Миражи тайного знания - Пабло Эспирито

и его мира, – собеседник снова преобразился, приняв образ Кена Уилбера. Он провел рукой по своей лысой голове и продолжил. – Ибо абстрактные числа настолько выходили за пределы конкретного мира, что человек обнаружил себя живущим в двух мирах – абстрактном и конкретном, мире идей и мире вещей. За последующие две тысячи лет этот дуализм десятки раз менял свою форму, но редко когда устранялся или хотя бы смягчался. Он принимал вид борьбы рационального против иррационального, идей против опыта, интеллекта против интуиции, закона против анархии, порядка против хаоса, духа против материи. Всё это были вполне реальные и уместные различия, но соответствующие разграничительные линии постепенно вырождались в пограничные, а затем и в линии фронта. Новая метаграница (числа, счет, измерения и тому подобное) по-настоящему не использовалась естествоиспытателями на протяжении многих веков, вплоть до времен Кеплера и Галилея, то есть примерно до 1600 года. Ибо в промежуточный период между греками и первыми представителями классической физики на европейской сцене господствовала новая сила – Церковь. А Церковь ни в каком измерении и научном исчислении природы не нуждалась. Церковь была в тесном союзе с логикой Аристотеля, а логика Аристотеля, при всей своей блистательности, была чисто классифицирующей. Аристотель был своего рода биологом и продолжал классификацию, начатую Адамом. Он никогда по-настоящему не погружался с головой в пифагоровы числа и измерения. Не стала делать этого и Церковь. Однако к XVII веку Церковь пришла в упадок, и люди стали внимательнее присматриваться к формам и процессам окружающего их природного мира. Вот тогда-то и вышел на сцену гений Галилея и Кеплера. Революция, которую совершили эти физики, заключалась в том, что они стали измерять явления, а измерение – это просто очень сложная форма подсчета. Так что там, где Адам с Аристотелем проводили границы, Кеплер и Галилей проводили метаграницы. Но ученые XVII века не просто воскресили метаграницу чисел и измерений, а затем усложнили её. Они сделали следующий шаг, установив (а точнее, окончательно оформив) границу совершенно нового типа. Сколь бы невероятным это ни показалось, они провели границу поверх метаграницы. Они изобрели метаметаграницу – алгебру.

– Проще говоря, – монолог продолжал какой-то совершенно седой и дряхлый профессор, – проведение первой границы создает классы вещей. Проведение метаграницы создает классы классов, называемые числами. Проведение границы третьего типа, метаметаграницы, создает классы классов классов, называемые переменными. Переменные – это известные нам по формулам «x», «y» или «z». Подобно тому как число может представлять любую вещь, переменная может представлять любое число. Подобно тому как пять может относиться к любым пяти вещам, «x» может относиться к любому числу из заданного диапазона. А при помощи алгебры первые ученые могли не только считать и измерять элементы, но также и открывать абстрактные соотношения между этими измерениями, которые могли быть выражены в теориях, законах и принципах. А законы эти, казалось, в некотором смысле "правят" или "управляют" всеми вещами и событиями, выделенными с помощью границ первого типа. На заре науки законы создавались десятками: "Сила действия равна силе противодействия". "Сила равняется массе, умноженной на ускорение". "Количество работы, совершенной телом, равняется силе, умноженной на расстояние”. И эта граница нового типа, метаметаграница, принесла новое знание и, конечно же, огромную технологическую и политическую власть. Европа была потрясена интеллектуальной революцией, подобных которой человечество еще не видело. Ведь сложно даже вообразить: Адам мог давать планетам имена, Пифагор мог считать их, а Ньютон мог сказать, сколько они весят!

– Заметим, что процесс формулирования научных законов был основан на границах всех трех типов, каждый из которых надстраивался над предшествующим и был по сравнению с ним более абстрактным и объемлющим, – продолжил повествование Кен Уилбер. – Во-первых, вы проводите классифицирующую границу, чтобы осознать различные предметы и события. Во-вторых, вы ищете среди разделённых на классы элементов те, которые могут быть измерены. Эта метаграница позволяет вам перейти от качества к количеству, от классов к классам классов, от элементов к измерениям. В-третьих, вы изучаете отношения между числами и измерениями второго шага, пока не открываете алгебраическую формулу, которая бы всех их в себя включала. Эта метаметаграница позволяет перейти от измерений к выводам, от чисел к принципам. Каждый шаг, каждая новая граница дает более универсальное знание и, соответственно, большую власть. Однако за это знание, власть и контроль над природой пришлось дорого заплатить. Человек получил контроль над природой ценой полного отделения себя от последней. Сменилось всего десять поколений, и он обрел возможность взорвать вместе с собой всю планету. Небо над землей оказалось таким задымлённым, что птицы отказываются в нём летать; озёра так засорены нефтепродуктами, что некоторые из них могут самовозгораться; океаны так плотно покрыты нерастворимой пленкой химических отходов, что рыба задыхается и всплывает на поверхность; а дожди кое-где проедают кровельное железо. И тем не менее, за время жизни десяти поколений созрела почва для второй революции в науке. Никто не догадывался и не мог догадываться, что эта революция, которая разразилась в конце концов примерно в 1925 году, будет сигналом к выходу за пределы классической физики с её границами, метаграницами и метаметаграницами. Весь мир классических границ содрогнулся и пал перед ликом Эйнштейна, Шрёдингера, Эддингтона, де Бройля, Бора и Гейзенберга. Когда слушаешь, что говорят о научной революции XX века сами физики, невозможно не поражаться глубине интеллектуального переворота, который произошел в короткий период жизни одного поколения, с 1905 по 1925 годы, начиная с появления теории относительности Эйнштейна и заканчивая открытием принципа неопределённости Гейзенберга. Классические границы и карты старой физики буквально распались на части.

– Сегодня прогресс развития науки достиг своего поворотного пункта. – констатировал собеседник, представший в образе Альфреда Норта Уайтхеда. – Нерушимые основания физики разрушены… Прежние основания научной мысли становятся невразумительными. Время, пространство, материя, вещество, эфир, электричество, механизм, организм, форма, структура, модель, функция, – всё требует переосмысления. Какой смысл говорить о механистическом объяснении, когда вы не знаете, что подразумевается под механикой?

– В тот день, когда были тайно учреждены кванты, – вторил ему Луи де Бройль, – величественное здание классической физики сотряслось до самых оснований. В истории интеллектуального мира было немного переворотов, сравнимых с этим.

Чтобы понять почему “квантовая революция” вызвала такое потрясение в ученой среде, надо вспомнить, что до этого момента Вселенная рассматривалась глазами классической физики как совокупность отдельных вещей и событий, каждое из которых имело совершенно определённые границы в пространстве и времени и было полностью изолировано от других. Считалось, что все объекты могут быть точно измерены и посчитаны, что в свою очередь позволяет открывать научные законы и принципы. Мир рассматривался как