Время учеников. Выпуск 2 - Андрей Чертков

— А Москва, Киев?

— Не все, значит, сгнило, но процентов девяносто — точно. Потому мы их и сломали. Два к пятнадцати, кто может выдержать. Ты лучше вот что скажи, Алексей, тебе что, жена нужна обязательно с незапятнанной биографией? Хорошо, рыбка наша золотая в добром расположении духа оказалась, а то…

— Не мне. Она… Она отказывалась… Боится, что и меня из-за нее…

— Дураки вы, — вернулся Краюхин. — Берите бумагу, Алексей Петрович, пишите заявление.

— Какое?

— Прошу зачислить курсантом высшей школы космогации… Пишите, пишите.

— Зачем?

— Чтобы я, говоря высоким штилем, мог, в случае чего, спасти вашу шкуру, Алексей Петрович.

— Да, Лешенька, пиши. — Крутиков наконец обернулся, глаза умоляющие.

— Простите, Николай Захарович, вы не находите, что нам следует… — начал Юрковский.

— А мы туда и летим, в Ашхабад. Я связался с нужными людьми, есть у меня дружок, учительницу доставят прямо на наш аэродром. Должны успеть, ребята шустрые. А у тех пьянка по случаю победы… Опередим.

— Вы о чем? — Быков переводил взгляд с Краюхина на Юрковского.

— Да ты не беспокойся, не беспокойся. — Юрковский положил руку на плечо Быкова. — Сиди. Пиши лучше.

Быков взял протянутую авторучку и блокнот, прислушался — двигатели на форсаже, быстро летим — и вывел крупными буквами: «Председателю ГКМПС товарищу Краюхину Н.3.», помедлил минутку и продолжил, дописал лист, вырвал, скомкал, и начал другой.

Третий.

Четвертый…

Сергей Лукьяненко

ЛАСКОВЫЕ МЕЧТЫ ПОЛУНОЧИ

От того проснулся, что Рюг во сне тихонько завизжал. Вначале я вспотел, страх высыпал по коже ознобистыми пупырышками, потом раскрыл глаза и присел на кровати — спиной прижимаясь к стене, а руки выставив перед собой. Сна как и в помине не было.

Но это был всего лишь Рюг. И визжал он так, понарошку, то ли приснилось ему что-то противное, то ли вспомнилось. В свете от окна его бритая макушка слегка поблескивала, и до меня сразу дошло, что мы не в моей комнате, и даже не у Рюга, а у русского Ивана.

Верите не верите, а мне как-то сразу легче стало. Я сидел, смотрел на блестящую голову Рюга и раздумывал, не намазать ли ее зубной пастой или фломастером написать какоенибудь слово. Но тут Рюг дрыгнул ногой, сбрасывая одеяло, и тихонечко сказал: «Ой!». Не просыпаясь, конечно.

И мне сразу расхотелось над ним издеваться. Я встал, подошел к двум составленным вместе креслам, на которых Иван постелил Рюгу, наклонился над ним и тихонечко подул в ухо. Это всегда помогает, я знаю, мне так Вузи делала, а я однажды проснулся и увидел.

Рюг замер и задышал чаще.

— Дрыхни, — сказал я ему погрубее, но тихо. Чтобы Иван не услышал, что кто-то не спит, и чтобы Рюг во сне мою грубость почувствовал. Когда говорят ласково — это плохо. Это почти всегда опасность.

Рюг теперь нормально спал, наверное, я ему все плохие сны выдул. Я подошел к окну, и посмотрел в сад. Было тихо, мамаша с хмырем Пети небось уже спали. Где-то далеко кричали про дрожку, привычно и скучно.

Вот только что-то было неправильно. Совсем-совсем неправильно, я это чувствовал и мучился, но никак не мог понять, в чем дело. На всякий случай решил подойти к двери в спальню Ивана и послушать.

Тут-то до меня и дошло.

За дверью тарахтело, шипело, булькало. Негромко и совсем нестрашно. Я облизнул губы и покосился назад. Но Рюг сладко спал. Стало так завидно, что я пожалел, что не разбудил его.

— Иван… — зачем-то сказал я.

Обидно было — до слез! Ну как же так! Почему?

Дверь к нам он запер, только все это ерунда была. Объяснял же я ему, что двери нигде не запираются, а он… «на полчаса работы»… И забыл. Вот так всегда, стараешься, а тебе не верят!

Я немножко подергал дверь, чтобы на той стороне с задвижки соскочил стопор. А потом повернул ручку, и дверь легко открылась. Мне все-таки хотелось верить, что это полная ерунда, что мне примерещилось и сейчас Иван от шума проснется, вскинется на постели и громко спросит: «Лэн, что, не спится? Слушай, по ночам детям надо спать, а не пугать мирных постояльцев!»

Но Ивана в спальне не было, конечно же. Потому что звук мне не померещился, шел он из ванной, а еще там шумела вода.

У меня еще немножко оставалась надежда, что Иван не успел. Что он только раздевается, или сыплет в воду «Девон», или размышляет, стоит ли… Он же умный мужик, не какой-нибудь дрянь-человечек!

И я сиганул через всю комнату, чуть не налетев на кресло, которое Иван зачем-то оттащил к окну. Само окно было зашторено, и света в комнате было чуть-чуть — из холла да из щелки плохо прикрытой двери в ванную.

Глупо это было, конечно. Как Вузи говорит иногда, приходя с вечеринки: «Ах как хотелось обманываться!»

Лежал Иван в ванне, в горячей зеленой воде, от которой воняло «Девоном», голый, красный, с глупой блаженной улыбочкой на лице. Из полуоткрытого рта стекала слюна, тоже густо-зеленая, значит, все по правилам сделал, закусил «Девончиком». А приемник стоял на полочке и радостно шипел.

Дело, конечно, не в том, что он шипит и булькает, про это каждый пацан знает. Это просто побочный эффект, а все дело в волнах, которые слег излучает. Мне-то ничего, на детей, говорят, он почти не действует, даже если в ванну забраться.

А вот Ивану нравилось. Он то улыбался, то хмурился, то что-то бормотал неразборчиво.

— Иван, — сказал я зачем-то. Словно он мог меня сейчас услышать…

— Где Буба? Он мне срочно нужен… — тихо, но разборчиво прошептал Иван. Ему было сейчас хорошо и интересно.

А я смотрел на него, и мне было так паршиво! Словно со мной эта беда случилась!

Ну почему, почему именно Иван?

Надо было мне к нему пораньше подойти, до того как Рюг пришел, ну вместо того, например, чтобы в саду играть в спасателей из сериала «Марсианские пустыни», рассказать все еще раз, про то, что слег — это такая гадость, которую даже один раз нельзя пробовать, а то хуже мертвого станешь, может, он и понял бы, но не мог же я все растолковывать, когда взрослым пытаешься что-то рассказать, они никогда не верят, они же все — взрослые, они себя самыми умными считают, и попробуй переспорь, когда тебе только одиннадцать лет, и ты ходишь в коротких штанишках и ешь кашу на завтрак, ничего бы я не смог, не поверил бы мне Иван и все равно забрался бы в эту вонючую зеленую воду, а теперь стой, хлюпай носом, только Ивану уже все равно, слишком много в нем любопытства и слишком мало терпения, любопытным быть просто, и лезть куда не надо — тоже, а быть терпеливым — трудно, почему-то все думают, что если человек все на свете хочет узнать, и немедленно, то это здорово, а если он просто живет себе спокойно, занимается своими делами, а в чужие не суется, то он дурак, все равно, десять ему лет, или целых сорок, и не с Иваном первым так случилось, только он ведь и впрямь хороший, его жалко, он же не виноват, что хотел все узнать и сразу, лучше бы он просто отдыхать приехал, а не разнюхивать, тоже мне, Джеймс Бонд фигов, он бы, может, был не таким хорошим, но был бы, а теперь его просто нет, мутная зеленая вода и мускулистое тело, вот и все…