Киран 3 Укротитель для пантеры - Елена Звездная

И тут у Аравана вдруг начали закрываться глаза, то есть он как бы сидел, но в то же время явно вырубался.

— Кира, ты будешь продолжать держать его за руку? — вдруг спросила мама.

— А можно? — отпускать и оставлять брата наедине с проблемой точно не хотелось.

— Можно, — мама как-то странно взглянула на меня и продолжила. — Я была рядом с Кираном, и это облегчило его состояние, но Кирюсь, тебе паршиво будет.

— С последствиями? — тут же спросила я.

— Без…

— Тогда действуй, а отпускать мне его не хочется, — и я накрыла ладонь Ара второй рукой.

Дальше все было как во сне. Мама начала петь колыбельную, самую обычную колыбельную, которую всегда пела для меня — я знала все слова наизусть. И она пела и пела, держа тот самый клочок ткани с рисунком и размахивая им в такт мелодии. И тень, та самая серая и призрачная, как змея раскачивалась следом, не в силах оторвать взгляд от рисунка.

Мама пела долго, все повторяя и повторяя мелодию, пока движения тени и маминой ладони не стали абсолютно синхронны — вот тогда мама перестала раскачивать ткань, а тень раскачиваться продолжала. Как маятник. Мама же продолжала петь, но скорее для себя, чтобы не сбиться с темпа. И вот так вот напевая, она взяла пистолет для нанесения татуировок, и доделала рисунок на плече Аравана. Брат, уже сонный, дернулся, но из состояния дремы не отошел.

Затем вновь ткань с рисунком оказалась в маминой руке и раскачивания мама продолжила. Еще некоторое время мелодия лилась непрерывно, а затем левой рукой мама достала зажигалку.

— Готовься, — на секунду прервав пение, сказала она.

Щелчок. Огонь вспыхнул и в мгновение поглотил ткань, а дальше… Тень завыла! Мама продолжала петь, закрыв глаза и обняв плечи руками, а серая тень металась, словно тряпка на ветру, и выла! Натурально выла, я слышала!

— Не бойся, тебе вреда он не причинит, — сказала мама и перестала петь.

Вой! Отчаянный дикий вой, от которого волосы поднимались дыбом! А в следующую секунду тень рванула к нам. И я конечно смелая, но заорала будь здоров как! И от страха закрыла глаза и прижалась к Ару…

Свет… Тоннель… Свет становится ярче… Мне больно! Мне так больно, словно голова сломана… Кто-то подхватывает… 'Какой он хорошенький' — неприятный голос и мир весь подернут дымкой и перевернут… Тоннель… я ускоряюсь, бегу и падаю на траву… синюю. Начинаю плакать, и звать маму… Мамы нет, папа сказал, что ее больше нет с нами… Тоннель… ночь. Я в углу треугольной комнаты, прижав колени к подбородку, тихо плачу… Мама не придет, и папа тоже… Их больше нет… Я остался один, совсем один… Тоннель… свет… я слушаю речь, глядя в синее небо. У меня есть надежда! Надежда на будущее. Я смотрю в небо и хочу взлететь… Тоннель… я ускоряюсь… Все быстрее и быстрее… Я бегу, падаю на прорезиненный ковер с зеленым рисунком обозначающим жизнь… Я не успеваю, не успею! Я проиграл! Я ошибся! Я только хотел всех спасти! Что я наделал?! Надежды нет! Нет! Зачем? Зачем?! Капитан был прав, прав во всем! Я подвел его… подвел… Взрыв! И ревущее пламя поглощает меня!

— Мама! — я заорала так, что горло охрипло.

Дернулась, открыла глаза и встретилась с таким же удивленным взглядом Аравана.

— Ты видела? — шепотом спросил он.

И я поняла, что только что просто видела чужую жизнь!

Каюсь, последующие минут десять я позорно ревела, сквозь слезы и сопли пытаясь объяснить маме, что капитан ни в чем не виноват и это была ошибка первого помощника. Почему-то объяснить ей все в тот момент для меня было гораздо важнее того, что я только что прожила чужую жизнь, выучила язык воинов, могу теперь собрать бомбу покруче и получше чем те, которые мы учили в университете, и вообще…

— Он не виноват, мама, — я вытерла слезы, — не виноват, понимаешь? А он столько лет страдает и винит только себя, мам!

Мама мягко потянула меня к себе, отрывая от Ара, который сжал в объятиях так, как будто я островок последней надежды… Надежда… я заревела снова. Ар сидела в полном ступоре, словно невменяемый, и только мама сохраняла спокойствие:

— Кто винит себя, Кирюш? — она начала осторожно гладить по волосам.

— Капитаааааан! — я никак не могла успокоиться. — Капитан себя винит, понимаешь? А это все Раэн виноват. Он изменил данные в координатах, не перепроверив все показатели! Он! И капитан просто не успел ничего сделать, мама!

Меня еще несколько раз терпеливо погладили, после чего мама взяла за плечи, ощутимо встряхнула и жестко произнесла:

— Прошло семь тысяч лет! Прекрати истерику!

Я всхлипнула и кивнула, но все равно сердце разрывается. Не люблю когда творится несправедливость, а тут прямо какая-то вселенская ужасающая несправедливость произошла!

— Кир, Аравану сейчас хуже, — мама сжала мои плечи, — я нужна ему, понимаешь? У тебя только истерика, а ему сейчас плохо. Чужую жизнь вы видели вместе, и боль вы разделили на двоих, но чужую тень принял он, я нужна сейчас ему. Хорошо?

Кивнула, вытерла нос и прошептала:

— Да, мам, я поняла.

Она порывисто обняла, и, отпустив, подвинулась к Аравану. Вытирая слезы, я смотрела на брата и понимала — да, ему сейчас хуже и намного. Ара трясло, в буквальном смысле, изо рта шла пена, глаза огромные, испуганные, по щекам не капли — ручьи.

— Тихо-тихо, все хорошо. Все хорошо, мой маленький, ты жив, ты живешь… все хорошо.

Мама осторожно вытерла его лицо, начала мягко массировать плечи, и снова запела колыбельную. Ее голос успокаивал и убаюкивал и вскоре Ар практически спал сидя, полуприкрыв глаза и раскачиваясь в такт мелодии. Я и сама чуть не уснула, но осознание страшной истины давило и душило.

— Тебе желательно поспать, — сказала мама.

Я кивнула, но продолжала просто сидеть и вытирать слезы. Просто понимала, что не усну. Не смогу.

— Кирюш, прекращай. Знала бы что ты так близко к сердцу это воспримешь, не допустила бы! — в сердцах сказала мама.

— Все хорошо, — хотя я в этом совсем не была уверена, — переживу. Мам, а что дальше?

— Ты уже можешь отдыхать, — она протянула руку, коснулась моей ладони. — Дальше я сама.

Она побыла еще с Аром до тех пор, пока из его рта не перестала идти пена, а после встала, достала из своего рюкзака одежду эйтны, быстро переоделась. Затем проинспектировала рюкзак Ара, переложила туда бутылки с едой, всю еду кроме одной упаковки сока, которую бросила мне. Когда со всем разобралась, подошла к стене, прислушалась. Там царила тишина.

— Служба завершилась, — прошептала мама, — нам пора. Кир, ты остаешься тут.

И она начала говорить с Аром на том, другом языке, речитативом и торопливо, а затем медленно и растягивая слова и братик поднялся, пошел следом как привязанный, ровно до стены, которую мама открыла, предварительно выразительно посмотрев на меня. Я запомнила и куда она нажала, и сколько раз… Фиксировала все как-то не вглядываясь, словно это не я. Словно все не со мной… Нет, у меня такое ощущение было, что я сейчас там, в рубке управления, и меня сжирает чудовищное чувство вины за гибель вверенных мне членов экипажа и пассажиров. Это самое страшное для капитана. Это даже страшнее чем смерть…