Донецкие повести - Сергей Богачев

А вот отец Феофан вызволяться не хотел. Невысокого росточка, с худенькой шейкой и жиденькой бородкой на бледном, усеяном рыжими веснушками лице он был похож на задиристого петушка, который только что получил хорошую трепку от свого старшего собрата. Синяк под левым глазом являлся убедительным тому свидетельством. Черная монашеская ряса от грязи и пыли превратилась в серую, а ворот выглядывающей из-под нее когда-то белой сорочки, наоборот, стал черным. Но Черепанова больше удивило то, что отец Феофан был босой — грязные ступни ног выглядывали из-под штанин постоянно съезжающих вниз брюк

— Никакому обмену я не подлежу и никуда отсюда не поеду, — заявил иеромонах, как только переступил порог кабинета следователя СБУ, где его ждали Святенко и Черепанов. — Ибо не гоже менять гражданское лицо, коим я и являюсь, на воина.

— Ну вот, я же вам говорил, — развел руками офицер СБУ. — Этим своим «ибо» он здесь уже всех заколебал.

— Не злословь, ибо сказано в Святом Писании… — тут же встрепенулся монах.

— Да помолчи ты, в конце концов, — отмахнулся от него военный, как от надоедливой мухи, и повернулся к Святенко:

— Как же я вам его отдам, если следствие по нему еще продолжается?

— А в чем его обвиняют? — спросил молчавший все это время Черепанов.

— А вот пусть вам батюшка про свои подвиги сам и расскажет, — предложил следователь, устраиваясь поудобней на жестком стуле. — А я в очередной раз послушаю. Может, чего нового еще услышу.

Обитель иеромонаха Феофана — Свято-Никольский мужской монастырь, находилась в Никольском, небольшом селе, через которое проходила дорога на Волноваху. Несколько дней подряд по этой автомагистрали шла переброска военной техники, которую так ждали бойцы ВСУ под Донецком. Счет шел на минуты. Кольцо окружения, в которое попал город, должно было сомкнуться в строго назначенное время. И вот однажды очередная колонна грузовиков остановилась — на дорогу вышел молодой священник, который в одной руке держал Библию, в другой — медный крест. Иеромонах Феофан, а это был именно он, читал молитвы и призывал воинов одуматься, вернуться домой и не участвовать в кровопролитии. Сначала с ним попытались просто поговорить. Потом, взяв под руки, перенесли на обочину дороги. Один раз, второй. Но батюшка упорно возвращался на свое место и, раскинув в стороны руки, вырастал перед очередным грузовиком или бронетранспортером, как гриб после дождя. И так весь день.

В очередной раз он остановил колонну одного из добровольческих батальонов, бойцы которого с «московским попом» церемониться не стали. Избив отца Феофана до полусмерти, они раздели его, затолкали в рот его же скуфейку[35] и привязали к дереву в ближайшей лесопосадке. Спасибо местным ребятишкам, которые через двое суток нашли уже еле живого батюшку и позвали взрослых. Те выходили его и хотели отвезти в обитель — благо, рядом, но отец Феофан заупрямился. Как только начал вставать и самостоятельно ходить, вновь вышел на дорогу. В разорванной рясе, босой, с еще не зажившими ранами на лице он опять становился перед колонной, закрывал глаза и, раскинув в стороны руки, разбитыми губами бормотал молитвы.

«Тебе, Господи Боже мой, главу мою преклоняю, и во исповедании сердечном вопию: согреших, Господи, согреших на небо и пред Тобою, и несмь достоин просити от Тебе прощения; но Ты якоже блуднаго сына, помилуй мя…»

Лишился ума человек, да и только. Это, наверное, его и спасло. Весть о сумасшедшем батюшке быстро разнеслась по округе. Местные жители его подкармливали, солдаты, прогоняя с дороги, периодически били, но уже не так жестоко. В конце концов за ним приехали местные полицейские, затолкали в машину и отвезли в Угледар. И все бы ничего, может быть, подержали бы и выпустили, но на допросах отец Феофан сначала проклял и предал анафеме все руководство страны, назвав их источником всех бед Украины и «исчадием ада», а потом и вовсе призвал Господа освободить народ от лукавого. И хоть он не называл ни одного имени, полицейские, от греха подальше, передали иеромонаха Феофана в СБУ — пусть там разбираются с этим сумасшедшим. Вот так батюшка и стал сначала сепаратистом, а потом и вовсе — организатором государственного переворота. Одна беда — этот полусумасшедший монах не подписал ни одного протокола допросов, а без этого в суде к любому прокурору могут быть вопросы. Вот и начали гонять отца Феофана от одного следователя к другому. Из Угледара его направили в Краматорск, потом в Славянск, наконец, перевезли в районное управление СБУ в Артемовске, где он и застрял на долгие месяцы.

— Ежели пред тобой супостат какой, позарившийся на отчий дом и родную землю — рази его нещадно, не раздумывая и не сомневаясь в своей правоте. Ежели перед тобой иноверец какой, словом и делом поправший твою веру — гони его с родимой землицы, сколько есть сил и мочи, на помощь Господа нашего уповая. Ибо к праведным деяниям Он всегда нас призывает, направляет и поддерживает. Но когда пред тобой тварь Божья одной крови и одной веры с тобой, остановись, неразумный, усмири свой гнев праведный и протяни такому же неразумному длань свою, раскрой объятия свои для сестер и братьев своих, ибо все мы грешные в этом мире и на этой земле. Аминь.

Отец Феофан выдохнул это на одном дыхании, ни к кому особо не обращаясь, три раза перекрестился и начал бить поклоны. «Да, — подумал Черепанов, — я представляю, как это все выглядело на дороге. Особенно ночью. Удивительно, что после этого он еще живым остался».

— Растудыттебятудыт, — выругался следователь. — И вот так уже второй месяц. Слушать этого праведника уже нет никаких сил. Разбирайтесь с ним сами, а я пойду с начальством поговорю — как с этим божьим созданием дальше быть.

Он встал и, бросив злой взгляд на монаха, вышел. Отец Феофан поднял голову и впервые за все время посмотрел на своих собеседников. Судя по беглому взгляду, которым он удостоил Черепанова, тот его особо не заинтересовал. А вот Свя-тенко, который, как всегда, был в своей серой рясе, внимание монаха к себе привлек гораздо больше.

— А вас, отче, я знаю, — с почтением произнес отец Феофан. — Вы Свят — однорукий священник, который помогает в этой войне сиротам, страждущим и заблудшим душам.

Увидев удивленные глаза Святенко, он продолжил:

— Не удивляйтесь. Я в этих застенках давно, а весть о добром деле всегда опережает того, кто его творит. Братья по несчастью часто вспоминают ваше имя, в помыслах своих жаждут оказаться среди вызволенных вами.

Монах поддернул сползающие без ремня штанины брюк и, подойдя к столу, тяжело опустился на стул. По всему было видно, что чувствует себя он не очень хорошо — скулы на худом лице заострились, а тело тряслось в мелком ознобе.

— Захворал я малость, — как бы оправдываясь за свою слабость, произнес он. — Но эта напасть ненадолго. Ибо все непосильное можно осилить, веруя в Господа нашего Всемогущего.

При этих словах перекрестился не только отец Феофан, но и Святенко. Черепанов уже начал привыкать к манере общения иеромонаха, а точнее, к тому, что почти в каждом предложении тот поминает Бога. Иван подошел к Феофану и, не спрашивая у того разрешения, приложил к его лбу руку. Как он и предполагал, лоб оказался горячим.

— У нашего героя температура под сорок, — сказал он, повернувшись к Святенко. — Пойду, посмотрю, что у нас в аптечке есть для такого случая.

— Иван Сергеевич, в багажнике среди вещей должны быть кроссовки Маллоя, — бросив взгляд на босые ноги иеромонаха, попросил его Святенко. — Отцу Феофану будут в самый раз. Ну, а мы тут пока поговорим, так сказать, по-братски.

Черепанов вернулся минут через пятнадцать. Стараясь не мешать разговору двух святых отцов, он поставил на стол термос, бросил к ногам Феофана старые кроссовки Маллоя, а сам принялся рыться в походной аптечке, пытаясь найти что-нибудь жаропонижающее.

— При всем уважении к вам, я не хочу, чтобы меня меняли на отца Любомира, — продолжая, по-видимому, беседу, сказал иеромонах. — И не потому, что он отступник[36]. Рано или поздно, но за этот грех предстанет он перед Всевышним, и воздастся ему за содеянное в полной мере. А сейчас что ж? Снимите вы оковы с него, вернется он домой, обнимет деток своих, а потом опять начнет разжигать пламя братоубийственной войны. Ибо сказано в Писании, нет ничего, что может остановить агнца, если он верует. А отец Любомир верует. Свято верует в то, что творит добро, и благословляет на это других, не ведая, что благословляет на убийство. В нем мирское взяло верх над христианским. Нет благословления для тех, кто участвует в братоубийственной войне. Я же прошу, чтобы Господь вразумил всех, кто взял в руки оружие.

Отец Феофан встал, перекрестился и опять начал бить поклоны. Покачнувшись, он чуть не упал. Подоспевший Черепанов подхватил батюшку и усадил на стул.