Страшный суд - Станислав Гагарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К 25 апреля 1993 года штурман уже понял: происходит убийство русского народа! Как не сообразили его соотечественники, что нельзя менять старое мышление на новое! Народное сознание — не сопревшая портянка, которую можно выбросить вон, сменив на свежую байку.
Поменяв образ мышления — менталитет, как теперь стали говорить, появилось эдакое модное словечко — архитекторы перестройки уничтожили личность. А это равносильно убийству…
Вот что произошло с Отечеством!
Удар был нанесен по всем жизненно важным направлениям. Экономика, социальная безопасность, вера в славное прошлое, национальные святыни, надежное будущее. И, наконец, язык…
Боже мой, что успели сотворить с русским языком, как испохабили его, донельзя засорив иностранными словами, внедряя в сознание обалдевших людей брифинг, рейтинг, саммит, ваучер, консенсус, хотя слова эти прекрасно переводятся на русский и куда как приятнее ложатся на привычную речь! Ах, суки, суки, перестройщики немытые, косноязычные слуги тайных сил, захвативших Россию…
— Убийство русского народа! — повторял прозревший странник во времени, бродя по столице, с жалостью и гневом разглядывая беспечные лица ни о чем не подозревавших москвичей. — Неужели вам не дано понять, люди, как медленно, но верно вас убивают? Многие из вас уже трупы, а имена и фамилии, которые вы носите, только этикетки к манекенам, в каковых давно соотечественники превратились…
Утром 26 апреля 1993 года он вновь сидел в библиотеке, хотел прочитать воскресные газеты, окончательно убедиться в истинности трагического приговора.
И едва молодой сочинитель разложил заказанные экземпляры, как услыхал возглас молоденькой девушки, обращенный к подружке, шептавшей ей на ухо нечто:
— Да ты загляни в каталог!
Стас Гагарин вздрогнул.
Как же мог он забыть о великолепной и надежнейшей возможности узнать о себе самом!
Каталог!
На память пришли месяцы аспирантуры, когда он, работая над диссертацией, посещал третий научный зал Ленинки. Однажды, любопытства ради, будущий ученый заглянул в картотеку, чтобы посмотреть, какие письменные труды оставили человечеству его предки. К собственному смущению аспирант обнаружил и «Эротические стихотворения» одного из Гагариных, изданные в прошлом веке.
Заказать сей опус Стас Гагарин тогда попросту не осмелился: фамилии затребователя книги и стихотворца совпадали.
Но теперь-то каталог поможет заглянуть ему в будущее Станислава Гагарина, возомнившего себя писателем после того, как был им создан в каюте несамоходной баржи Калининградского рыбного порта рассказ «Шкипер». Состоялся-таки русский сочинитель или нет? Доказал миру собственное право на существование или сгорел на марше, высох на житейском ветру, утонул в литературном море, примитивно ли спился, загнулся ли в пошлой неизвестности…
Каталог — вот кто расскажет ему о собственной литературной судьбе, буде она состоялась!
Надо ли говорить о том содрогавшем душу волненье, с которым Стас Гагарин выдвигал каталожный ящик, в нем могли храниться карточки, где значились бы написанные им сочинения, изданные, разумеется, в тех или иных местах. Но могло и не быть ничего…
Даже описывать сие состояние нашего героя затруднительно весьма, а ежели учесть, что записывает тот, кто непостижимым образом сам стоял у приземистого шкафа с мелкими, на размер карточки отделениями… Можете себе представить?!
Надо отдать должное экспериментатору, вознамерившемуся разом узнать результаты четвертьвековой жизни: внешне он оставался невозмутимым, хотя дрожь в пальцах унять не удалось.
«Да жив ли я еще? — крамольно усмехнулся Стас Гагарин, прикоснувшись к плотно прилегавшим друг к другу карточкам, на которых записывались авторы и их опусы, его удачливые коллеги, буква в фамилии которых совпадала. — Может быть, давно уже того…»
Он понимал, что в ящике не будет информации об этом того, но изнутри вдруг обвеяло душу ледяным дыханием небытия.
Стопка тонких карточек распалась под его пальцами, и скиталец во времени прочитал: Станислав Гагарин. Три лица Януса. Роман-газета. 1984 год.
«Что!? — едва удержался от крика молодой сочинитель. — Мой Янус в «Роман-газете»?! Но это же такая честь… Там печатают классиков современной литературы!»
Лихорадочно перебирая карточки, Стас Гагарин нашел собственное имя десятки раз запечатленным в каталоге, о подобном молодой сочинитель, не имевший пока ни одной книжки, не опубликовавший ни единого рассказа, не считая злополучного «Последнего крика» в «Магаданской правде», за что зачислили когда-то в формалисты, о таком количестве изданий, тридцатитрехлетний страдалец, гонимый властями в бывшем Кенигсберге, и мечтать не смел.
Он принялся было считать количество выпущенных им в Москве и Свердловске, Челябинске и Махачкале, Мурманске и Владикавказе, снова в Москве книг, дошел до двадцати с лишним, сбился, стал снова считать, но от волнения не сумел сосредоточиться и оставил сие занятие.
Ясно было одно: писатель из него получился.
Стас Гагарин облегченно вздохнул, вернулся к карточкам и установил, что последний его роман «Вторжение» в двух томах — ого! — хмыкнул польщенный сочинитель — вышел в свет в марте нынешнего года.
Но самое интересное было в том, что издательство, выпустившее роман, обозначалось как Товарищество Станислава Гагарина.
— Ну ты даешь, приятель! — пробормотал путешественник во времени. — Подобного я уж точно не ожидал…
Внезапная слабость — сказалось психическое напряжение — охватила его, он едва задвинул ящик с ошеломляющим открытием обратно и на ватных, подгибающихся ногах вернулся на место.
Там он просидел минут пятнадцать, собираясь с мыслями, они будто неразумные овцы баранами разбрелись по крутым склонам вздыбленного сознания, потом решительно поднялся, сдал так и не прочитанные сегодня газеты и вышел на Калининский проспект, который назывался нынче Новым Арбатом.
Стас Гагарин не определил для себя прагматической цели, но внутренний голос шепнул ему надо пойти в Центральный дом литераторов.
Членом Союза писателей он пока не был и знал, что с его журналистской ксивой в сие заведение, строгое по части прохода, по крайней мере, в шестьдесят восьмом году, начинающего сочинителя могут и не пустить.
«Скажу, что иду к писателю Гагарину, — усмехнулся заметно повеселевший и приободрившийся Стас. — Наверняка его уже знают… Вон сколько книжек налудил!»
С Нового Арбата он свернул направо, миновал Суворовский бульвар и через Никитские ворота вышел на улицу Герцена, в прошлом Большую Никитскую.
Вопреки ожиданиям никаких документов у него не спросили, а когда наш скиталец всё-таки проговорил, запинаясь, к кому идет, сидевшая у входа вальяжная тетка с готовностью закивала головой.
— Да-да, — сказала она, — товарищ Гагарин предупреждал… Ждет в нижнем буфете.
Вполне понятная слабость вновь охватила Стаса, пришлось даже остановиться у плаката, извещавшего о чем-то, сделать вид, будто читает написанное.
Затем спросил, поднявшись на несколько ступенек, как пройти в нижний буфет, хотя и стоял у дверей, за которыми шла лестница вниз. Прежде он бывал в ЦДЛ с Вучетичем, но обретались они только в кафе, стены которого изукрашены были шаржами и афоризмами мнимых классиков.
В буфете Стас Гагарин осмотрелся.
За одним из столиков, придвинутом к стене, сидел в компании еще троих, видимо, приятелей средних лет человек с седоватой бородой, облаченный в крупноклетчатый костюм и белоснежную сорочку с галстуком.
Человек приветливо улыбнулся Стасу.
Сердце у затерявшегося во времени штурмана тревожно забилось.
«Неужто Станислав Гагарин через двадцать пять лет?» — успел подумать он, приближаясь к самому себе в будущем.
Штурман застеснялся собственного затрапезного вида, но смущение его лишь мимолетно возникло и исчезло, пришла уверенность в том, что тот, к кому он пришел, подробности знает и поймет как надо.
Человек с бородкой, свою Стас сбрил еще в Мурманске, поднялся со стула, тронул за плечо сидевшего рядом вовсе молодого парня и, продолжая улыбаться, сказал:
— Принеси еще одно сиденье, Дима… Добро пожаловать, Станислав!
Глава четвертая
КРОВЬ НА ГАГАРИНСКОЙ ПЛОЩАДИ
Резиновая дубинка уже опускалась на мой затылок, и я не видел этого, ибо вцепился в рукав державшего металлический прут примкнувшего к нам провокатора, пытался вырвать из его руки оружие и не заметил, как сзади налетели крутые омоновцы.
В том, что они крутые, эти хорошо подкормленные моржовым мэром ребята, видно было невооруженными глазами. Злобный оскал, пустые глаза, загорающиеся лишь при виде жертвы, которую надо было остервенело избивать даже тогда, когда эта жертва беспомощно валилась на окровавленный асфальт площади имени Юрия Гагарина.
