Запоздалая оттепель, Кэрны - Эльмира Нетесова

Близилась зима. То тут, то там раздавался в промозглой тундре призывный волчий вой, на который однажды, даже не оглянувшись, ушла из логова молодая волчица. Она знала: теперь дети проживут без нее. В новой, молодой стае она была бы помехой. Белолобый, единственный из всех, не выдержал и, догнав волчицу, лизнул ее в морду, по привычке ткнулся носом в теплый бок. Волчица, ласково рыкнув, лизнула белое пятно па голове молодого вожака. Пожелала ему быть не слабее отца. Но они могли быть и врагами. Тот был вожаком своры, а сын уже водит стаю. Вспомнив об этом, задрала волчица морду кверху, будто прося провально-черное небо, чтоб никогда в тундре не пересеклись пути собачьей своры и стаи белолобого. Чтоб меченые вожаки не враждовали меж собой.

Глава 2

Покуда новая стая не встречала в тундре других волков, она во всем подчинялась белолобому. Часто не без сопротивления. Случались и драки. Но короткие. Ощерит кто зубы, рыкнет в морду белолобому злобно и тут же, сбитый вожаком, летит кувырком под корягу или с обрыва. Хорошо, если бока быстро заживали. Случалось, что они саднили и ныли неделями. Но стоило боли утихнуть — злоба стаи вспыхивала с новой силой.

Белолобый держался всегда настороже. Днем и ночью помнил, что голодная стая ради короткой сытости может разорвать собрата. Потом настанет очередь других. Живым останется лишь самый сильный. Вот ему, вызывавшему у стаи особую неприязнь, приходилось прежде всего помнить о своем желудке и силах. Потому брал он себе большую часть добычи по праву вожака и самого сильного в стае. Он никогда не доедал после других. Гордость не позволяла, но и не отнимал кусок у собратьев. Другие не брезговали остатками его добычи. На то они были стаей.

Ночами рыская по тундре, научился вожак многому. Лучше других различал запахи. Их в тундре — множество. Но надо было уметь не запутаться в них.

Вот заяц бежал. Корень саранки нес. Видать, зайчихе или зайчатам. Сам-то за лето откормился. Вон шерстинки от меха так жиром пахнут — даже в носу щекотно. Недавние следы, их еще не заветрило. И крупные. Значит, большой заяц, сильный. Не первогодок. От когтей следы четкие и прыжки крупные. Такой долго защищаться будет. Если на спину перекинется — сразу не подступишься, брюхо может распороть. Не молодой уже. Не будет убегать, закрыв глаза, не зная куда. В нору спрячется, откуда его трудно достать. Дом — любому зверюге не только жилье, но и укрытие. А в заячьих норах не одни входы, но и выходы, о которых лишь хозяева знают. Ведь сами рыли. Все предусмотрели.

Чтоб на засаду не нарваться, зайцы никогда не кормятся дважды на одном месте. Это белолобый знает. Да и что такое один заяц для целой стаи! Лишь брюхо раздразнить. Сытости от него не прибудет. Только время да силы потратишь. Значит, и нагонять его не надо. Волки стаи, однако, думали иначе. Тоже зайца учуяли. Слюна из пастей потянулась. Когтями тундру рвут. Мох клочьями летит во все стороны. От нетерпения дрожат мышцы.

Один вожак не торопится. Угнув голову, он вынюхивает другие следы, более поздние. Здесь олень прошел. Крупный, здоровый. По следам понятно — сильный зверюга. Шел не спеша. Важно. Всей тундре на зависть. Знает, что при силе никто не страшен. Вот и не торопился. Видно, в сопки собрался. Там к зиме все олени в табуны сбиваются. Надоело ему в одиночку жить. Можно было его нагнать. В стае достаточно волков. И каждый — голоден. Только вот нагонят ли? Сытый голодного всегда обскачет. Хотя вот здесь олень останавливался. Зачем? Место голое, опасное, со всех сторон открытое. Такое даже табуны проскакивают без оглядки.

Белолобый торопливо нюхает следы, ищет ответ на свой вопрос. Он вдруг радостно, призывно взвыл. Олень — не один. Вот почему он медлил в пути. С ним важенка. Еще совсем молодая. Видно, долгий путь проделала по тундре. Устала. Часто отставала. Ложилась на ягель. Но олень торопил в сопки. Там безопаснее. Там можно отдохнуть. К тому же важенка успела простудиться в пути. Она трудно дышала, часто кашляла, обдавая мох больной слюной, все чаще ложилась отдыхать. Здоровый олень всегда спит стоя. Это знал белолобый. Подняв морду кверху, вожак еще раз коротко взвыл. Этот сигнал погони был хорошо знаком стае…

Серые точки в сумраке сливались с темными кочками, кустами. Но черного ворона нельзя провести. Как истинный тундровик, он всегда сумеет отличить бегущую стаю от кочек. Ом знает: коль торопятся волки — будет охота. Не важно, победят ли волки оленей, или те сумеют уйти, отбившись от стаи копытами и рогами. Кто-то все равно не уйдет живым, значит, будут на долю ворона теплые потроха. Ими можно пировать дня три. Забыв о голоде и холодах. Всегда, как только поднималась в погоню волчья стая, над нею с радостным криком летели вороны. Пусть им перепадут лишь крохи от волчьего пира, но и того будет вполне достаточно.

Мелькали под лапами ягель, коряги, кочки. Запах оленей подгонял стаю. Вот новая лежка! Совсем свежая! Скорее! Олени где-то недалеко. Стая, вытянувшись, стрелой летит, мчится злой, серой тучей. Волки в нетерпении… Торопят себя. Уже видно оленей. Они медленно идут по тундре. Услышав погоню, олень, коротко оглянувшись, угнул голову, рогами подтолкнул важенку. Та поняла и побежала к реке. Олень, прикинув расстояние до стаи, бросился за важенкой. Торопил ее. Прикрывал собой. Когда волкам осталось сделать пару прыжков, а белолобый уже приготовился впиться зубами в бок важенке, та, будто в насмешку, легко подпрыгнув, кинулась в воду. Река в этом месте была глубокой. Быстрое течение под силу только крупным животным, но не волкам. Тех сразу унесет водой. Добраться до другого берега сил не хватит.

Олени, трудно и медленно одолевая течение, удалялись от стаи, которая растерянно присмирела. Неожиданность ошарашила. Как было знать, что больная важенка решится кинуться в реку. Видно, олень надоумил. И злой вой вырвался из глоток запоздалой угрозой.

Черный ворон, удивленный таким исходом, поперхнулся сдавленным криком и, склонив голову набок, следил за стаей.

Давно скрылись из виду олени, оставив па берегу дразнящий запах, от какого в животах урчало. Стая, досадливо косясь на вожака, опять вынюхивала тундру. Белолобый, растерянно оглядев собратьев, принялся обшаривать носом каждую кочку. Не очень приятно гоняться за мышами. Не еда для стаи. Сколько их нужно, чтоб поесть вволю! Но что делать? Щелкнув зубами, он бросился на заспавшегося бурундука. Тот из-под лап еле выскочил. Свистя и ругаясь на ходу, помчался к горбатой березке. Взмахнул на нее и оттуда, свысока, начал волку рожи корчить. Задранным хвостом дразнить. Хотя сам не на шутку испугался — виду не подал, зная, что волки по осени не едят бурундуков. Другое дело — лисы. Себя ль успокаивал, иль жаловался стае, лопотал бурундук на всю тундру о полоумном вожаке, потерявшем волчье достоинство.

Уставшая стая к утру уснула. Свернувшись клубочками, волки прижались один к другому. Во сне даже звери — будто дети. Спящие не дерутся. Спящие всегда одна родня. Спящие не помнят зла. А потому спят вповалку. Греются и отдают тепло тому, кого недавно готовы были в клочья порвать. Теперь, когда холод одолел, недавний враг дороже упущенного куска. Бока греет он.

Отдельно от стаи спал лишь белолобый. Он не знал, зачем так поступает. Не мог попять он также, почему стая, едва он пытался прилечь рядом, начинала рычать. Почему волчицы позволяли обнюхивать себя любому, а его встречали клацаньем клыков. спящие обычно просыпались, едва он оказывался рядом. Они признавали его, терпели, но лишь на расстоянии. Белолобый не понимал, что белое пятно и враждебный стае запах внушали к нему отвращение собратьев. Запах собаки хуже метки на лбу злил всю стаю, вряд ли понимавшую причину своей вражды. А время шло, на пользу взрослевшим волкам и во вред вожаку.

Однажды, в холодных сумерках, когда продрогшая стая расправившись с хромым оленем, спала сытым сном, белолобый вдруг услышал протяжный голос. Он поднимался от земли к темнеющему небу, будто хотел раздвинуть тучи. Он летел над тундрой легким ветром, радуя слух и сердце. Кто-то назвал бы тот голос воем. Но для волков это была песня. Призывная и самая долгожданная. Едва заслышав ее, волки, не задумываясь, шли туда, откуда она доносилась.

Белолобый встал. Даже не оглянувшись на стаю, побежал на этот голос. Но он внезапно стих, оборвавшись на самой высокой ноте. Белолобый ускорил бег. И вскоре снова услышал песню…

Старая, облезлая волчица сидела на кочке и, подняв кверху лишайную морду, выла в ночь. Рваные уши ее торчали несуразно, шерсть свалялась на боках, живот отвис.

Белолобый шагнул к волчице, уверенный, что та обрадуется молодому вожаку. Но тут вышла луна из-за туч, и волчица вдруг зарычала, ощетинилась, загривок взъерошился остатками шерсти, глаза сверкнули зелеными молниями. Она ошалело кинулась на него и полоснула воздух зубами около уха. Белолобый вовремя отпрянул и, поджав хвост, бросился наутек.