стучали, катились гранаты по камням, пыхали, осыпая осколками, беззвучно звеня по стальным балкам — видел это Митрич, но не слышал. Глушануло здорово, автомат колотился в руках, чуть слышно попукивая-поскрипывая, словно детская игрушка-шарманочка. Скрипел сталью зубов боец Иванов, бил короткими и против обыкновения длинными — немцы были рядом, буквально в пяти метрах, «папаша-шпагин» их опрокидывал и валил на бело-красный снежный и пыльный кирпич, добавлял брызг красненького. Немцы упорно вскакивали, являлись серыми щетинистыми чертями снова и снова. А автомат невидимого стрелка лупил почти из-под ног, почти в упор. Выручила тогда узкая лаз-позиция, не зря ее «поджопной монте-кристой» прозвали, пока выковыривали…

… снова крыла артиллерия. Вздрагивала промерзшая земля, заново отогреваясь под разрывами. Молчали, вжимаясь под фундаментную плиту, бойцы. И слух еще не вернулся, и сказать нечего. Хреново без пулемета, совсем уж никак…

… прислали из роты подкрепление. Дошли двое, остальных в разрушенной траншее побило. Да и этих двоих бедолаг в первые минуты следующей атаки немцы положили. Там тоже снайперы имелись, а воевать «на аккумуляторной» — нужно иметь строгий навык. Тут каждый просвет между грудами важен, знать его нужно, чуять.

…— Лезут!

— Щэс, Мытя, щэс, — бормотал Серго, лихорадочно набивая диск.

Тима-саранский, уже дважды раненный, тоже вталкивал непослушными пальцами патрончики в раскрытый диск.

Совпало так — четыре исправных автомата имелись в инструментарии, и все пустые. И выходила натуральная «пятилетка в три года», это же весь план псу под хвост, когда бойцу секунды не хватает.

Выстрел, выстрел, выстрел… работала «трехлинейка» почти как полуавтомат, четко клацала столярская ладонь затвором…. Клал Иванов немцев, встающих во весь рост… нечего уже терять ни тем, ни другим — только груда исклеванного кирпича и разделяет врагов. Выстрел… последний. Выронил винтовку фриц, пытается об измочаленную балку опереться, гранату-колотушку слабеющей рукой вяло заносит. А рядом другие прямо из кирпичной груды появляются…

— Хлопцы! — заревел Иванов, ощупью хватая обойму.

С пластинкой удобнее, утапливает большой палец патроны в магазин…

…Не успеть. Рядом немцы. Хрип и вонь чужого пота. Прям аж ноздри внезапно выворачивает, от невыносимой брезги и ненависти.

Вскинулся Серго — ударил ППШ. И в ответ ударили, разглядели бойца…

…снова падают. И немцы, и Серго…

… выстрел, выстрел, выстрел… доводит последний патрон затвор «трехлинейки»…

…стучит автомат на дне траншеи — встать Тимка-саранский уже не может, так и не нужно — уже в траншее немцы — сметает их встречная очередь…

— Мить, возьми, сил нету… — бормочет Тимка.

Иванов подхватывает горячий автомат — диск неполон, пустеет-вылетает вмиг… Немцы за камнями легли, швырнули гранату. Не, оттуда, да лежа, вжавшись, несподручно. А вот туда с полного размаху — будьте любезны — одна «эргэдэшка» ушла, вторую — правее…. осталась «лимонка», но то на закуску. В плен Иванов не собирается, хрен вам — здесь бойца кладите. Хотя вряд ли и брать в плен будут — вон сколько сегодня положили их камрадов «на аккумуляторной»…

Отползают немцы, а может, сдохли все. Нет, один жутко кричит-стонет за камнями, уши уже слышать начинают. В животину, небось, гада хряпнуло…

Серго убит наповал. Автоматных патронов осталась горсть, винтовочных чуть больше. Иванов бережно снаряжает обойму — осталось две пластинки, остальные порастерялись. Вовсе не дело поштучно заряжать…

…Дрожь из рук уходит. Странное дело, пока стрелял — руки как кондуктор сверлильный — миллиметр в миллиметр отрабатывали. Позже нервы пальцы трясут. И с башкой то же самое. А патроны… что патроны… небось немцы принесли нам гостинцев…

…Возвращается Иванов по траншее — мертвяков проверил, гранату зашвырнул с ячейки у смятого бака, стрельнул из немецкой винтовки — обозначил всю ширину вверенной обороны. Пусть там знают, и не возомнят себе…

…— Ты как?

Тимофей-саранский матерным шепотом характеризует свое состояние. Ему худо. И сделать ничего нельзя — бинтами замотан, но ранения серьезные, кровью исходит. Ежели так дело пойдет, скоро товарищ Иванов будет в одну харю гарнизон «на аккумуляторном» обозначать.

…Митрич наблюдает за противником, ругает немецкое оружие, немцев, Гитлера и всю нынешнюю говяную жизнь. Вот что это за финал фильмы? Хрень всякую немцы притащили, гранаты у них полу-деревянные, фляги пустые, автоматов нет. Могли бы пулемет притарабанить, у фрицев же их хватает. Тима-саранский издает чуть слышные звуки — подтверждает. Ему страшно умирать в этой такой знакомой, но не особо уютной траншее. Да и кому бы не страшно? Людям свойственно свой последний миг как-то иначе представлять. Вот если намечтать домашнюю мягкую кровать, себя дряхлого, внуков и правнуков, слезы льющих, горько всхлипывающую жену безутешную, доктора седенького, многознающего и успокоительного. Нет ничего такого. Траншеи, они под иную смерть роются. Собственно, для того траншеи и нужны, чтоб у кого-то в тылу оставался дом и привилегия до старости дожить.

Хочется пить, фляги у немцев были не то чтобы пусты. Но Тиме-саранскому воды нельзя — живот у него поранен. Ладно, помучаемся уж совместно, все равно недолго….

С этим Иванов тогда не угадал. Немцы не атаковали, а Тима-саранский до темноты дожил. Пришло подкрепление, принесли пожрать, боеприпасов и исправный «ручник». Митрич проводил бойца — раненого уволакивали на плащ-палатке, шансов, что живого до берега донесут, было негусто, а уж дальше и загадывать нечего. Но прибыло к «на аккумуляторной» пять человек — на «ка-пэ» батальона ситуацию сполна оценили, последние резервы наскребли.

Митрич хлебал чуть теплый суп, указывал ложкой — «там только на карачках, хрен знает как, но простреливают ироды, даром что траншея. У бака можно сидеть, курить, но башку не высовывать — на рыжем фоне заметна сразу. В уцелевшем окне здания конторки немцы пулемет никогда не ставят, а вот пробоина ниже их так и манит, как свежие гитлерюги подойдут, непременно устраиваются — прямо в дыру можно пулю пускать, непременно найдет гада…»

Спешил Иванов передать важные особенности обжитого места. Не то чтобы чуял что-то, просто по логике и вероятности выходило — засиделся. Не бывает такого, чтобы человек день за днем «на аккумуляторной» воевал и оставался бесконечно цел, только на холодный суп и поругивался. Достанет, вот следующим днем и достанет. Нужно хоть еще одного фрица свалить…

Ошибся, конечно, в сроках и возможностях судьбы Дмитрий Дмитриевич Иванов. Достало его только 15 ноября. До этого еще шестерых немцев без спешки и под личный отчет стукнул, ну и когда атаки отбивали, там уж оптово, на всех бойцов можно засчитать. Впрочем, к чему нам строгая бухгалтерия? Личный отсчет — он исключительно для интереса и повышения личного настроения.

Достало Митрича довольно нелепо. Мина ночью ляпнулась, да как-то мудрено, на стене рванула, что ли. Совершенно не ожидал такой подлости товарищ Иванов, только и почуял, как ноги слабеют, сел под стенку траншеи. Подумалось, «вот и всё, ну и ладно». Но что-то было слишком больно, по большей степени оттого, что вздохнуть легкими вообще не получалось. И где то смертное спокойствие? Ведь аккуратно под лопатку ударило. А тут хыр-хыр: не вздохнуть и не закричать. Да что, б… такое?