Чудесное око - Александр Беляев

— Могу ли я видеть мистера Кара? — спросил Азорес.

— Я Кар. К вашим услугам, — отвечал человек с козлиной бородкой и, раскрыв дверь шире, пропустил гостя. — Чем могу служить?

— Я по делу дона Бласко Хургеса.

— Бласко Хургеса? — подскочив, вскрикнул Кар. — Садитесь, пожалуйста. — Он засуетился, придвигая гостю стул. — Бласко! Он погиб, погиб, бедняга… Погиб в тот момент, когда его жизнь была так необходима!.. Однако какое же может быть дело? — И он подозрительно взглянул на Азореса.

Азорес рассказал Кару всё, начиная с выловленной в море бутылки и кончая посещениями старухи.

Кар слушал, кивал головой, тряс козлиной бородкой и всё повторял:

— Так, так… Бедняга Бласко Хургес!.. Жуан сидит в тюрме. Этого следовало ожидать. Можно мне взглянуть на письмо?

Азорес подал письмо. Кар схватил его, почти вырвал из рук, и впился глазами в бумагу.

— Так, так… Это его рука, его шифр…

— А ключ от шифра? — спросил Азорес.

Кар ещё раз испытующе взглянул на Азореса: можно ли ему верить?

— Я коммунист, — решительно сказал Азорес. — Понравится это вам или нет, но это так. Видите, я откровенен, будьте же и вы откровенны со мной.

— О, конечно, конечно! — засуетился Кар. — Шифр у меня. Вот здесь, в этом шкафу, где хранятся провода, изоляторы и всякий хлам. Надёжнейшее место! Лучше, чем на квартире. Ведь это здание, как вы уже, наверное, заметили, по существу безлюдно. Да, да. Кризис. В пору процветания электрическая компания организовала здесь широчайшие исследовательские работы: радиолампы, фотоэлементы, телевизоры… Сотни научных сотрудников, известнейшие специалисты, изобретатели… А теперь вся работа свёрнута, научные сотрудники рассеялись в поисках работы.

— А вы? — спросил Азорес.

— В настоящее время — полулаборант, полусторож, — с печальной усмешкой ответил Кар.

— Вы были хорошо знакомы с Бласко Хургесом?

— Хорошо ли я был знаком! — воскликнул Кар, и его рыжие ресницы заморгали. — Я был ближайшим помощником Хургеса. Хургес! Это великий изобретатель. Великий ум, великое сердце! Вот в этой комнате, у этого стола мы проработали с ним двенадцать лет. Много дней и… много ночей.

Азорес не был бы опытным корреспондентом, если бы не попытался выведать у Кара всё, что касалось Хургеса. Кар охотно отвечал, и Азорес узнал больше, чем ожидал.

Отец Хургеса, Соломон Хургес, был польским евреем. В своё время он эмигрировал в Соединённые Штаты, но там ему не повезло, и он перебрался в Южную Америку. Именно здесь, в Буэнос-Айресе, у него была мастерская по ремонту автомобилей, велосипедов, мотоциклов. Жуан Хургес помогал отцу, а когда отец умер, устроился на большой завод и там включился в революционную борьбу. Старшему его брату, Бласко Хургесу, удалось получить высшее техническое образование, и он работал в исследовательской лаборатории электрической компании, бывшей филиалом нью-йоркской. Его очень ценили. Он дал фирме много замечательных изобретений, внедрил экономичные лампы, а когда было налажено производство радиоприёмников, сконструировал очень удачный тип любительского гетеродинного радиоприёмника.

— Но душу свою он не продал фирме, — многозначительно промолвил Кар.

— Что вы хотите этим сказать? Хургес был коммунист?

— Он мыслил, как коммунист, — ответил Кар. — Вот и всё, что я могу сказать. Он жил очень дружно со своим братом. Однажды при мне Бласко сказал Жуану: «Мы идём к одной цели, но разными путями, и, наверное, нам выгоднее реже видеться друг с другом, чтобы твоя „революционная популярность“ не накликала подозрений и на меня, на „нашу революционную работу“, — и он указал на меня». Да, на меня, — с гордостью повторил Кар. — Ибо мы трудились вместе, у нас не было секретов.

— И что же это за «революционная работа»?

— Революция в области науки и техники, которая призвана послужить революции пролетарской, — ответил Кар. — Мы изобретатели. Само собой, изобретал Бласко, а я помогал ему. Ах, у него была подлинно эдисонова голова! Со времени Октябрьской революции Бласко жил мыслью о Стране Советов. Он трудился для неё и мечтал приехать туда не с пустыми руками. О, он готовил богатый подарок! И вот, когда… Ах, Бласко, Бласко!.. Такой осторожный даже в мелочах и… Почему ты не послушал меня?.. — Красные веки с рыжими ресницами снова задрожали, заморгали, словно Кар собирался заплакать.

Азорес догадывался, что здесь кроется великая тайна.

— А что это за изобретение, над которым вы трудились?

— Это изобретение… — Глаза Кара вспыхнули огнём вдохновения, однако он погасил этот огонь, быстро подошёл к двери, приоткрыл её, выглянул в пустой коридор и, оставив дверь полуоткрытой, — так слышнее приближение шагов, — возвратился на место, сел возле Азореса и прошептал: — Камень мудрости. — Кар затаил дыхание и беззвучно рассмеялся.

«Не сошёл ли с ума этот чудак?» — подумал Азорес. Но тот продолжал:

— Да, философский камень. Мечта алхимиков о превращении элементов. А по-современному — снаряд для расщепления атомного ядра. Переворот? Новая эпоха в химии, в истории человечества!

В увлечении он всплеснул сухими ручками и усмехнулся. Азорес отшатнулся к спинке стула и несколько секунд молча смотрел на Кара.

— Да, да, да, — пламенно зашептал Кар, выдерживая взгляд Азореса. — Не мечта, не проблема, не гипотеза, а факт. Вот здесь, вот на этом самом столе, мы завершили последние опыты. Вот здесь, на этом месте, стоял аппарат — новейшая «пушка» для бомбардировки атомного ядра. И что она творила! Какие чудеса превращения вещей делала она на наших глазах!

— И где этот аппарат? — спросил Азорес, чувствуя, что у него холодеет спина и бегут мурашки по телу.

— Нигде. — Кар тяжело вздохнул. — Такие вещи нельзя было брать с собой. Безопаснее возить их в голове. Но разве голову нельзя погубить в дороге? Хургес располагал большими деньгами и почти все их истратил на исследования. А на последние купил билет на лучший, казалось безопаснейший пароход — пароход миллиардеров, как его звали в обеих Америках, — «Левиафан». Но нет такого корабля, который не мог бы затонуть… Хургес принял все меры предосторожности. Свои расчёты, формулы, выкладки — одним словом, весь «экстракт» своего наизнаменитейшего открытия он изготовил в двух экземплярах: один — на бумаге, он хранился у него в широком поясе…

— А второй? В металлическом ящичке? — с нетерпением спросил Азорес.

— Хургес был предусмотрительнее. Что такое ящик? Пароход может затонуть на огромной глубине, и тогда давление воды расплющит ящик и бумаги погибнут. Нет, Хургес поступил иначе. Он выгравировал все цифры, формулы, схемы и краткие пояснения на тонких металлических пластинках, сложил пластинки и края их запаял. Прекрасно придумано! — Кар сухо рассмеялся. — Если бы такой «портфель» затонул даже на десяти тысячах метров глубины, с ним всё равно ничего бы не случилось.