Честель - Мэнли Веллман

– Сомневаюсь, что мы сможем разбудить хоть кого-нибудь в этом городке, – спокойным голосом ответил судья. – Я полагаю, кроме нас, не бодрствует ни одна живая душа, все спят глубоким, зачарованным сном.

– Но там снаружи… – Лорел показала на дверь, на которую, казалось, кто-то давил.

– Я же сказал: ни одна живая душа.

Он перевел взгляд с нее на Коббета и повторил:

– Живая.

Судья пересек комнату и кончиком клинка начертил на двери перпендикулярную линию. Затем аккуратно провел еще одну поперек, образовав таким образом крест. Давление снаружи неожиданно прекратилось.

– Вон оно, снова там, – выдохнула Лорел.

Персивант широкими шагами вернулся к окну, в котором застыло угрожающее лицо, обрамленное струящимися черными волосами, и провел по стеклу серебряным лезвием, сверху вниз, а затем слева направо. Лицо исчезло. Он повернулся и нарисовал такие же кресты на остальных окнах.

– Вот видите, – в тихом голосе судьи слышалось торжество, – это старое, очень старое волшебство.

Он с трудом уселся на стул и, устало посмотрев на Лорел, сумел улыбнуться:

– Возможно, если нам удастся пожалеть эти несчастные создания там за дверью, это немного облегчит наше положение.

– Пожалеть? – почти выкрикнула девушка.

– Да, – отозвался судья и процитировал:

…Помысли, как печально может бытьТомиться вечной жаждой; каждый день,Как в приступе, желать напиться крови.

– Я знаю эти стихи, – вмешался Коббет, – это Ричард Уилбер, несчастный проклятый поэт.

– Как в приступе… – повторила Лорел.

– Приступе, повторяющемся изо дня в день, – откликнулся Ли.

– Да, словно при малярийной лихорадке, – добавил Персивант.

Лорел и Коббет уселись на кровать.

– Я бы сказал, что здесь мы пока в безопасности, – провозгласил судья. – Не совсем на свободе, но, по крайней мере, в безопасности. На рассвете, когда они отправятся спать, мы сможем открыть дверь.

– Но как же так? Почему только мы в безопасности? – воскликнула девушка. – Почему мы бодрствуем, тогда как все остальные в городе спят и совершенно беспомощны?

– Очевидно потому, что у нас с собой чеснок, – терпеливо объяснил Персивант, – и потому, что мы съели достаточно чеснока на ужин. И еще потому, что здесь начертаны кресты, довольно условные, но тем не менее они защитят нас, если кто-нибудь попробует войти. Я не прошу вас сохранять спокойствие, прошу лишь быть решительными.

– Я решителен, – процедил Коббет сквозь стиснутые зубы, – я готов выйти и встретить их лицом к лицу.

– Выходите, – отозвался судья, – и даже при наличии чеснока вы продержитесь не дольше, чем пинта виски во время удачной игры в покер. Нет, Ли, расслабьтесь, если можете, и давайте побеседуем.

И они беседовали, пока снаружи бродили странные существа (их можно было скорее почувствовать, нежели услышать). Они беседовали о многих вещах, ни словом не упоминая о своем опасном положении. Коббет вспомнил о тех необычных случаях, с которыми сталкивался в городах, среди гор, на пустынных дорогах, о том, как он выходил из сложных ситуаций. Персивант рассказал о нью-йоркском вампире, которого он одолел, и о вервольфе, жившем неподалеку от одного южного поместья. Лорел, поддавшись уговорам Ли, спела несколько песен, старых песен Юга, ее собственной родины. У девушки был чудесный голос. Когда она закончила «Водим хоровод по кругу», в окне опять появились лица, они маячили, словно пятна сажи, поверх стекол с начертанными там крестами. Лорел увидела их и запела снова, старую веселую аппалачскую песню «Ночью услышала Мэри стук в дверь». Лица медленно отступили от окна. Медленно проходили часы, один за другим.

– Там на улице, видимо, целое полчище вампиров, – наконец не выдержал Коббет.

– И они усыпили жителей Деслоу, сделали из них беспомощных жертв, – согласился с ним Персивант. – Кстати говоря, это шоу, «Земля за лесом»… Может быть, все было затеяно как лишняя возможность для распространения этой чумы? Даже город, полный спящих людей, уже не может накормить возросшую компанию кровопийц.

– Если бы только добраться до источника всего этого, до носителя этой заразы… – начал Коббет.

– До их повелительницы, до королевы, – закончил за него судья. – Да. Она одна, блуждающая в ночи, способна поднять их из могил. Если удастся ее уничтожить, все эти создания наконец смогут умереть по-настоящему.

Он посмотрел в окно. Лунный свет приобрел оттенок серого сланца.

– Утро почти наступило, – заключил Персивант. – Самое время наведаться на ее могилу.

– Я дал слово не ходить туда, – сказал Коббет.

– А я не давал таких обещаний, – отозвался судья, поднимаясь. – Оставайтесь здесь вместе с Лорел.

Сжав в руке серебряный клинок, он шагнул за порог в темноту, где уже почти померк лунный свет.

Звезды над головой гасли одна за другой. Близился рассвет.

Персивант уловил быстрое движение напротив коттеджа, почти неслышный, едва различимый звук. Твердыми шагами он пересек улицу, но ничего не увидел и не услышал. Решительной походкой судья направился к кладбищу, держа оружие наготове. Темнота постепенно сменялась серым светом.

Персивант пробрался сквозь живую изгородь, ступил на траву и на минуту задержался возле одной из могил. Над ней свивался в небольшую воронку сгусток легкого тумана, напоминающий по форме водоворот воды, стекающей в кухонную раковину. Судья наблюдал, как туман впитывается в землю, исчезает. «Так, – сказал он сам себе, – видится душа, возвращающаяся в свой гроб».

Он отправился дальше по направлению к склепу в центре кладбища, шаг за шагом, усталый, но полный решимости. Ранний луч солнца, проскользнувший сквозь покрытые густой листвой ветви, осветил его путь. Этим утром Персивант найдет то, что должен найти. Он точно это знал.

Решетчатая дверь склепа была заперта на тяжелый висячий замок. Судья внимательно его рассмотрел, а затем вставил кончик клинка в заржавленную скважину, не спеша надавил, повернул и снова надавил. Скрипнула пружина, он медленно открыл дверь и, затаив дыхание, вошел внутрь.

Крышка большого каменного саркофага была закрыта. Персивант ухватился за край и потянул. Жалобно застонали петли, и тяжелая крышка подалась. Внутри стоял темный закрытый гроб. Судья открыл и его.

Она лежала там; лицо выражало умиротворение, глаза были полузакрыты – женщина словно прилегла вздремнуть.

– Честель, – обратился к ней Персивант, – не Гонда, нет. Честель.

Ее веки дрогнули. Ничего более, но он знал, что его слова были услышаны.

– Теперь ты наконец сможешь отдохнуть, покойся с миром, наконец-то с миром.