В оковах тишины - Максим Ларц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казалось, ещё немного и ему удастся сбежать, но за кустами его уже ждали — очередной монстр, очутившийся перед ним, молниеносно взмахнул лапой, и Роман упал на спину. Ему показалось, будто грудь облили раскалённым металлом. Последнее, что он запомнил — это воин с мечом, который встал прямо перед ним.
Он чувствовал, как его куда–то несли. Несколько раз Роман приходил в себя, и всегда его сопровождала чудовищная боль — она была настолько сильной, что он не мог даже приподнять веки.
В следующий раз Роман очнулся на чём–то холодном и твёрдом, а его руки и ноги были прижаты крепкими путами. Он смог разомкнуть глаза и увидел, как над ним склонилось несколько людей. Роман пытался произнести хоть слово, но издал лишь тихий стон. Он потерял счёт времени, ожидая, когда его страдания прекратятся.
Боль только нарастала. К ужасу Романа, рану на груди начали зашивать прямо так — вживую, без обезболивающего. Он содрогался и умолял, едва размыкая губы, но мольбы оставались неуслышанными. Всё превратилось в одну безмерную агонию. Ему казалось, что он горел наяву, словно блуждающий мотылёк, случайно очутившийся во власти обманчивого пламени. Не способный ничего изменить, не в силах спрятаться от боли в глубинах своего разума, Роман вспоминал близких ему людей — их лица отпечатывались в его сознании ослепительным рассветом, даря надежду на покой и забвение.
Сквозь туман беспорядочных образов он почувствовал, как к вискам приложили лёд — секунда, и словно тысячи игл пронзили его голову. Из носа хлынула кровь, а перед взором взорвался фейерверк. Спустя мгновение Роман провалился в вожделенную пустоту.
Роман проснулся оттого, что услышал гулкий раскат грома. Через мутную завесу сна из небытия всплыло воспоминание: чьё–то старческое серое лицо, едва скрытое тенью, склоняется над ним, а его взгляд приковывают яркие голубые глаза. Роман глубоко вздохнул и с отвращением почуял запах мочи и пота — похоже, пахло именно от него.
Он потёр раздражённую кожу на запястьях и с запозданием понял, что больше не был связан. Кряхтя и стараясь не причинять себе боль, Роман сел. Он скинул тяжёлое одеяло и заметил, что грудь была обмотана тряпьём, пропитавшимся кровью. Подавив желание сорвать с себя своеобразные бинты, он бросил взгляд на деревяный пол и увидел остатки своих вещей: грязные джинсы, кеды и порванная водолазка.
Роман долго сидел на месте, пытаясь осознать произошедшее. Он был растерян и опустошён. Глаза наполнились слезами, которые Роман больше не мог сдерживать: он заплакал горько, безудержно, как ребёнок, потерявший что–то очень дорогое для него.
В комнату кто–то вошёл без стука. Роман, старясь скрыть слёзы, обернулся и посмотрел на темноволосого мужчину среднего возраста. Лицо мужчины обезображивали два длинных шрама от брови до самого подбородка: они пересекали левую глазницу, скрытую повязкой, и тонкие губы, выглядевшие из–за этого неестественного кривыми.
Мужчина что–то сказал, но Роман лишь устало покачал головой, даже не пытаясь объяснить, что не понял ни слова. Мужчина принёс с собой чистую ткань, одежду и большое деревяное ведро. Он достал из–за спины потёртый ковш и, наполнив его водой, предложил Роману испить.
Роман пил жадно, только сейчас ощутив, как сильно у него пересохло в горле. Ему жутко приспичило в туалет, и он смущённо попробовал объяснить жестами, чего хочет. Мужчина понятливо кивнул и помог Роману подняться. Рана на груди отозвалась резкой болью, но Роман, просунув ноги в какие–то помятые лапти, продолжил идти к выходу.
Пока он шёл, держась за предплечье мужчины, в глаза бросалось убранство этого места: потемневшие стены и потолки из необработанного дерева, узкий коридор со множеством одинаковых дверей, освещение из редких примитивных светильников, которые, судя по запаху, горели благодаря жиру.
На улице Роман встретил других людей. Кто–то на мгновение посмотрел в его сторону, но большинство даже не обратило на него внимания. Туалет, как и ожидал Роман, располагался снаружи. Последний раз он посещал уличный туалет во времена далёкого детства: после смерти дедушки деревенский дом был продан почти сразу.
Уже в комнате Роману помогли обтереть тело влажной тряпкой, сменить бинты и переодеться. Рана на груди выглядела не так плохо, как он предполагал: швы казались грубыми, но четыре пореза от когтей успели достаточно затянуться — будто с момента операции прошла как минимум неделя. Хотя, может быть, он действительно был в бессознательном состоянии долгое время — спросить в любом случае было не у кого.
Через некоторое время принесли еду: жидкая пресная каша, похожая на переваренный рис, и приличный кусок варёного мяса с безвкусными овощами. Это было странно, но Роман испытывал зверский аппетит — такого за собой он никогда не припоминал. Тело требовало еды, и Роман с удовольствием поглощал даже такую простую пищу.
Почти сразу после обеда к нему пришло два человека. Несколько минут они пытались заговорить с ним, произнося слова медленно и разборчиво, но Роман виновато разводил руками. Гости выглядели разочарованными, однако оставили Романа в покое — теперь, похоже, весь оставшийся день он был предоставлен самому себе.
Света из коридора, просачивающегося сквозь дверные щели, вполне хватало, чтобы Роман мог ориентироваться в комнате. Окно здесь заменяли обычные ставни, которые кто–то уже успел закрыть. Несмотря на то, что в комнате было прохладно, Роман открыл ставни, впуская внутрь свежий вечерний воздух.
Дождь перестал, и тучи, скрывавшие темнеющее небо, убрались прочь. Где–то вдалеке меркли последние лучи солнца, уступая место истинным обитателям ночного мира: звёзды медленно покрывали небосвод, застенчиво вспыхивая разноцветными огоньками, а луна, казавшаяся сейчас необычайно яркой, сияла в ночи белым ореолом.
Роман никогда не считал себя мастером астрономии и вряд ли бы смог назвать хотя бы пять созвездий (да ещё и найти их), но луна решала эту проблему, потому что беглого взгляда на неё было достаточно, чтобы понять главное — это был другой мир. Там, на Земле, луна напоминала человеческое лицо: с глазами, ртом и даже каким–то подобием носа. Здесь же она была практически девственной — на поверхности луны с трудом можно было разглядеть кратеры, которые могли бы придать ей особенный образ.
Ещё после пробуждения Роман понимал, что оказался не в своём мире, но где–то в глубине души тлела надежда, что со временем всему найдётся логическое объяснение. По крайней мере, он убедился в одном точно — это было не перемещение во времени. Может быть, он оказался в другой части космоса или, возможно, и
