Альбион - Джон Грант

Они дошли до низкого забора, огораживающего поле, и Терман, повернувшись, облокотился на него спиной.

— Здесь я могу её похоронить? — спросил он тяжело дыша.

— Закопать? — переспросила женщина. Она начала перелезать через забор.

Он быстро справился с новым приступом злости.

— Да, да. Закопать её. Я не могу нести её дальше.

— Ты можешь закопать её, где тебе угодно.

— У тебя дома есть лопата?

— У нас вчера была лопата. Может, она и сегодня там? Пойду, пожалуй, посмотрю.

Он обернулся и оглядел поле. На вид земля была мягкой. Может, он сможет вырыть яму руками, чтобы…

— Хорошо, — сказал он. — Постарайся принести лопату и попроси отца пойти вместе с тобой, чтобы он помог мне копать. Я, конечно, многого прошу, я знаю, но боюсь, что не справлюсь один. К тому же если у тебя дома найдётся какая-нибудь одежда…

Оставив его, она направилась к своему дому.

Глядя ей вслед, он понял, что всю дорогу она нарочно шла медленно, чтобы понапрасну не утомлять его. А он и впрямь смертельно устал. Устал до такой степени, что, казалось, его тело ему не принадлежит. Он перекинул мёртвую Беллу через забор, стараясь не повредить тело об острые камни с противоположной стороны. Несмотря на все предосторожности, на её животе появились два глубоких свежих пореза. Преодолевая усталость, он полез через забор вслед за ней. В глазах у него поплыли цветные круги, и он едва отдышался.

Женщина не заставила себя долго ждать — хотя, может, это ему только показалось. Она возвращалась, держа в руках лопату, а за ней шёл седой пожилой мужчина. Он тоже нёс лопату. Она улыбалась, как ребёнок, который только что удивил чем-то своих родителей.

— Ну вот и мы, — сказала она.

В конце концов, копать пришлось аборигенам. Терман копнул лишь несколько раз и, чувствуя, как его сердце угрожающе заколотилось в груди, передал им лопату. Отдышавшись, он сел и стал наблюдать за их работой. Вскоре, под ритм вонзающихся в землю лопат, аборигены запели какую-то песню. Слов у песни не было, а музыка не отвечала ни одному из известных Терману канонов. Тем не менее, это была песня. Больше того, это была не простая рабочая песня: женщина и её отец превосходно знали, кому, когда и как следует петь, превращая мотив в чрезвычайно сложное многоголосье. Глядя на них и слушая песню, он подумал, что она была создана не сознательно, но они и не сочиняли её на ходу. Скорее всего, эта была какая-то инстинктивная реакция на ситуацию, в которой они находились: они реагировали на ситуацию, совершенно не задумываясь о том, что она может когда-нибудь повториться снова. Как котёнок, прыгающий за клубком, исполняет некий сложный инстинктивный танец, так и они пели песню, пришедшую к ним из таких далёких эпох, о которых они и не подозревали.

Бели бы он был профессиональным музыкантом, то постарался бы запомнить её, зная, что по возвращении в Мир его известность возрастёт. Но так как он не был музыкантом, то просто привалился к забору. Острые камни, впившиеся в кожу, несли ему скорее облегчение, чем боль.

Вскоре женщина и её отец вырыли яму глубиной около метра. «Достаточно», — решил Терман. Они повернулись к трупу Беллы, но он жестом отстранил их.

Он любил эту женщину недолго — лишь тогда, когда они вместе боролись с бушующим океаном. Но тогда это казалось вечностью. Может быть, они с Беллой возненавидели бы друг друга, если бы оба выжили после шторма.

Терман с трудом оторвал спину от острых камней — опустить Беллу в могилу он считал своим долгом.

Её кожа была серой и холодной. Он встал и поднял тело, качаясь, как пьяный. Пройдя несколько шагов до могилы, он попытался осторожно опустить туда Беллу. Это ему не удалось. Труп соскользнул и тяжело рухнул вниз, при этом правая рука зацепилась за край могилы и осталась в вертикальном положении. Если бы не страшная рана на лбу, могло показаться, что Белла пытается выбраться обратно. Отец женщины небрежно пнул руку ногой, и она упала ей на живот.

«Как будто спит, — подумал Терман. — Если не обращать внимания на запёкшуюся кровь, кажется, что ей там даже удобно».

Первый ком земли упал на её грудь.

Он почувствовал, что должен сказать что-то — например, несколько строк какой-нибудь молитвы. Он чувствовал, что это необходимо — просто как знак уважения. Затем ему показалось, что неискренность обидела бы её. Он опустил голову, закрыл глаза и сконцентрировался на пожелании ей счастья в загробной жизни, если таковая существовала, надеясь, что боги, существуют они или нет, услышат его мысли.

Он мало знал её при жизни, и всё же…

В его глазах снопа появились слёзы.

Женщина и её отец дали ему время успокоиться, взяв на себя работу по засыпке могилы землёй. Это не отняло у них много времени, к тому же они исполнили ещё одну песню.

Закопав могилу, они бросили лопаты рядом, чтобы подобрать их в другой раз, если это поле окажется на прежнем месте, положили руки Термана себе на плечи и осторожно пошли вместе с ним домой.

* * *

— Ты знаешь, а ты совсем другой.

Последние несколько дней он был в забытьи и сначала не узнал её, когда она зашла в освещённую солнцем комнату. Он наблюдал за тем, как она закрывала единственное окно грубой старой занавеской.

— Как давно я здесь? — спросил он.

— Давно.

— А точнее?

— Несколько периодов сна.

Она подошла, поправила одеяла, затем подняла его голову, чтобы взбить подушки. Они были обтянуты какой-то грубой тканью, от которой чесались уши. Ворочаясь в полусне, он постоянно чувствовал, что его новое положение хуже, чем предыдущее. Он попытался объяснить ей, что не нуждается в подушках вообще, но она проигнорировала его замечание.

— Что значит «другой»? — спросил он.

— Тут всё изменилось. Теперь поля всегда остаются такими же, как раньше. А я вижу, как мы принесли тебя сюда, как копали яму, чтобы положить туда это… Всё это вижу не только я, но и мой отец.

Она поднесла к его губам чашку с водой, и он взглядом поблагодарил её. Сквозняк колыхнул занавеску, и по покрытым побелкой стенам побежали тени. Ветерок высушил испарину у него на лбу. Её лицо казалось ему бесконечно красивым, как лицо ангела из загробной жизни, в которую верили жрецы.

Он с трудом вспомнил события, о которых она говорила, сказал ей об этом, чувствуя, что язык и губы не слушаются его.

— Я помню, — сказала она, выбрав слово, которое он использовал, — не помня.

Он захлебнулся водой и закашлялся в её ладонь. Откашлявшись, он сказал:

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, ты говоришь загадками.

Голос его был хриплым, и распухший язык с трудом поворачивался во рту.