Седьмое измерение - Денис Грушевский

Парил секундою позднее Тимофей в пространстве непонятном, себя не помня и не осознавая как личность. Просто парил и внимал. Первым делом рядом подпархнула, будто бабочка лихая, строгого вида или секретарша или директриса. Была та секретарша брюнеткой жгучей, да при очках и главное, что парила рядом на рабочем месте. То есть за столом сидя на стуле, но при этом почему-то только в юбке, а по пояс голой, и только бусы кое-как прикрывали топорщащие груди. При всём при этом секретарша-директриса, начала набивать, на имеющейся, на столе пишущей машинке, следующий текст, дублируя его для верности орально. На Тимофея, вроде бы, пока внимания не обращавши.

Итак, следующее строчила секретарша нараспев: Перестройку Громыко воспринял неоднозначно. Внешнюю политику страны в тот период считал чрезмерно и неоправданно уступчивой. Разноречивые чувства вызывала в нем и фигура М. С. Горбачева, на чей приход к власти в апреле 1985 года Громыко решающим образом повлиял. По словам его сына, Андрей Андреевич отмечал в Горбачеве такие слабые стороны, как дилетантизм, поверхностность, стремление произвести благоприятное впечатление на партнёров. Результатом всего этого, по мнению Андрея Андреевича, стало резкое ослабление позиций нашей страны, её роли и места в мире. Из иностранных политиков и дипломатов Громыко выделял госсекретарей США Г. Киссинджера и С. Вэнса, министров иностранных дел ФРГ В. Шееля и В. Брандта, итальянских премьер-министров А. Моро и А. Фан-фани, британских премьеров Г. Вильсона и Г. Макмиллана. Андрей Андреевич любил рассказывать близким о встречах с ними, вспоминал курьёзные ситуации. Например, Генри Киссинджер, приезжая в Москву, постоянно боялся прослушивания со стороны КГБ. Однажды он во время встречи указал на люстру, висевшую в комнате, и попросил, чтобы КГБ сделал ему копию американских документов, так как у американцев «вышла из строя» копировальная техника. Громыко в тон ему ответил, что люстры делались ещё при царях и в них могут быть только микрофоны.

Закончив нести всю эту околёсицу, директриса, поправив бусы, и приподняв очки, впервые уставилась на Тимофея. К нему же были обращены следующие фразы.

– Так-так! Что мы имеем?! Анкета конечно безупречная, и всё-то вроде замечательно, но с тем и зыбко да поверхностно. Вот мне, к примеру, и никаких анкет ненужно дабы безошибочно определить, в тебе редкостного юбочника, целовальщика да чмокальщика. Да уж! Не повезло твоей жене с благоверным. И за каким только лешим тебя на платформу эту потянуло? Отсюда и получилось – левой ногой перекрестились! Ведь недаром говорится: сумасшедшим нет покоя! Так- так! И что же мы имеем в сухом остатке? Молчишь? Не соображаешь ничего? А имеем мы тебя, заброшенного, чёрте знает куда! Вот тут всё время сама путаюсь и забываю. Честное слово забыла, что далее говорить. На этом самом проклятом месте голова постоянно запустевает. Всегда так! Ну, да и ладно. На обратном пути забегай, может, вспомню. А теперь пошёл-ка ты к такой-то матери, на тихом катере! Аривидерчи! – выпалив всё это как на духу, секретарша-директриса закрутилась и исчезла.

Тимофей же сразу обрёл и память, и рассудок, вместе с осознанием себя. Осмыслить всё происходившее не дали. Ощутил Тимофей себя в непонятном плотном тумане, в котором переливались цвета. Ещё немного поболтался и решил действовать. Попробовал подвигаться вперёд – получилась. Назад попробовал – тоже вышло. Тогда полетел Тимофей уже куда-нибудь за разъяснениями. Снова моментальный успех. Не пролетел и пяти метров, как перед ним буквально туман преобразился в окна. При этом окна были ну как бы пронумерованы. Начиная с первого, показывали они Тимофею причины и как положено следствия его тут нахождения. Получалось, причины были такого характера, как: сам затеял, сам предпринял, своевольничал, втянул Светку Соколову, решил прославиться да на чужом приборе, и так далее, пока дело не дошло до кота.

Тут окна чётко показали и то, как баба Алевтина обидела кота, и те самые действия военного характера, предпринятые котом в отместку. Затем подробно окна изложили весь характер повреждений, показали кота прятавшегося за прибором во время горе – эксперимента, и вот собственно Тимофей тут! Всё происходящее к слову совсем не пугало и не осуждало, а наоборот интриговало и заводило. Ни с того ни с сего Тимофею пришло в голову поинтересоваться по какой причине загорелся чек неисправности двигателя на его машине. Дело в том, что на первой автомастерской выявить причину не удалось.

И снова подробный, полный видеоряд из окон. На этот раз окна показали и мелкий заводской брак с первопричиной в виде небрежного слесаря. Показали, почему слесарь в тот день пребывал в похмельном синдроме, а именно потому, что поссорился накануне с невестой. Не забыли и про не бережное эксплуатирование предыдущим владельцем – редкостным убийцей техники. Затем началась техническая составляющая открывшая Тимофею стружку в системе ТНВД и как результат поломанные первая и третья форсунки.

После этого открытия тревожная идея будто впилась в мозг иглою. А не помер ли я часом! Вот что начало крутиться в разуме и стало грустно и печально. На этот вопрос, окна почему-то упрямо молчали, зато по первому требованию показали, спящую жену и сынишку. На душе стало ещё отвратительней. Забегали мысли, как много Тимофей ещё не сделал в жизни, как много он не дал родным своим. Ещё прокрутилось всё то, что делал неправильно, по глупости ли или по злому умыслу, а исправить не успел. Да большинство того чего исправить бы не помешало, откровенно говоря и не помнил вовсе, а вот сейчас всё как-то странно открылось сразу и без приукрашивания. За каждым действием не благонравным, то есть причиной, следовала куча неурядиц, испытаний, неприятностей и бед, в виде следствия, и между причиной и следствием Тимофей впервые увидел ясно связь. Всё чётко и по делу.

– Не сейчас! Не надо сейчас! – попытался крикнуть Тимофей и протянул руку прикоснуться к сыну, мирно дремавшему в окне. Как тут его оторвало и закружило, а далее снова взрыв.

Очнулся Тимофей весь мокрый и холодный на гравии каком-то, да в кустах. Потрогал части тела, и вроде ничего, как не хрустело так и не болело. Присел и оглянулся. Немного странным место показалось. Смеркалось. Луна была немного с зеленцой, да маленькая, словно одна копейка. Закат там где-то вдалеке, сиреневым маленько отливал, да вот ещё кусты, кусты такие в матушке России не водились. Стёр с лица капли воды, растаявшие после заморозки азотом, и попытался встать, как тут прям за кустами женский плач. Встал, и, шатаясь сквозь экзотику, шагнул на звук. Увидел сразу Светку Соколову, так же всю мокрую, стучащую от холода зубами. Увидела и Светка Тимофея. Вскочила и, показывая в сторону других уже кустов, как нервная прохожая, заголосила:

– Он говорит! Что же это такое! Нет, ты послушай, он говорит!

Тимофей сам пребывающий ещё немного в шоковом состоянии начал вглядываться в сумрачные кусты, пытаясь разглядеть того, кто говорит. Случилось разглядеть не сразу, а разглядев, узрел смешного мокрого кота Жигана. Бабах! Тем временем Жигало, Жиган, Жульен, поняв, что прятаться нет смысла, забросил вылизываться и гордо вышел на поляну. Да тут же начал Тимофею объяснять.

– Клянусь всеми своими котятами, а у меня их по самым скромным подсчётам не менее трёх тысяч. Так вот всех до одного ставлю, на то, что всё это проделки уборщицы бабы Алевтины. Уверен на все сто, она специально так навредила, и именно своею шваброй повредила провода. Вот вернёмся, в тюрьму её за это первейшим делом, да на режим на строгий. Пусть тогда попляшет. Будет тогда знать, как швабрами проводку рвать, – всё это кот нараспев мурлыкал, но, как и все вруны в момент вранья глядел куда-то в сторону, не прямо, при этом жестикулируя передней лапой.

У Тимофея, от такой речёвки, и главное от самого оратора, сперва мозги поплыли набекрень. Однако быстро взял себя и посмотрел на Светку. Та так же слушала всё это, широко раскрыв глаза. Мириться приходилось, ведь не сон и не виденье, реальность и ещё раз реальность, вместе с сознаньем ясным ощущались. Но что за бред? С чего бы, ради? По ходу пьесы будем разбираться. Так Тимофей себе решил и косо посмотрел на Жигало. В памяти себе, те, освежил картинки, в которых именно Жульен мстил лихо бабе Алевтине, драл безжалостно проводку. Однако промолчал и наглого кота пока покрыл, не выдал. Решил пока не ссориться, а выяснять что происходит.

– Ты как это вдруг научился говорить? И если ты такой вот умный, не подскажешь ли нам грешным, где мы? – Тимофей старался быть спокойным, что на практике выходило не ахти как. Голос всё-таки дрожал. Вот кто действительно был спокоен, и даже можно сказать, в некоторой степени весел, так это Жульен. Весело он и отвечал: