Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов

Беда подкрадывалась к Вадиму. Он был настолько ослеплен, что даже не замечал явной ограниченности Риммы. В его глазах это казалось простой девичьей наивностью. В конце концов, он почти на пять лет старше, и ему нравилось поддерживать в себе эдакое покровительственное отношение к ребенку. Да, да, к ребенку, ибо перед ней Вадим почему-то надевал на себя маску умудренного жизнью скептика.

— Милая девочка, — снисходительно цедил он сквозь зубы. — Вот когда будете взрослой…

Римме нравилась эта игра. Повиснув на руке у Вадима, она в десятый раз заставляла рассказывать, как он полез снимать самовзрывающуюся птицу и что он чувствовал в это время.

Как ни скромничал Вадим, он поддавался на лесть, и каждый раз в его рассказе появлялись все новые и новые подробности, выгодно рисующие и без того смелый поступок.

Вначале он относился к рассказу шутливо, говорил, что поджилки тряслись, когда пришлось вылезать из люка, но потом это превращалось в веселую браваду с полным пренебрежением к опасности.

С нетерпением и тревожной заботой о Димке Нюра ждала, когда Римма наконец-то раскроет себя. Ведь Димка чистый, хороший, разве он может смириться с ее позорной ограниченностью, ложью и эгоизмом. Она мещанка, хоть и странно звучит в наши дни это, к сожалению, живучее слово.

Не умом, а инстинктом Римма чуяла настороженное выжидание Нюры, догадывалась, что той вовсе не по нутру увлечение Димки. Но не знала Римма истинной подоплеки этого молчаливого протеста, думая, что здесь играет роль женское самолюбие. Всякой девушке хочется держать при себе как можно больше вздыхателей.

Римма решила одержать победу. «Ничего, Анна Васильевна, походите одна. Покусаете себе локотки. Я вашего мальчика еще заставлю поползать передо мной на коленях».

Зря дожидалась Нюра, что Димка наконец поймет, перед кем раскрывается его бесхитростное сердце. Римма осторожна, она себя не выдаст.

«Устрица, — сказал о ней однажды Серафим Михайлович. — Чуточку приоткроет створки и сразу захлопнет. Так спокойнее жить».

В то время Нюра даже обиделась. Можно ли столь грубо говорить о девушке? Но за последние дни Нюра поняла, что Серафим Михайлович определил точно. В разговоре с Димкой Римма напускала на себя загадочность и раскрывала рот лишь затем, чтобы выдавить многозначительное словечко или рассмеяться. Она избегала высказывать свои взгляды, никогда не давала оценок ни людям, ни событиям. На вопрос о просмотренном фильме, понравился ли он или нет, Римма могла лишь улыбнуться и вздохнуть. Понимай как знаешь.

Ничего об этом не скажет Нюра, хоть и считает Димку своим лучшим другом, она дорожит его дружбой, и кто знает, как ослепленный Димка воспринял бы ее предостережение?

Она подошла к столу, где лежала птица-разведчик, и дотронулась до сломанного крыла.

— А какой там аккумулятор?

— Никакого. Здесь сухая батарея. Правда, довольно мощная. Но разве она может сравниться с ярцевским аккумулятором? — И восторженный Димка начал доказывать, что это изобретение попросту гениально. — Помните, Нюрочка, солнечный вертолет? Теперь с ярцевским аккумулятором можно сделать изумительную машину. Вот когда ваш НИИАП реорганизуется, будете заниматься такими интересными работами! Я даже завидую вам, Нюрочка.

Нюра помолчала, как бы собираясь с мыслями, и, оглянувшись на шкаф, где за стеклом стояли знакомые желто-полосатые банки, вздохнула.

— Нечему завидовать, Дима. Еще неизвестно, где придется работать. Медоваров предупредил меня об увольнении.

У Вадима округлились глаза.

— Вы с ума сошли, Нюрочка! Да как он смеет? Я побегу к Борису Захаровичу…

— Борис Захарович — гость. А Медоваров — начальник.

— Но ведь я же сказал, что у аккумуляторов были паспорта, что я их вынул, но потом потерял. Тимка тоже подтверждает.

Нюра печально усмехнулась.

— Для Медоварова это не убедительно. В самом деле, зачем вы их вынимали? Он думает, что вы меня выгораживаете.

— Поеду за Юркой. Он знает место, где я лежал, возможно, там и потеряны паспорта. Показал же он лощинку, где нашел осколок.

— Это в том районе, где Петро погиб?

— Да. Теперь причина ясна. Сегодня мне сказали, что с вертолета видели еще одно такое чучело. — Вадим потрогал черное тряпичное крыло. — Вертолет находился как раз под ним. Хозяева разведчика это заметили на экране своего телевизора… Ну и взорвали птицу, чтобы замести следы. Действительно, подлая техника.

Вадим брезгливо отодвинул от себя чучело и, хромая, подошел к шкафу, где были заперты аккумуляторы.

— Если нужно, то вместе с Юркой мы пройдем по тому пути, где я ночью ковылял. Пластмассовые этикетки должны сохраниться. От сырости не размокнут.

— Можете поискать их, Димочка, но только затем, чтобы доказать Медоварову вашу правоту. А мне все равно. Ошибка есть ошибка.

— Опять эта покорность проклятая! — разозлился Вадим. — А вдруг это не ваша вина? Надо же выяснить.

— Комиссия выясняла.

— И комиссия может ошибаться. И целый коллектив. Разве этого не бывает?

Нюра склонила голову.

— Я слишком много претерпела из-за первой ошибки и не хочу, чтобы страдали другие. Пусть с меня и спрашивают.

Сложные чувства обуревали Нюру. Так или иначе ответ держать ей. Зачем же впутывать сюда Римму? Пусть она пустая, вздорная девчонка, но ведь молода еще, и переделать ее можно. Даже Серафим Михайлович говорил об этом. А куда она денется, если выгонят из института? И Димке это будет неприятно. Получится так, будто она, Нюра, не уследила за своей ученицей и привела ее к беде.

* * *

Вечером друзей пустили к Тимофею. Пришли Вадим, Нюра и даже Римма. Она старалась завоевать расположение Багрецова, а потому решила повнимательнее отнестись к его другу.

Тимофей только что разговаривал со Стешей — ему подвели телефон прямо к кровати. Испытывая самое блаженное состояние от ласковых Стешиных слов, Тимофей рассказывал, что сейчас делается в Девичьей Поляне, и поминутно поворачивался то к Нюре, то к Римме.

Раньше он мог довольно равнодушно относиться к девушкам, конечно, кроме Стеши, и даже посматривать на них свысока. Но молодая жена резко запротестовала: «Это еще что за новости! Важность на себя напустил. Девчата к тебе с чистым сердцем, а ты от них бегаешь!» Бабкин удивленно заморгал глазами. «А что в них интересного?» — «Много ты понимаешь, — отрезала Стеша. — Таких девчат поискать. Бирюк. Мне даже совестно за тебя».

Здесь, при вынужденном безделье, тоска по Стеше обострилась как болезнь, она пряталась в сердце, в самых отдаленных его тайниках, что