Разгневанная земля - Евгения Яхнина

Началось состязание, небывалое даже для видавшего виды наездника. Гроза то и дело меняла направление, сопровождая каждый поворот дикими прыжками и таким грозным ржанием, что испытанный рысак под Миклошем шарахался в сторону. Наконец табунщик разгадал хитрые увёртки кобылицы и, улучив момент, выбросил петлю вперёд. Расчёт чикоша был точен: верёвка обвилась вокруг шеи животного. В ту же секунду он соскочил со своего коня и сильным рывком затянул петлю. Верёвка со свинцовыми пулями образовала прочный капкан, сдавивший шею кобылицы. Тщетно пыталась она него освободиться. Её попытки приводили лишь к тому, что петля ещё сильнее сжимала ей горло. Со сверкающими глазами, с развевающейся гривой, с пеной у рта, Гроза становилась на дыбы, кружилась, брыкалась.

Миклош стоял, откинувшись назад, и ждал, пока лошадь, израсходовав весь запас своих сил, даст себя взнуздать. Уже остекленились дикие глаза, ноздри окрасились кровью, надулись жилы на шее, всё прерывистее становилось дыхание. Тогда чикош сделал рывок назад — животное забило всеми четырьмя ногами, но в них не было уже прежней силы. Гроза в последний раз попыталась лягнуть врага задними копытами, но передние ноги отказались ей служить, и измученное животное упало. Миклош, не ослабляя петли и перебирая в руках верёвку, медленно приблизился и погладил обессилевшую лошадь. Но едва рука наездника коснулась её шеи, как она вздрогнула и сделала попытку встать. При каждом таком рывке аркан ещё сильнее сдавливал шею, и Гроза с хрипом опускала голову. Наконец можно было взнуздать её, и Миклош засунул в рот Грозе стальные удила. Он уже закинул было ногу, намереваясь усесться на спину лошади, как вдруг раздались звуки рожка.

Миклош оглянулся и увидел графскую карету. Подскакавший табунщик крикнул:

— Граф прибыл!

Миклошу, как старшему табунщику, полагалось встретить хозяина. Он сунул аркан и узду в руки подручного Яноша, повсюду сопровождавшего своего учителя.

— Держи! Не отпускай, пока я не вернусь, — сказал он и отправился навстречу графу.

Сын крепостного Янош Мартош был приучен к смелой верховой езде ещё с детства и теперь, в шестнадцать лет, знал немало секретов этого искусства. Он по праву гордился тем, что не хуже заправского степного табунщика владеет бичом чикоша и умеет ловко разрезать им воздух; этот резкий свист был хорошо знаком жителям пушты, а диким лошадям казался страшным.

Оставшись один на один с Грозой, Янош волновался, но не испытывал страха. Надев на левую руку ремешок кнутовища и держа верёвку в натянутом положении, он внимательно следил за хриплым дыханием заарканенной лошади. Гроза продолжала лежать с закрытыми глазами и оскаленным ртом. Казалось, она поняла, что всякое сопротивление бесполезно. Она лежала неподвижно, и только порой судорога пробегала по всему её корпусу, вызывая мелкую дрожь.

— Умаялась, бедняга! — участливо произнёс юный наездник и посмотрел по сторонам.

Никто не обращал на него внимания. Взоры табунщиков были обращены туда, где граф разговаривал с Миклошем. Янош был предоставлен самому себе. Убедившись в этом, он решил, что наступил тот долгожданный случай, когда можно показать своё умение самостоятельно объезжать диких лошадей. Учитель его был далеко. Ничто не мешало осуществить наконец заветную мечту. «Когда-то ещё подвернётся такой случай!» — мелькнула мысль. И, в следующую секунду Янош был уже на спине коня, сбросил петлю с шеи и натянул узду.

Гроза вскочила на ноги, сразу поднялась на дыбы, неистово закружилась, стремясь сбросить седока. Янош изо всех сил вонзил острые шпоры в бока лошади. Разъярившись ещё пуще, Гроза стала метаться из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть всадника. Не добившись успеха, она рухнула на землю, чтобы подмять под себя врага и раздавить его. Но Янош не растерялся. Он успел соскочить с лошади раньше, чем её круп коснулся земли. Юноша, не медля, перебежал на другую сторону и, как только Гроза начала подниматься, снова вскочил на неё. Теперь лошадь переменила тактику и вихрем помчалась вперёд.

У Яноша вырвался вздох облегчения. Он натянул поводья и крепко сжал коленями бока лошади. Так он рассчитывал продержаться, пока лошадь выдохнется.

Но Миклош, который уже мчался на помощь своему ученику, был очень встревожен. Он-то сразу разгадал коварный манёвр Грозы, хорошо знакомый объездчикам диких степных лошадей. Гроза неслась по направлению к реке, прямо на столб, чтобы размозжить голову ненавистному всаднику. Как ни пришпоривал Миклош коня, как ни поощрял его гиканьем и ласковыми словами, ка ни рвался вперёд его послушный конь, опытный глаз чикоша рассчитал точно: Гроза достигнет столба раньше, чем он, Миклош, успеет её нагнать. Гибель юноши неминуема… И вдруг Миклош радостно воскликнул:

— Молодчина!..

Миклош только теперь понял, какого славного ездока он воспитал: в самый последний миг, когда лошадь была уже на расстоянии нескольких шагов от столба, Янош сорвал с себя шляпу и накинул на голову Грозы, плотно прижав широкие поля к её глазам. Ослеплённая лошадь шарахнулась в сторону, а затем остановилась и начала пятиться назад, кружиться на месте. Янош натянул поводья и заставил её пойти шагом. Затем, сняв с неё шляпу, он стал поглаживать шею Грозы и насвистывать, как это делали табунщики, когда сгоняли лошадей к водопою. Измученная долгой борьбой, Гроза жалобно заржала и теперь без сопротивления подчинялась поводьям.

Янош, однако, не чувствовал радости победы. Миклош молча следовал за ним.

«Хорошо, что так обошлось, — думал Миклош, — но ведь неукротимая Гроза могла в этой бешеной скачке испортить себе ногу. Мог погибнуть и парень!» Ни Фения, ни управляющий Калиш не простили бы этого чикошу.

Преодолев смущение и робость, Янош задержал Грозу и обернулся. Смуглое лицо Миклоша выражало негодование.

— На твоё счастье и на мою беду, — сказал он, — на нас глядит граф, а не то я избил бы тебя до полусмерти… Но не могу отнять этой чести у его сиятельства. Барин сам с тобой расправится, коли узнает правду. Я уже своё получил…

Миклош слез с лошади и взял из рук Яноша поводья.

— Иди куда знаешь, мне таких помощников не надо! Ступай к управляющему!

Спешившись, юноша стоял с опущенной головой. Он не решался смотреть в глаза своему наставнику. Тот повёл лошадь, но, сделав несколько шагов, обернулся к Яношу и сказал:

— Будет Калиш расспрашивать — не смей признаваться в самоволье. Тебя граф не помилует, а с меня ещё пуще взыщет за обман: я объяснил, что дал тебе дело не по силам — в этом моя вина. Ты как-никак справился, значит, бояться тебе нечего. Только держи язык за зубами.

Последние слова он произнёс уже без гнева. В нём слышались участие и ласка, которые чикошу не удалось скрыть за напускной суровостью. Спохватившись, он крикнул:

— Да смотри у меня, не вздумай ещё раз ослушаться!

Голос Миклоша снова стал грозным. На тёмном, почти чёрном от солнца и ветра лице светлые глаза зажглись гневными огоньками. Миклош любил своего подручного, как родного брата. Это он уговорил Иштвана Мартоша сделать мальчика табунщиком, в то время отец рассчитывал на его помощь в хозяйстве.

Янош платил своему учителю верной привязанностью и старательно подражал ему во всём. Даже свои непокорные тёмно-каштановые волосы он ухитрялся зачёсывать так, как Миклош. Славный чикош, хорват по национальности, любил покрасоваться выправкой и одеждой.

Детски наивное восхищение Яноша своим учителем тешило прославленного чикоша. Но вот один неверный шаг — и оборвалась их дружба.

Янош уныло поплёлся к глиняной хибарке, где ютился вместе с Миклошем. Юноша снял с головы шляпу. От взлохмаченных каштановых волос шла испарина, его тело горело. Янош скинул безрукавку, распустил шнурок, стягивавший воротник рубашки.

Ветер скоро высушил одежду и охладил разгорячённое тело. Но недоумение не рассеивалось. Почему так рассердился Миклош? Сам он ничего не боялся и часто твердил: «Риск — дело благородное. Не рискнёшь — не выиграешь!» Как же было не рискнуть с Грозой? Да и кончилось всё хорошо…

— Хорошо? — вдруг спросил Янош вслух.

Он повернул голову туда, где остановилась карета графа. Но там уже никого не было. Юноша увидел только удалявшегося Миклоша, который вёл под уздцы Грозу.

«Так вот как обернулось дело-то! — горестно повторял про себя Янош. — Мою вину Миклош взял на себя, перед графом в ответе оказался он, а я вроде как отличился в графских глазах!»

Янош долго не мог сдвинуться с места. Он не знал, что делать: догнать ли Миклоша или бежать скорее к хибарке. Ведь нынче суббота, и мать уже ждёт со своей корзинкой. В этот день она приносит сыну еду на всю неделю. Да, скорее к ней! Спокойная, благоразумная, она уж непременно придумает, как ему лучше поступить.