Орел-завоеватель - Саймон Скэрроу

Миндалевидные глаза женщины расширились, губы задрожали.

Веспасиан оказался в затруднительном положении. Он вовсе не ожидал подобной реакции и теперь не мог приступить к запланированным расспросам, не убедив жену в том, что ее опасения напрасны и что он любит ее, как и прежде.

Он покачал головой.

— Тогда в чем дело? Почему ты так холоден ко мне, муж?

Теперь на ее лице появился страх, который ему очень не хотелось бы истолковывать как боязнь разоблачения. К счастью, это было не так.

— Ты негодяй! — воскликнула Флавия, влепив ему пощечину. — Кто она? Как зовут эту юную шлюху?

— О чем ты говоришь? — Веспасиан ухватил ее за запястье… и как раз вовремя, иначе схлопотал бы еще одну оплеуху. — Какие там шлюхи? Нет у меня других женщин. Дело в тебе!

— Во мне? — Флавия застыла. — Как во мне?

— Я… я должен знать все о твоих отношениях с «освободителями».

— Не понимаю, о чем ты.

Она опустила руки и встретила его вопрошающий взгляд взглядом, исполненным невинного удивления.

— Флавия, ты хочешь сказать, что никогда не слышала об «освободителях»?

— Конечно, слышала. В последние месяцы о них ходят самые невероятные слухи. Но какое отношение это имеет ко мне?

— Флавия, — в голосе Веспасиана зазвучали суровые нотки, — я знаю, что ты причастна к заговору против императора. Знаю, что ты была связана с кем-то, кто пытался подстрекать армию к мятежу накануне вторжения. Ты делала все это втайне от меня, но тайное всегда становится явным. Якшаться со смутьянами, с так называемыми «освободителями», плохо уже само по себе, но у нас же есть сын! Как ты могла забыть о своем долге перед маленьким Титом? Все эти твои ужасные козни: попытка убить Нарцисса, поставки римского оружия нашим врагам, организация покушения на…

— Это чушь! — воскликнула Флавия. — Какой безумец нашептал тебе такой вздор?

— Это лишь малый перечень твоих деяний, жена.

— Да ты, похоже, и сам безумен.

— Нет, — с горечью отозвался Веспасиан, — я только слеп. Точнее, был слеп до недавних времен. — Флавия выпрямилась, готовая возражать, но Веспасиан ткнул в нее пальцем. — Помолчи! Дай мне закончить. Я бы никогда не заподозрил тебя, никогда. Мне казалось, что у нас общая жизнь, общие цели, общие устремления. Поэтому, когда мне рассказали о твоих интригах, все обвинения показались мне смехотворными. Поначалу. Но стоило сопоставить одно с другим, как твою вину стало невозможно отрицать. О, Флавия! Если бы ты только знала, как мне сейчас больно.

— Кто наговорил тебе все это? Кто обвиняет меня?

— Это не важно.

— Нет, важно. Неужели ты настолько наивен, что веришь на слово постороннему человеку? И неужели чьи-то слова значат для тебя больше, чем слова собственной жены?

— Я верю в логику, в факты. Все услышанное было не просто принято на веру, а подвергнуто тщательному анализу.

— Муж мой, неужели тебе не приходило в голову, что человек, возведший на меня всю эту напраслину, мог руководствоваться какими-то своими, корыстными соображениями. Если ты назовешь мне имя клеветника, я, может быть, смогу что-то понять и объяснить тебе, каковы его истинные цели.

Она говорила с такой страстью, так искренне, что Веспасиан невольно заколебался. В конце концов, все его выводы основаны лишь на чужих словах, а не на прямых доказательствах. Вдруг недоброжелатель умело опутал его сетью лжи?

— Имя, — настаивала она.

«Почему она так настойчиво требует, чтобы я назвал имя?» — спросил себя Веспасиан. Ведь для человека невиновного должно больше значить само обвинение, чем то, кто его выдвинул против него. А вот виновный, пришло ему в голову, может стремиться выяснить это, чтобы отомстить обличителю или устранить его, дабы обезопасить своих сообщников.

— Тебе нет нужды знать его имя.

— Есть, муж мой, и я объяснила тебе зачем.

— А мне кажется, что для тебя было бы важнее попытаться убедить меня в своей невиновности, чем искать других виноватых. Это было бы более естественно.

— Понятно. — Флавия откинулась назад, холодно глядя на мужа и продумывая при этом свой следующий шаг. — Так ты думаешь, что я веду себя противоестественно, словно… словно какое-то чудовище, да? Но учти, это чудовище породило твоего сына!

— Довольно, Флавия! — Веспасиан слишком устал, чтобы продолжать этот спор, который вдобавок оборачивался не так, как он надеялся. Ему казалось, что он знает жену достаточно хорошо, чтобы сразу распознать ложь, но не тут-то было. Он выдвинул обвинения, однако состоявшийся разговор так ничего и не прояснил. — Послушай меня, я должен знать, что ты затеваешь. Если ты имеешь дело с врагами императора, скажи мне об этом, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от последствий. Я не дурак, Флавия. Если есть хоть какой-то способ скрыть твою причастность к заговору от агентов Нарцисса, я сделаю это. И сохраню твою тайну. Это лучше, чем постоянная угроза разоблачения. Но ты должна поклясться мне, что оборвешь все связи с изменниками и никогда больше не будешь иметь с ними дела. Расскажи мне обо всем, только говори чистую правду, и все будет забыто и похоронено.

Он испытующе воззрился на нее, ожидая реакции на свои слова. Флавия взяла его руку и поднесла к своей груди.

— Муж мой, я жизнью своей клянусь, что не связана с «освободителями». Довольно ли тебе этого? Я клянусь.

Веспасиан отчаянно хотел верить ей и готов был принять ее клятву, хотя где-то в глубине души его все еще шевелилось тревожное, гложущее сомнение.

— Очень хорошо. Я поверю тебе. И сделаю это с большим облегчением. Но, Флавия, если ты будешь держать меня за дурака и если я это когда-нибудь обнаружу…

Он не закончил фразу. Ему не хотелось ей угрожать, да в том и не было надобности. Флавия и без того сознавала, каковы могут быть последствия такого изобличения. На миг она встретила его испытующий взгляд, а потом понимающе кивнула.

— Значит, мы поняли друг друга? — Веспасиан крепко сжал ее руку в знак того, что чувства его, как бы там ни было, сильны по-прежнему. — Так вот, я устал, очень устал. Надеюсь, в твоей кровати найдется местечко для очень усталого человека?

— Ну разумеется, муж мой.

— Хорошо. Не могу выразить, как мне все это время недоставало тебя, твоей нежности, твоей ласки.

— Я знаю, — прошептала Флавия.

Веспасиан стащил через голову тунику и наклонился, чтобы развязать шнурки сапог. Пока он раздевался, Флавия слегка прикасалась кончиками пальцев к его спине, зная, как ему нравится это. Но сегодня, похоже, страстных объятий не стоило ожидать — слишком много неверия пролегло между ними. Веспасиан забрался под простыню и нежно поцеловал жену в лоб. Она подождала, не последует ли за поцелуем что-нибудь еще, но глаза мужа закрылись и очень скоро ровное, размеренное дыхание возвестило об охватившем его глубоком сне.