Приходи в воскресенье - Вильям Козлов

— Вам надо отдохнуть, — сказал я.

Он смотрел на меня и молчал, но я чувствовал, что у него на языке вертится один вопрос…

— Вы хотите меня спросить: не жалею ли я, что связался с вами? — помог я ему.

— Тропинин говорил, что вы умеете угадывать чужие мысли, — проговорил он. — Признаться, я ему тогда не поверил…

— Я искренне рад, Ростислав, что встретился с тобой, — заверил я его. — Кажется, я перешел на «ты»?

— Это естественно, — улыбнулся он.

— Я хотел бы с тобой и дальше работать, — сказал я.

— Дай знать, и я приеду, — сказал он.

— Это может случиться очень скоро…

— Ладно, — кивнул он, грустно улыбаясь. — Я не буду в Ленинграде оформляться на работу…

Внезапно улыбка исчезла с его лица, глаза стали отрешенными: он уже не слышал и не видел меня. Рука его машинально пригладила волосы, дотронулась до бороды. И это мимолетное движение будто стерло с его лица усталость и напряжение, осветив его мягкий мальчишеской улыбкой. Я оглянулся: у вокзала остановилась заводская «Волга», и из нее торопливо вылезли Валентин Спиридонович Архипов и его жена. В руках Валерии полиэтиленовый мешочек с пакетами. Архипов первый заметил нас и, помахав рукой, почти бегом бросился к перрону, но тут же остановился и, повернувшись к жене, взял ее под руку.

С Любомудровым снова произошла метаморфоза: теперь он стоял бледный и смотрел на часы, будто взглядом торопил стрелки. С мокрых волос и бороды стекали на кожаную куртку тоненькие струйки дождя. Мне показалось, что Ростислав сейчас повернется и, проскочив мимо проводницы, скроется в тамбуре.

— Чуть не опоздали! — немного запыхавшийся Архипов дружески двинул кулаком Любомудрова в плечо. — Ты что же, дезертир несчастный, не зашел попрощаться?

— Я вчера заходил… — с несчастным видом промямлил Любомудров. — Тебя дома не было.

— Напрасно уезжаешь, Ростислав, — посерьезнев, сказал Архипов. — Тут у нас на заводе такое начинается, ты и представить себе не можешь! — Он с улыбкой взглянул на меня. — Когда же дела будете принимать, Максим Константинович? Аделаида снова все в кабинете расставила, как было при вас… И каждое утро спрашивает: скоро ли вы выйдете на работу?

— Передайте ей привет, — сказал я.

Ростислав и Валерия молча смотрели друг другу в глаза. Он был бледным н угрюмым, она же выглядела веселой, оживленной. Наверное, она выпила чего-нибудь крепкого. Я уже давно обратил внимание, что Валерия всегда не прочь выпить.

Взглянув на часы, Валентин Спиридонович крепко пожал руку Любомудрова и сказал:

— Отдохни как следует… И не в Ленинград, а смотайся на юг. Вон как похудел, одни глаза остались! И не дури, старик, возвращайся. Это я тебе серьезно. Сбывается все, о чем ты мечтал. Могу тебе уже точно сказать, что в министерстве будет положительно решен вопрос о переходе завода на выпуск новой продукции. Утверждена смета на оборудование экспериментального цеха… Хорош же ты гусь! Сматываешься в самый неподходящий момент!

— Я ведь тебе все объяснил… — вяло ответил Ростислав.

— Чепуха это, — сказал Архипов. — Не будь идиотом, старик, быстро возвращайся. Место и квартира остаются за тобой. Мало покажется тебе месяца — гуляй два, но приезжай! Обязательно приезжай!

— Мы тут уже с Максимом Константиновичем говорили… — сказал Ростислав и как-то испуганно взглянул на неумолимые стрелки.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Валентин Спиридонович. Еще раз двинул его кулаком в бок и зашагал к машине.

Я тоже крепко пожал руку Любомудрову, по-моему, он этого и не заметил, и пошел вслед за Валентином Спиридоновичем.

Ни Ростислав, ни Валерия больше и не посмотрели в нашу сторону: все так же стояли, глядя друг другу в глаза. Казалось, для них перестало и время существовать. И действительно, поезд уже должен был отправиться, но он, будто завороженный, продолжал стоять, могуче гудя дизелями. Машинист, повернув голову в новой железнодорожной фуражке с блестящим козырьком в сторону станции, чего-то ждал. На путях ядовито рдел красный светофор. Из окон вагонов, тамбуров высовывались пассажиры, прощаясь с провожающими.

Вместо красного ярко вспыхнул зеленый сигнал, и поезд тронулся с места. В какой-то момент мне показалось, что Валерия — у нее было такое лицо… — сейчас вскочит в тамбур и уедет вместе с Любомудровым… Но ничего подобного не случилось. Валерия даже не пошла рядом с вагоном, как другие: она стояла на перроне и смотрела вслед уходящим в туманную дождливую даль вагонам. Лицо ее было мокрым, и не поймешь, дождь это или слезы.

— Жаль будет, если он не вернется, — сказал Архипов. — Такие инженеры не валяются на дороге.

— А мне казалось, что для вас это лучший выход, — заметил я.

Архипов поднял на меня глаза, невеселая улыбка появилась на его сухих губах. И я вдруг понял, как смертельно этот человек устал: под глазами глубокие тени, в углах рта залегли горькие морщинки, даже щеголеватые усики сейчас намокли и выглядели жалко.

— Напрасно вы так думаете, — сказал он. — Ростислав всегда останется моим хорошим товарищем… А что касается этого… — он мельком взглянул на приближавшуюся к нам Валерию, — тут уже ничего не поделаешь… Я люблю свою жену и… верю ей. А Ростислава я давно знаю… порядочный человек. Вам это покажется странным, — он опять грустно улыбнулся, — но я полностью разделяю вкус Валерии… — И снова задумчиво повторил: — Жаль, если он не вернется. Это будет большом потерей для завода и… для нас.

— Он вернется, — подходя к нам, сказала Валерия и зябко передернула плечами. — Вот увидите, он вернется!

Она улыбнулась, но улыбка получилась грустной.

8

Как и в тот пасмурный день, я снова стою на перроне и смотрю в туманную даль. Только на этот раз я не провожаю, а встречаю. Встречаю вместе с Бутафоровым его жену Машу, которая через несколько минут должна приехать с гастролей со скорым «Рига — Москва».

Получив телеграмму, Николай заехал за мной в Стансы и уговорил поехать на вокзал вместе с ним. Им предстояло в этом месяце забрать близнецов из детдома. Уже все формальности по усыновлению детей закончены. Близнецов звали Володя и Ира. Им было по четыре года. Днем с детьми будет нянчиться мать Николая — Анисия Ивановна. Она уже согласилась. Все это мне Николай рассказал по дороге на вокзал.

Приехали мы за полчаса до прихода поезда. Заглянули в ресторан, выпили по две рюмки коньяку. Николай нервничал: поминутно смотрел на часы, без всякого повода улыбался и тут же снова хмурился, неожиданно срывался с места и бежал в ларек, чтобы купить сигарет. А за несколько минут до прихода поезда вдруг вспомнил, что забыл купить цветы… Это его так расстроило, что мне жалко было смотреть на него. Я сходил в ресторан, купил в буфете шоколадный набор и отдал Николаю, сказав, что это вполне заменит цветы…

— Черт возьми! — сокрушался Николай. — Ведь у меня дома ничего не прибрано… Что Маша обо мне подумает?

— Она бы могла о тебе плохо подумать, если бы, наоборот, все было прибрано… — успокоил я его. — А так сразу видно, что в доме ни к чему не прикасалась женская рука…

— Маша никогда не унизилась бы до ревности, — сказал Николай, вглядываясь в перекрестье мокрых блестящих рельсов, убегающих в сторону центра города. — Кстати, я ей ни разу не дал повод.

— Так уж ни разу и не изменил? — поддразнил я его. — Что же ты за мужчина!

— По-твоему, доблесть мужчины измеряется количеством измен жене?

— Ты не уклоняйся от ответа! — сказал я. — Изменил или нет?

— Уверяю тебя — мне бы это не доставило никакого удовольствия, — нехотя сказал Николай. Врать он не умел.

— Никак поезд опаздывает, — снова заволновался он.

— Не терзайся, — усмехнулся я.

Николай провел рукой по щеке и опять расстроился:

— Как назло, сегодня утром электрическая бритва вышла из строя…

— Для меня ты, Коля, что бритый, что побритый — одинаково красив! — рассмеялся я. Давно я не видел его, обычно трезвого и хладнокровного, таким возбужденным, порывистым. Глаза его сияли, он, казалось, помолодел. Да, Николай любил свою Машу так же, как и много лет назад, когда часами ждал ее у черного хода театра, чтобы преподнести после премьеры цветы, которые, рискуя собственными штанами, рвал с чужих клумб… Что ж, можно лишь позавидовать такой молодости чувств!

Когда поезд с грохотом и шипением подкатывал к вокзалу, Николай, смущенно улыбаясь, попросил меня не присутствовать при их встрече, пояснив, что при мне и он и Маша будут чувствовать себя связанно.

— Какого же черта ты меня притащил сюда? — прервал я его невнятные объяснения.

Но Николай уже не смотрел на меня: он шарил глазами по проплывающим мимо вагонам, высматривал свою Машу. Под мышкой нелепо торчала помятая коробка конфет «Белочка». Ветер растрепал его короткие седые волосы.