Презумпция невиновности - Скотт Туроу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас я лишен такой возможности, поэтому подхожу к принесенной Барбарой корзине с выстиранным бельем и молча начинаю подбирать пары носков. Барбара тоже молчит. Слышны только болтовня из телевизора и уличный шум. За домами у нас бежит небольшая речка, и, когда стихает автомобильное движение, до нас доносится ее журчание. В подвале хлопает дверца отопительной печи – через несколько минут, первый раз за день, по трубам разойдется теплый маслянистый запах.
– Нико из кожи лез, чтобы показать, как он горюет, – говорит наконец Барбара.
– Это ему плохо удавалось. Он буквально сиял от радости. Еще бы, такой удар по Реймонду.
– Это действительно так?
Не переставая сортировать носки, я пожимаю плечами.
– Во всяком случае, эта смерть ему на руку.
Барбара удивляется: все эти годы она сама видела, как победоносно шествует Реймонд, но в ней быстро берет верх математик, и она принимается прикидывать возможные решения.
– Расти, и что же ты будешь делать, если Реймонд проиграет?
– Приму как факт. Что еще я могу сделать?
– Я имею в виду, на что будем жить?
Синий к синему. Черный к черному. Но это не так просто при слабом свете. Несколько лет назад я говорил, что надо бросить прокуратуру и податься в адвокаты. Хватит работать на дядю. Но я так и не решился сделать этот шаг. И мы с Барбарой давно не говорили о перспективах моей карьеры.
– Не знаю, что буду делать, – честно признаюсь я. – Займусь частной практикой. Пойду в юрисконсульты, буду преподавать. Я же юрист. Делягарди говорит, что оставит меня замом.
– И ты ему веришь?
– Конечно, нет. – Я убираю носки в свой ящик. – Он сегодня порядочно чепухи намолол. Типа единственным серьезным соперником на выборах был бы я – стоит мне только уговорить Реймонда уйти и оставить лавочку на меня.
– Так и надо было сделать, – говорит Барбара.
Я удивленно смотрю на нее.
– Да, именно так.
Не знаю, почему я удивился. Жены, как правило, терпеть не могут начальников своих мужей. Барбара не исключение. Но у меня не хватает мужества сделать то, что другой посчитал бы нормальным.
– Не умею заниматься интригами.
– Брось, у тебя бы это хорошо получилось. Ты до смерти хочешь выбиться в окружные.
Меня коробит ее уверенность, что она видит меня насквозь. Я ухожу в глухую оборону: говорю, что наш разговор принял чисто академический характер. Реймонд выиграет выборы.
– Болкарро в конце концов наверняка его поддержит. Или же мы найдем убийцу, – я киваю на телевизор, – и народ пойдет к избирательным урнам под победные клики телевизионщиков.
– Интересно, как вы собираетесь найти убийцу? У вас есть подозреваемые?
– Ни хрена у нас нет.
– Ну и как же?
– Оставшиеся две недели Липранцер и Расти Сабич из кожи вон будут лезть, чтобы из-под земли достать Реймонду преступника. Таков наш тщательно разработанный план.
Щелкает кнопка на пульте дистанционного управления, на экране вспыхивает и гаснет звездочка. Слышу, как позади меня зафыркала Барбара. Неприятный, не обещающий ничего хорошего звук. Оборачиваюсь – снова остановившийся, полный ненависти взгляд.
– Ты у нас такой предсказуемый, – говорит она низким раздраженным тоном. – Кто отвечает за это расследование, ты?
– Ну разумеется.
– Разумеется?
– Барбара, я заместитель окружного прокурора. Кому, как не мне, руководить расследованием? Реймонд самолично повел бы это дело, если бы не выборы через две недели.
Я предвидел эту сцену, когда два дня назад понял, что должен сообщить Барбаре о произошедшем. Предвидел и с той минуты постоянно терзался беспокойством. Собственно, звонить надо было еще и для того, чтобы предупредить о задержке, ведь в прокуратуре переполох: неожиданно возникло одно немаловажное обстоятельство – умерла Каролина Полимус.
– Вот как? – протянула Барбара, почти не удивившись. – Переборщила со снотворным?
Я смотрел на телефонную трубку в руке и думал о вздорности ее предположения.
Барбара закипает от гнева. Теперь мне не отвертеться.
– Скажи мне правду, – говорит она. – Тут сталкиваются чьи-то интересы или есть другая причина?
– Барбара…
– Нет, ты сперва ответь, – перебивает она меня вставая. – Это что, служебная необходимость – чтобы расследованием руководил ты? Вас там двадцать человек. Неужели нельзя было найти кого-то, кто не спал с ней?
Как это знакомо – повышение голоса и низость доводов. Я стараюсь держать себя в руках.
– Барбара, Реймонд попросил меня…
– Расти, умоляю, избавь меня от высокопарных слов о служебном долге и прочей чепухи. Ты же мог объяснить ему, почему отказываешься от дела.
– Не счел нужным приводить личные мотивы. И вообще это его не касается. – Видя мою растерянность, Барбара хмыкает. До чего же глупо – признаваться в содеянном еще раз. Барбара догадывалась о моей тайне. Если бы это не причиняло ей боль, она оповестила бы о ней всех на рекламных щитах города. Все то короткое время, что мы встречались с Каролиной, мне не хватало ни храбрости, ни честности, ни желания признаваться Барбаре в чем бы то ни было. Признание откладывалось и откладывалось на потом, но вскоре я твердо решил, что все в прошлом.
В тот день я приехал домой сразу по окончании рабочего дня, точно к ужину, как бы заглаживая свою вину за то, что почти месяц не бывал вечерами с семьей. Предлогом служила необходимость подготовиться к трудному процессу. Нату, как обычно, было разрешено полчаса посмотреть телевизор. За столом я совсем расслабился. Луна, вино, легкая грусть. У психологов есть особое название для такого состояния. Я налил стакан виски со льдом и содовой – у Каролины набор точно таких же стаканов. Нахлынули воспоминания о ней. Я вдруг потерял над собой контроль и разрыдался – горько, безудержно. И Барбара сразу поняла все. Знала, что я не заболел, не устал, не расклеился. Знала, что я плачу не от стыда, а оплакиваю потерю.
Она не мучила меня вопросами. Спросила, кто она. Я назвал имя. Вы расстались? Да, все кончено. Это продолжалось совсем недолго. Можно сказать, что ничего и не было.
О, я был «стоек» – сидел за столом и, закрыв лицо руками, плакал, плакал навзрыд. Я слышал стук тарелок. Барбара убирала со стола.
– По крайней мере, мне не нужно спрашивать, кто кого бросил, – сказала она.
Позднее, уложив Ната, я, разбитый и жалкий, поднялся в спальню. Под грохочущие из магнитофона дурацкие ритмы она проделывала комплекс вечерних упражнений – гнулась, разгибалась и снова гнулась, как настоящий акробат, а я стоял, словно побитая собака, и мне казалось, что вот-вот у меня лопнет кожа и я развалюсь на части. Мне хотелось сказать что-нибудь простое, хорошее, что хочу жить, как мы жили прежде, что ничего не изменилось, но слова не шли. Да и каждое ее движение говорило, что слова бесполезны. Я молча простоял минут пять, и Барбара не взглянула на меня. Наконец, делая «мостик», она изрекла: «Не мог придумать… ничего другого». Потом сказала еще что-то, но я не разобрал. Последнее, что я услышал, было как пощечина: «Ничтожество».
Как это ни удивительно, но моя связь с Каролиной принесла нам обоим, Барбаре и мне, странное облегчение. Теперь, по крайней мере, есть причина для ее злости, для наших ссор – есть нечто, чем нужно переболеть, и, следовательно, слабая надежда на то, что все пойдет по-прежнему. Несколько месяцев Каролина была нечистой силой, которую надо было изгнать из нашего дома. Смерть привела ее из мира духов в живую жизнь. Вопрос теперь стоит так: сумеем ли мы с Барбарой воспользоваться наметившейся переменой к лучшему. Я понимаю жену, но по мотивам глубоко личным, какие невозможно сформулировать, не могу – понимаете, не могу – отказаться от этого расследования.
Я пытаюсь привести простой довод:
– Барбара, речь идет всего о двух с половиной неделях, пока не пройдут выборы. А там это дело превратится в обычный случай из полицейской практики. Очередное нераскрытое убийство.
– Ты соображаешь, что делаешь? Зачем тебе мучить меня и себя?
– Барбара…
– Что «Барбара»? Я знала, что ты выкинешь что-нибудь в этом роде. Сразу все поняла, когда ты позавчера позвонил. Поняла по твоему голосу. Она мертвая, Расти. Слышишь? Мертвая! И незачем по ней сходить с ума.
– Барбара… – повторяю я.
– Нет, дорогой, с меня довольно. Хватит!
Нет, она не плачет, она вся кипит от гнева. Хватает книгу, пульт от телевизора, подушку. Начинается извержение вулкана Святой Елены. Я почитаю за благо ретироваться. Подхожу к шкафу, достаю халат, иду к двери, слышу:
– Могу я задать тебе один вопрос?
– Ну конечно.
– Я давно хотела спросить…
– Спрашивай.
– Почему она перестала видеться с тобой?
– Кто, Каролина?
– Нет, космическая пришелица. – В ее словах такая язвительность, что кажется, она вот-вот в меня плюнет.