Африка под покровом обычая - Владимир Корочанцев

— Ну, Владимир, выставка в Яунде позади. Приеду в Абиджан, замкнусь в своей конурке, буду работать, работать и работать. В ноябре там состоится моя очередная выставка. Нужны новые вещи, свежие во всех отношениях. Больше всего я боюсь повторов. …На них кончается художник. Поиски нового, совершенствование — закон искусства. Даже мне, самоучке, это ясно.

В память о художнике я храню его чеканку «Материнство».

Материнская любовь, самое невыразимое, самое беспредельное и сильное человеческое чувство, невидимыми волнами исходит от этой медной мадонны.

— Однажды перед своим домом в Браззавиле я увидел молодую мать с первенцем на руках, — рассказывает Китсиба. — Она примостилась у обочины понянчить, успокоить закапризничавшее за спиной дитя. Вся ее фигура дышала светлой, беззаветной любовью, безграничным счастьем. Всматриваясь в лицо малыша, баюкая его, она ничего вокруг не замечала, не чувствовала. В этот миг в моем сознании родился смутный, ускользающий образ этого чувства; я не смогу описать его в словах, но можешь верить мне, что я впервые ощутил величие материнской любви. Если в африканской семье долго нет ребенка, женщину ждет одни удел — развод. Рождение первенца вызывает ликование всей семьи. С первым ребенком у нас связано многое. Это — новая жизнь, новые надежды. Это — рождение семьи. Отцы наших больших семей, обычно невнимательные к последующим детям, трогательно заботятся о первенце. Но в этой моей чеканке есть и универсальная идея материнства.

Творчество Китсибы пользуется большой популярностью, в чем есть и своя оборотная сторона: Фостэн расстается с большинством своих работ.

— Я живу искусством в прямом и переносном смысле, — вздыхает Фостэн. — Многие из моих давнишних картин затерялись где-то в Европе. У меня же в лучшем случае хранятся цветные диапозитивы.

Уловив в моих глазах сомнение, Фостэн добавляет:

— Конечно, коммерческая сторона присутствует, но не диктует мои творческие вкусы. Я вынужден продавать картины, иначе не смогу трудиться.

На яундской выставке 1971 года 34-летний художник выставил 10 картин и 33 чеканки. Из них только шесть вернулись в его полуподвальчик, одновременно выполняющий функции жилища и ателье.

…А призвание определилось так. Сын конголезского рыбака из деревеньки в префектуре Боко часто сопровождал отца на рыбную ловлю на узкой, неустойчивой пироге, выдолбленной из толстого ствола дерева. Обманчивы просторы Конго. Опытный рыбак знает, что спокойствие и степенность реки напускные. Ни малейшей ошибки по простит река новичку. Закрутит в коварном водовороте его пирогу, перевернет ее и утащит рыбака в свои мутные пучины навсегда…

— Сети забрасывать, — говорил отец Фостэну, — надо осторожно: гляди, вместо рыбы поймаешь крокодила, а с ним шутки плохи.

Маленький Фостэн, забываясь, не спускал глаз с отца, завороженно следил за его движениями, экономными, точными и ловкими. Мальчика волновала отчаянная, предсмертная пляска рыб в сети, меняющаяся рябь реки. После рыбалки Фостэн углем на стенах хижины воспроизводил по памяти сцепы на реке. Отцу было по душе увлечение сына. Он нередко созывал соседей и односельчан полюбоваться рисунками мальчика. Крестьян они забавляли. Тем более что Фостэн для них был родным — ведь любой ребенок считается сыном всей деревни. У стен хижины завязывались оживленные дискуссии по поводу его рисунков. Пожалуй, таких успешных «выставок», как в те далекие дни на родине, у него больше никогда не было. Отец раздобыл Фостэну цветной мел. Неграмотный крестьянин-рыбак не слишком разбирался в тонкостях рисования, но, по словам Фостэна, его изумляло схваченное в рисунке движение, конкретность образов. Особенно он хвалил рисунок, где сын изобразил рыбака, вытягивающего рыбу.

— Совсем как я это делаю на Конго, — смеялся он, цокая языком.

— Фостэн, ойе, ойе! — скандировали в знак похвалы крестьяне (ойе — распространенное приветственное восклицание в центре Африки: «Молодец, хорошо!»).

В 14 лет подросток, закончив сельскую начальную школу, пешком преодолел 150 километров до Браззавиля, чтобы продолжить учение в большом городе. Обучаясь профессии метеоролога, Фостэн на досуге бродил по улицам, часами задерживался на выставках, просил советов у художников, для которых мостовая служила и ателье, и лавкой.

— Когда какой-нибудь художник сдавался на мои уговоры и с разумной сдержанностью раскрывал тайны своего мастерства, — рассказывает Фостэн Китсиба, — мой мозг сверлила одна мысль: «Смогу ли я стать настоящим художником?»

Втихомолку Фостэн рисовал и сам. Работая в середине 50-х годов в бюро прогнозов погоды, рисовал сцены африканского быта, пейзажи, в том числе и морские виды. За несколько франков он нанимал мальчишек, которые довольно успешно сбывали его холсты.

В 1958 году в судьбе Китсибы произошел важный поворот. На его пути оказался камерунец Гаспар де Моко, «один из первых художников Западной Африки», как утверждает Фостэн. Де Моко увидел на улице мальчишку с картинами Фостэна. Они заинтересовали его.

— Кто их автор? — справился де Моко.

— Фостэн, — просто ответил мальчик.

— Ты сможешь провести меня к нему в ателье?

— Конечно.

Де Моко пришел в убогую хижину-ателье Фостэна Китсибы с сырым земляным полом.

— Вы неплохо рисуете, но у вас много нарушений пропорций, неправильно построенных композиций… Приходите ко мне, будем работать вместе в моем ателье. У вас есть способности, — резюмировал де Моко.

— По субботним вечерам, — вспоминает Фостэн, — я наведывался к нему. Под его наблюдением я делал этюды и копии. Затем следовал суровый нелицеприятный разбор. В ателье до Моко я прошел первые курсы своей академии изящных искусств, где преподавателем был африканец. Через несколько лет я уже работал самостоятельно. С Гаспаром мы навсегда остались добрыми друзьями. Возвращаясь в Браззавиль из странствий по Африке, он забегает ко мне узнать о моих делах, просматривает мои новые работы.

Китсиба занимается также резьбой по дереву, увлекается литографией. В конце концов он покинул метеослужбу, решив стать профессиональным художником. Его долго мучили сомнения в правильности сделанного выбора. Однажды, вообразив, что больше чем ремесленником ему все равно не стать, Фостэн на какое-то время оставил живопись и поступил на работу в банк, по ненадолго. Призвание победило сомнения.

Начались поездки по Западной Африке.

— Африканский художник — по натуре кочевник, — шутит Фостэн.

Первая выставка портретов и пейзажей в «Буар э Берберат» в центре Банги имела успех. Все картины были раскуплены. На выставке-ярмарке в Браззавиле Китсибе присуждается золотая медаль. Отмечают его и на выставке реалистической живописи в Пуэнт-Нуаре.