Островитяния. Том третий - Остин Райт

Лорд Дорн взялся за дело сам и устроил так, что другие посетители не смогли помешать нашей встрече. Вечером двадцатого он собрал у себя Тору, Стеллину, обеих Моран, лорда Мору, лорда Файна и молодого Стеллина специально, чтобы встретить нас с Глэдис. Некоторые отложили свой отъезд, дабы быть представленными. В присутствии стольких важных особ разговор носил самый общий характер. Подружиться с кем-нибудь у Глэдис не было возможности, зато теперь она по крайней мере могла сказать, что видела всех этих людей и они — ее знакомые. Никогда она не была мне так мила, как в тот вечер, вся словно лучась мягким сиянием. Держалась она легко, понимая, что люди эти — более или менее влиятельные друзья «ее Ланга». Она была обворожительна, и я втайне поздравлял себя с тонкой проницательностью, позволившей мне уловить главное — глубокое сходство между этими людьми и Глэдис, позволявшее ей чувствовать себя с ними как дома, и наоборот.

Приглашенные были рассажены в тщательно продуманном порядке. По правую руку от лорда Дорна сидела Глэдис, по левую — Тора. Принадлежность к царствующей династии в Островитянии не предполагает ни особого места за столом, ни прочих почестей. Вслед за Глэдис, дабы уравнять разницу в возрасте, лорд Дорн посадил Стеллина. Напротив нее сидел лорд Мора. Морана, моя принцесса, возглавляла другой конец стола, я сидел справа от нее, а Стеллина — между мной и лордом Морой. Напротив меня отвели место лорду Файну и Моране Некке, оказавшейся между ним и Стеллином. Вряд ли можно было найти лучшее место для Глэдис и для меня. Единственный просчет состоял в том, что Глэдис и Стеллина сидели слишком далеко друг от друга, поскольку я втайне надеялся, что именно Стеллина станет ее подругой. Я был необычайно счастлив видеть всех своих друзей вместе и Глэдис — среди них. Дорна и Наттана выпадали из этого круга; именно люди, собравшиеся в зале, включая Дорна, делали для меня Островитянию поистине прекрасной. Возле меня сидели красивейшие из моих друзей. Нам не удалось о многом поговорить, да настоящие друзья и не нуждаются в пространных речах; я рассказал только, в двух словах, о том, как провел время в Америке, о своем решении, о поместье на реке Лей.

На другом конце стола Глэдис было вполне достаточно обмениваться улыбками с лордом Дорном как с хозяином. Лорд Мора, через стол, говорил ей любезности и незаметно, ласково подбадривал ее, чтобы она не смущалась. Иногда до меня доносился его голос, я видел, как Глэдис что-то говорит ему и смеется… это льстило мне, хотя я и держался чуть настороже… Я надеялся, что этот вечер будет ее триумфом, что она счастлива. Одновременно я вспоминал усадьбу, холодную, безлюдную, занесенную снегом. Быть может, этот блеск и эта пышность только подчеркнут мрачность нашего собственного дома!.. Глэдис была такой красивой, такой юной, такой любимой, что я мечтал сделать каждый ее день ярким и красочным. Пока была жива ее мать, она встречалась со многими и самыми разными людьми. Я обрек ее на жизнь в более близком, но более тесном кругу… Понимает ли она, что такие вечера, как этот, случаются не чаще двух раз в году, а в остальное время нас ждет самая обыденная жизнь?

Словно угадав мои мысли, Стеллина спросила:

— Могу я как-нибудь помочь вам сделать жизнь Глэдис счастливой?

— Помните, что вы сказали в нашу последнюю встречу? — спросил я, обрадованный тем, что она поняла и решилась поддержать меня.

— Да, помню. Я обещала приехать и навестить вас вскоре после того, как вы вернетесь вместе со своей женой-американкой.

— Вот я и вернулся. Вы приедете?

— Разумеется, если вы уверены…

— Что вы имеете в виду, Стеллина?

— Мне кажется, она наделена всем ей необходимым.

— Она хочет, чтобы у нее была подруга.

— Вы думаете, я могу ею стать?

— Во всяком случае вы та, кого я хотел бы видеть ее подругой.

— Но это должен быть ее друг, не ваш.

— Так вы приедете? Я много раз об этом думал. Разве вы не хотите испытать судьбу?

— Да, я приеду. Но, пожалуй, со мной будет спутница, даже две. Вы, я хочу сказать вы и Гладиса, сможете принять троих гостей?

— Места и прислуги у нас достаточно.

— А Гладиса не слишком удивится?

— Не думаю.

— Может быть, вы спросите у нее?

Я засомневался. Мне хотелось, чтобы Стеллина приехала, как то принято у островитян, когда гостя ждут, но не обязательно в какой-то определенный день, чтобы Глэдис заранее не переживала насчет того, кто такая Стеллина, и не истолковала бы ее приезд превратно.

— Я приеду, — повторила Стеллина. — Объяснять ничего не надо. Если нас окажется слишком много, я пойму это и уеду.

— Надеюсь, этого не случится.

— Если ей нужна подруга — стоит попробовать. Я не против.

— Иначе мне было бы жаль.

— Мне тоже.

Она взглянула на меня ясными глазами, и я не сказал того, что собирался, — что я надеюсь, мы в любом случае останемся друзьями; я знал: наши отношения таковы, что я могу лишиться ее дружбы, если Глэдис подружится с нею или, наоборот, отвергнет ее, но самое ценное, дорогое в Стеллине все же останется со мной.

Уже позже я окончательно уверился, что говорить этого не следовало, иначе наш тайный план мог представиться в ложном свете. Теперь я получил право ничего не говорить Глэдис.

Проведенный вечер, казалось, даже взбодрил ее. Уже в нашей комнате, держа меня за руки, она сказала, что вечер прошел восхитительно, что все гости — самые замечательные люди, каких ей доводилось знать; что она никогда раньше не видела таких красивых женщин — особенно ей понравились Тора, Морана и Стеллина; конечно, лорд Мора именно такой, каким я описывал его в своих письмах, а лорд Файн — просто чудо, и ей жаль только, что она пока так мало знает их.

— А могли бы мы каждый день ходить на такие приемы? — воскликнула она. — Когда-нибудь обязательно устроим такое.

Я сказал, что она была очень хороша, и тут же встретил ее понимающий взгляд, но на этот раз она не стала, как обычно, отрицать это.

— Я вела себя как полагается?

— Да, разумеется да!

Глэдис рассмеялась и поцеловала меня.

— Мне было так приятно, когда ты смотрел на меня, — сказала она, сидя у меня на коленях. — Я люблю тебя! Ты даже не представляешь, как я тебя люблю… и по-твоему, и по-своему тоже.

— А есть разница?

— Ты любишь как островитянин. Поэтому мне приходится выпутываться самой, отдавая тебе все, что могу. А любить по-моему — значит чувствовать себя частью тебя… а часть меня сейчас — вот в эту самую минуту! — как раз и есть часть тебя.

Я почувствовал, что она дрожит.