Я люблю Капри - Белинда Джонс

— Смотри, оттуда открывается вид на «знаменитые Фарейглиони». Что бы это ни было.

— Это скалы, и произносится «Фаральони», «г» не читается, — говорю я ей.

— Попалась! — дразнится она. — По крайней мере, я знаю, как произносится «Капри». Пару дней назад кто-то упомянул его на работе, а я сразу: «И вовсе не „Кейпри", а „Капри"». С тех пор, как ты мне сказала, что это похоже на «Как приелось!», я уже не забуду.

— Какая прилежная девочка.

— Посмотри, какие магазины — «Булгари», «Прада», «Гуччи»…

— Я же говорила, — отзываюсь я.

Меня один звук этих имен угнетает. Терпеть не могу весь это шик, все эти лейблы — мне кажется, тем, у кого есть на все это время, в действительности просто нечем занять свои идеально наманикюренные руки.

— Интересно, какой он — этот Люка? — говорит Клео, вспоминая управляющего дедушкиного магазина.

— Запах одеколона сшибает с ног, весь увешан золотыми побрякушками, может, небольшая подтяжка под глазами, — предполагаю я. — В отеле принимают «Скай ТВ»?

— Нет, — извиняется Клео. — Но у них есть фены в комнатах.

— Фен тебе, наверное, и не понадобится. Тут написано, что там сейчас двадцать девять градусов. Солнечно. Солнечно. Солнечно. В середине недели небольшая гроза, а потом — жара.

— А на Кардифф какой прогноз?

— Дождь. Дождь. Дождь. В середине недели временами облачно, возможно, немного солнца, но не спешите закрывать зонтики.

— Другими словами, типичная июльская погода.

Клео поворачивается ко мне:

— Похоже, тебе нечего терять, кроме зеленоватой бледности.

4

Я появляюсь в «Вудвордс» на десять минут раньше назначенного. Мама занята покупателем, так что я тихонечко брожу вдоль вешалок и играю в «отгадай с трех раз цену», как когда-то в детстве. К «МаксМара» я почти пристрелялась, но Ронит Зилка[14] разносит меня в пух и прах. (Нет, одежда-то красивая, ничего не скажешь. Но цены из серии «Да ты шутишь!».) Я смотрю на маму в Бетти Барклай.[15] Вот еще один сослуживец подходит к ней, чтобы выразить соболезнования. У них такой сочувствующий вид. Знают ли они, что мама не видела своего отца сорок пять лет? Наверное, это все равно потеря. Может, и хорошо, что я ей сообщу о своем нежелании ехать с ней на Капри в середине рабочего дня — еще полдня она будет в центре водоворота событий, а к закрытию все забудется. Я смотрю, как мама надевает на лицо жизнерадостное выражение и возвращается к клиентке, чтобы показать той жакет с ремнем, который так идет к ее слаксам цвета зеленого яблока.

Каждый раз, когда я вижу маму в магазине, я вспоминаю, как мы с ней покупали серую юбку в складку мне для школы. Мне тогда было десять. Вы же знаете, что на детской одежде чаще отмечают возраст, чем размер, но когда продавец спросил маму:

— И сколько вашей дочери лет? — мама наклонилась к нему поближе и ответила:

— Ей десять. Но вы же видите, какого она размера.

Мама клянется, что не имела в виду мою полноту, но я этого так и не смогла забыть. К счастью, сейчас она уже не сможет наградить новым комплексом ни одного ребенка. Эта роль в «Вудвордс» отведена шестидесятидевятилетней Милдред. которая и Мерлина Мэнсона[16] довела бы до слез и уговорила сделать косой пробор.

Мама специализируется на разведенках, которые вновь хотят разбивать сердца. Они валят к ней толпами, глаза, опухшие от слез, никакой уверенности в себе, а на лбу написано: «Почему он меня бросил?» Два часа спустя они выходят из магазина заново родившимися — сексуальными и недоступными тигрицами. Как только они появляются, мама, дабы они почувствовали себя испорченными декадентками, предлагает им бокал шампанского и уговаривает признаться, чего они больше всего боятся: «На меня больше никто не обратит внимания» — «Что скажут соседи?» — «А вдруг меня у бол тают потратить две тысячи фунтов на новый гардероб?», и принимается за работу. И дело совсем не в одежде. Она дарит им новое отношение к жизни. Иногда они приходят обозленные, с желанием обесцветиться под платиновую блондинку и одеться, как нахальная барменша, чтобы отпраздновать независимость и показать этому неудачнику мужу, который сбежал с молоденькой, что он потерял, но мама предлагает им более стильную альтернативу, так что обычно через пару месяцев они возвращаются и рассказывают, что «он приполз на коленях». В девяти случаях из десяти он им к тому времени больше не нужен, они просто хотели посоветоваться, что взять с собой на отдых в Барбадос, куда они отправляются с новым другом. Так что, может быть, ее работа не такая уж и никчемная.

Меня притягивает мерцающее сияние отдела вечерних туалетов, я с шелестом прохожу мимо волшебных созданий, населяющих его, и понимаю, что вот такие, достойные «Оскара», наряды я смогла бы носить только здесь, в этом магазине, и нигде больше. Где еще я смогу задевать плечом или подолом людей, облаченных в творения Кристиана Лакруа или Бен ди Лизи?[17] Ничего более роскошного, чем «Спар»,[18] я не посещала уже чуть ли не полгода. Хотя на Капри, конечно, такие вещи надевают, отправляясь на прогулку в горы.

Я бочком пробираюсь обратно к маме и слышу, как она объясняет клиентке, что той больше подходят чистые и яркие изумрудные оттенки, чем грязноватые хаки или бледные салатовые. У нее настоящий дар, — как дегустаторы духов с их невероятно чуткими носами и дегустаторы вина с их чувствительным нёбом, мама удивительно точно умеет описать оттенок цвета. Она не назовет рубашку красной — нет, это будет цвет мака или пламени, кетчупа или помидора. Определенно, тут есть большая разница. И она имеет значение. По крайней мере, для нее. Если я говорила в детстве, что эта штука, например, желтая, она всегда просила уточнить — как яичный желток или как примула. А я отвечала в замешательстве: «При чем здесь еда и цветы? Оно просто желтое, мама».

Я думаю, для мамы мир богаче цветами, чем для остальных, — она, несомненно, упустила свое призвание, ей надо было придумывать названия для губных помад. Она высоко ценит Кельвина Кляйна:[19]

— Замша, имбирь, саман — великолепные названия для нейтральных цветов!

И «Клиник»:[20]

— Воздушный Поцелуй. Вересковая Луна. Янтарное Стекло — они замечательно передают ощущение легкого сияния.

Но вот Элизабет Арден.[21] по ее мнению, со своей коллекцией «Лип-лип ура!» просто сошла с ума:

— Подумай сама, какой цвет ты можешь себе представить, если помада называется «Егоза»? Или «Шумная возня»?

И главное, не дать ей взяться за «Урбанистический упадок», она никогда не забудет шока, который испытала, впервые увидев помаду с названием «Бродячий пес» и «Асфиксия».