Память Земли. Рассказы о поисковой работе - Роман Красильников

Через ручеек лежало бревно. Выждав, пока замолкли пулеметы, Шабунин перескочил по бревну и побежал дальше, к просеке. А за ним уже следовала погоня. Бежал что было силы, не обращая ни на что внимания.

Вот уже и начало просеки. Трава кончилась, бежать стало легче. Но немцы настигали. Силы на исходе. От перенапряжения в глазах темнеет, ноги отказываются служить. Немцы действовали осторожно, но мобильно. Путь впереди они прочищали гранатами, освещали ракетами. Одна граната разорвалась буквально рядом, но за кустом. Осколком попало в голову, но голова, кажется, цела. Во время взрыва гранаты он бросился на землю и пополз. Немцы почти рядом. Деваться некуда.

Сбоку вдоль просеки тянулась чуть заметная канавка, небольшой кювет, видимо, для стока воды. Шабунин лег в канаву лицом кверху. Голова упиралась в дерево, как в подголовник, а рядом оказалась низенькая корявая береза, она немного прикрывала его со стороны просеки.

От сильного бега не мог отдышаться, сердце стучало, как молоток по пустой коробке. И только улегся, как тут и немцы. Они расположились на просеке и начали палить из автоматов в обе стороны от просеки. Им вторили расположенные на обрыве пулеметы. Во время паузы в стрельбе один немец подбежал вплотную к Шабунину, положил автомат на сук березки буквально над самой грудью и начал палить. Стоило поднять руку — можно схватить ствол автомата. Слышно было сопение немца. Его можно легко пристрелить, но что это даст? Сдержался.

Стреляли долго, с паузами. Меняли диски, а он всё лежал, терпеливо ждал, не меняя положения. Чувствовал боль в голове, долго терпеливо ждал.

Расстреляв все диски, фашисты ушли. Начался спад напряжения, клонило в сон. Нет, этого допустить невозможно. Снизу холма немцы начали прочесывать лес, стрелять из автоматов. Шабунин, выбрав удобный момент, поднялся и двинулся дальше. По ту сторону холма оказалось болотистое место, поросшее кустарником. Кажется, ушел. Кажется, безопасно. Теперь бы только уснуть. Но кругом мокро, все кусты в болоте. Наконец выбрав куст, где было относительно сухо, прилег и мгновенно отключился, погрузившись в глубокий сон.

Спал без сновидений. Проснулся уже во вторую ночь. Сразу же восстановил всё в памяти, двинулся дальше. Уже на рассвете снова наткнулся на проволочное заграждение. Перелез. Мучила жажда. Впереди поле усеяно воронками от снарядов. Пополз от воронки к воронке в поисках воды. Воронки были в большинстве свежие, и воды в них не было. Наконец нашел воду, напился, отдохнул. Осмотрелся. Рассветало. Впереди недалеко видна была отдушина землянки и слышно бормотанье, но трудно было определить, свои или чужие. Приготовил гранаты, залег и начал выжидать. Дождавшись рассвета, убедился, что это свои, и обнаружил себя. Далее всё просто…

— Ну, парень, тебе повезло, ты в рубахе родился, — сказал майор, когда Шабунин рассказал, как он добрался к ним. — Ты второй, кто прошел минированное поле — немецкое и наше. Первый тоже был летчик. А остальные, кто пытался пройти, все подрывались на минах. Тебя, видимо, спасли свежие воронки.

Приняли хорошо, накормили, оказали необходимую помощь, созвонились со штабом ВВС, и через Кронштадт и Ленинград Шабунин отправился в Москву, а затем и в часть.

Из всего экипажа в живых остался только Шабунин. Остальные, видимо, не сумели выбраться из беспорядочно падавшего самолета. Погибли его боевые друзья — штурман Моисей Лазаревич Носовский, стрелок-радист Иван Матвеевич Кольцов и воздушный стрелок Иван Адамович Петрушин.

Все сроки истекли. Ждать больше не имело смысла, и Зинаида Ефимовна собралась уезжать. Я уже готовился проститься с нею, когда дневальный позвал меня к телефону.

Звонили из штаба корпуса.

— Получена телефонограмма из Ленинградского штаба ВВС, что летчик Шабунин жив, здоров и выехал в свою часть.

Какая радость, какое счастье, что Зинаида Ефимовна не уехала!

Только я положил трубку, чтобы бежать порадовать мать, как снизу послышался шум, гвалт. Смотрю — по лестнице поднимается сияющий Володя Шабунин, а за ним целая вереница друзей…

Я встретил его на площадке. Он уже знал о приезде матери. Комбинезон весь в клочьях. Оборванный, заросший, исхудавший, но сияющий от встречи с друзьями, от предстоящей встречи с матерью, он вошел в дверь.

— Мама!..

Она бросилась навстречу сыну и разрыдалась. Это были слезы матери. Я потихоньку вышел, прикрыл за собой дверь и с уважением подумал: какая сильная натура! Видимо, с этой женщины нарисован волнующий плакат „Родина-мать зовет“…».

Надо сказать, что картина гибели самолета, описанная Степаном Ивановичем, полностью совпадает с нашим представлением о ней, составленным по результатам работ, проведенных нами на месте его падения. Даже тот факт, что один из моторов вместе с крылом горел еще в воздухе, а второй, даже при падении, продолжал работать, полностью подтвердился.

Согласно документам из ЦАМО, Владимир Павлович приземлился на парашюте северо-восточнее деревни Гостилицы. Линию фронта перешел 28 августа в 4:30 утра в районе горы Колокольня, а в 16:00 8 сентября он вернулся в расположение полка на подмосковный аэродром Монино. Остальные члены экипажа числятся в документах полка пропавшими без вести…

Все сошлось — место падения самолета находится на бывших немецких тыловых позициях северо-западнее деревни Гостилицы, а среди обломков самолета нами были обнаружены останки троих членов экипажа. Полностью удостоверившись в том, что найденные нами останки принадлежат именно Носовскому, Кольцову и Петрушину, мы приступили к поиску их родственников.

Продолжая повествование, я не могу не упомянуть о дальнейшей военной судьбе выжившего после гибели друзей летчика. Информацию о его боевой деятельности я почерпнул из нескольких воспоминаний летчиков, а также из архивных документов.

Вот что написал о службе Шабунина Степан Иванович Швец:

«…Проводив мать, Володя Шабунин снова включился в боевую работу. Экипаж у него подобрался хороший. Штурман Московский, высокий, худощавый, с приятным симпатичным лицом, был умницей, прекрасным штурманом и бомбардиром и имел некоторый опыт в области аэрофотосъемки. Самолет оснастили фотоустановкой. Снимки местности были настолько удачны, что вскоре экипаж Шабунина — Московского заслужил репутацию лучшего в корпусе по аэрофотосъемкам. После войны мне рассказывали, что снимки, сделанные этим экипажем, демонстрировались в одной из военных академий как образцовые.

Часто самолет Шабунина возвращался с осколочными и пулевыми пробоинами, иногда на одном моторе, но задание неизменно выполнялось. Экипаж был слетан, каждый в совершенстве знал свое дело.

22 июля 1944 года было получено задание бомбить скопление живой силы и техники врага в районе города Борисова. На самолет Шабунина вместо постоянного члена экипажа Удода посадили молодого стрелка для ознакомления с боевым полетом. После бомбометания и фотографирования цели Шабунин возвращался домой. На маршруте сзади под хвост подкрался вражеский истребитель и пулеметной очередью прошил самолет. Мотор был поврежден, стрелка ранило.

С одним мотором маневрировать трудно. Истребитель пошел в атаку второй раз. Опять длинная очередь. Убит стрелок-радист Соломонов, отвалились консоль правого крыла и элерон, в области бомболюков загорелся фюзеляж, самолет резко накренило вправо. Летчику стало трудно удерживать машину, и он крикнул штурману:

— Воткни ручку и помогай выправлять крен!

Штурман пришел на помощь. Со снижением продолжали полет, стараясь перетянуть через линию фронта.

Пламя начало пробираться в кабину летчика. Дышать нечем. Провода переговорного устройства перегорели, внутренняя связь прекратилась. Высота всего 150 метров, продолжать полет невозможно. Летчик помигал штурману сигнальной лампочкой и показал рукой: „Прыгай!“ Штурман понял, открыл дверцу и нырнул в ночь. Летчик открыл колпак. Пламя хлынуло в кабину, обдало лицо, но Шабунин, не медля ни секунды, вывалился из кабины, дернул вытяжное кольцо.

Рывок раскрывшегося парашюта — и тут же удар о землю. Шабунин тяжело ушиб шею. Рядом взорвался самолет.

Приземлился на нейтральной полосе. Долго не мог прийти в себя, затем поднялся и, с трудом преодолевая боль, побрел на восток. Передний край миновал без особых трудностей и вскоре добрался домой. Штурман Московский прибыл чуть раньше, остальные погибли.

Летчику и штурману предоставили двухнедельный отпуск.

Еще с восьмого класса у Володи завязалась дружба с одноклассницей. Позже они полюбили друг друга, в разлуке переписывались, а потом война, блокада. Леля оставалась в Ленинграде.

Когда Володя первый раз был сбит под Ленинградом и, попав к своим, проезжал через осажденный город, ему было не до розысков Лели, он спешил в свою часть. Теперь же, после снятия блокады, Володя решил использовать свой отпуск для того, чтобы найти Лелю.