Шестнадцать способов защиты при осаде - Том Холт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, что у нас появился герой, – заверил меня Фаустин, пока я кис во Дворце. – Людям герои нужны – они как вторичные лидеры народа, на них всегда можно положиться. Этот твой Лисистрат…
– Он не мой. И зовут его Лисимах.
– Ну да. Так вот, ему по плечу эта роль. Он буквально воплощает собой все лучшие качества робуров. Силен, храбр, предан, альтруистичен, чтит авторитет лидера…
– И кожа у него правильного цвета, да? – решил поддеть я Фаустина.
Он бросил на меня взгляд, способный остановить сердце у мелкой птички.
– И это тоже. Людям нужны герои – и мифы, само собой. Кто знает, вдруг тысячу лет спустя именно Лисимаха будут помнить как единоличного защитника и спасителя Города. А мы с тобой станем лишь сносками на полях…
– Думаешь, тут через тысячу лет что-то еще будет? – сказал я ему. – Окстись, Фаустин. Приди в себя.
Церемония подъема напоминала какой-то безумный сон. Не думаю, что когда-либо забуду, как запела наша лебедка. Раздался глубокий реверберирующий звук, похожий на звонок – сообщающий, что железо прочное и качественное, без трещин или дефектов, без непровара и включений в сварных швах. Что-то резко, отрывисто щелкнуло, затем – рука с храповиком зацепилась за фиксаторы и встала точно в паз; каскад щелчков – значит, всё в порядке, напряжение снято, неприятностей не предвидится. Клянусь, в этом мире нет и не будет ничего более приятного, чем звук отлаженного, собранного на совесть механизма, – и я подумал: это все благодаря мне, я пробудил эту вещь к жизни – и я за нее в ответе, за это прекрасное произведение искусства. А следом накатило горькое осознание, что не я, но кто-то другой воплотил безумный замысел в жизнь, пока я договаривался, раздавал приказы и занимался бумажной волокитой. Увы.
Чтобы обслуживать подъемники, нам категорически не хватало людей. Нико, весьма редко проявляющий себя хорошим аналитиком, предложил Лисимаху пойти на Рыночную площадь и созвать добровольцев. В итоге несколько человек снова пострадали в давке, но у нас появилось аж две бригады машинистов-подъемников – пока одна работала, другая стояла наготове.
(– Лисимах, – спросил я, – не хотел бы ты стать новым префектом города? Фаустин не упрется, если я произведу его в лорд-канцлеры, скажем. Ты действительно нравишься людям и стал бы для меня отличным помощником.
Верзила посмотрел на меня.
– Я не могу, – произнес он.
– О тонкостях не беспокойся, – сказал я. – Я соберу для тебя команду первоклассных клерков-консультантов, чтобы зачитывать и записывать под диктовку документы, и сделаю тебе трафарет для подписи.
Он покачал головой.
– Дело не в этом. Мое место – рядом с тобой.
Черт. На что я надеялся? Попробовать, впрочем, стоило.)
Все было готово к подъему, все меры предосторожности – приняты, но часть меня не хотела подавать сигнал. А что, если ничего не выйдет? Что, если Ожерелье действительно слишком старое и изношенное? Могло произойти что угодно – разрыв поднимаемой цепи, этих дурацких тросов, крушение подъемников от перенапряжения, нехватка мощности у силовых механизмов, в конце концов. Я видел все эти непредвиденные обстоятельства так ясно, как будто они уже произошли, как если бы были воспоминаниями, а не опасениями. Часть меня уже говорила: «И ты называешь себя инженером?» Взяв себя в руки, я отдал решающий приказ.
С щелканьем и громыханием несколько сотен ярдов цепи обвились вокруг катушки лебедки. Затем кто-то громко вскрикнул. Вдалеке, на другой стороне залива, что-то почти что с кита размером вздымалось из воды. Секунду спустя то же самое произошло с нашей стороны – и затем Всевышний провел ногтем прямую линию на воде. Раздался утробный размеренный рокот, немного похожий на шум, производимый приливом, смахивающим с побережья гальку. Вспомнив этого шута Полиника с его цветистыми сравнениями, я даже устыдился прежнего скептицизма. Видит Бог, теперь я понимал, о чем он говорил, – цепь взаправду походила на перевернутую радугу, зеленую радугу на глади невозмутимого моря. Лебедки тихо щелкнули, без натуги и оханья – то были детали механизмов, а любой механизм можно усовершенствовать, в отличие от его создателя. А потом они остановили свой ход – провисание убралось и подъем Ожерелья окончательно осуществился. Оно воспарило фута на три над поверхностью воды, касаясь ее лишь в самой середине. Удивительная, необычайная вещь – я уставился на цепь и понял, что мой разум слишком мал, чтобы адекватно воспринять зрелище. Как будто боги уронили что-то свое – расческу, шпильку, иголку, – и оно упало к нам, на землю, невообразимо огромное и непостижимо великолепное, сотворенное из материи высших сфер Всевышним мастером – слишком большое и слишком красивое, чтобы иметь место в мире смертных, до ужаса здесь неуместное, ошеломляющее доказательство разницы между богами и людьми…
Прошу меня простить. Да, впечатляющее зрелище. Отличная цепь. И будь я проклят, если представлял, как чей-то корабль любых габаритов, даже и самых мизерных, смог бы преодолеть такой барьер. Дело сделано.
Самым уязвимым местом – прошу прощения, единственным уязвимым местом – у механизма были подъемники. Поэтому для них мы сколотили из досок корпуса и залили их раствором с пемзой; получились бункеры со стенками толщиной в восемь футов, двумя замками, железными дверями для персонала, снятыми с хранилищ императорской казны (где они уже не играли никакой роли, ибо все деньги к тому моменту были давным-давно растрачены). И каждый бункер был окружен валами из мягкого песка – чтобы даже залпы из требушетов не смогли нанести значительный ущерб.
На все про все – двенадцать дней. Неплохо.
Я крепко спал. У меня был долгий тяжелый день. При осаде сон – та единственная роскошь, которая еще доступна.
– …Проснитесь! – кричал мне в ухо какой-то идиот, и я, с трудом ворочая языком, велел ему убраться. Тогда меня схватили за плечи и стали трясти.
– Вставайте, скорее же! – Голос был женский. – Что-то происходит!
– Труха? – Она терпеть не может, когда я ее так называю. – Ты с ума сошла? Какого дьявола ты здесь шумишь?
– Да вставай уже! – сорвалась она на крик. Труха никогда не повышает
