НОВАЯ КВАРТИРА - Антон Гопко

Слушая Валю, Маруся задумчиво улыбалась и кивала головой в знак согласия. Затем спросила:

— Скажи, Валя, а в дружбу ты тоже не веришь?

— Дружба нет, дружба — это другое дело. Дружба она бескорыстная.

— Я тоже так считаю. Дружба гораздо лучше. Валя, ты классный парень… А Сашу я вообще не перевариваю.

— Что так?

— А чего в нём хорошего? Придурок какой-то. Отпустил дурацкий длинный хвост и ходит, как идиот. А какой он жадный!

— Да ну! Я этого не заметил.

— Ты что! Просто скаредный до невозможности. Представляешь, заставляет Лизу штопать ему носки — а ведь он совсем не бедный. Вот почему сегодня они мне вина не предложили? Думаешь, сама Лизка не налила бы? Это всё он. Это она из-за него. Это его жаба давит. И вообще он с Лизкой ужасно обращается. При каждом удобном случае напоминает ей, что она живёт на его деньги. Но это, Валя, всё между нами, разумеется… С ним же вообще разговаривать невозможно! Он же не может с тобой разговаривать, он руками машет и орёт.

— Да, мне тоже бросилась в глаза некоторая экзальтированность, — дипломатично заметил Валя.

— Нет, мне вначале тоже казалось: Саша, такой умный, так много знает. Но потом я быстро поняла, что ничего он не знает, просто задаётся до невозможности.

Злословие сближает людей. Никакие комнатные растения не способны создать столь же уютную и доверительную атмосферу. Валя откинулся к стене и мечтательно произнёс:

— Хорошо, чёрт возьми! А подумать только, через каких-нибудь три года вся эта жизнь уже закончится. Жаль.

— А мне надоело учиться, — ответила Маруся, — хочу работать. Знаешь, по-моему, у сестры на рынке в сто раз интереснее, чем здесь. И люди лучше, и дело какое-то есть. А ведь тут никто не заинтересован в учёбе, — сказала она таким тоном, будто открывает Вале какой-то важный секрет. — Есть карьеристы, есть пофигисты. И тем, и другим нужен диплом, а учиться никому не интересно. Зато выпендриваются — только об этом одном и думают! Лицемерие и подхалимаж — как мне всё это противно!

— А к кому ты себя относишь в таком случае? — с галантной иронией осведомился Валя. — К карьеристам или к пофигистам?

Маруся расхохоталась:

— А я — особый случай. Я учусь для родителей. Чтобы они мной, понимаешь, гордились. Я для них и школу с золотой медалью закончила.

— Для них это так важно? — сочувственно спросил Валя.

— Ха! У них бзик на том, чтобы дети получили высшее образование. «Вы должны хорошо учиться! Ученье — свет, неученье — тьма».

В полумраке обостряется слух. Днём редко замечаешь, как шумят трубы в ванной. «Убери свои грязные руки», — пробормотала Анжела, переворачиваясь на другой бок. Валя усмехнулся. Маруся посмотрела на него. Он сидел, небрежно откинувшись, положив одну ногу на другую и придерживая голень руками. Маруся только что заметила массивное железное кольцо у него на пальце. Затем перевела взгляд на лицо. «А он симпатичный, — невольно подумалось ей. — Нос немножко длинный, но это его не портит. Да, пожалуй, красиво смотрятся массивные кроссовки на тонких ногах».

Не только слух обостряется в темноте, обостряется и обоняние. Хотя, может быть, дело вовсе и не в темноте, а в пиве. Как бы то ни было, Маруся стала чувствовать совсем близко протёртую и прокуренную джинсовую куртку, так близко, словно бы прижалась к ней щекой. Ей даже почудился сладковатый запах Валиных волос.

— Нет, у меня всё не так, — задумчиво сказал Валя, возобновляя разговор. — Моим родителям вообще наплевать, как я учусь: сдаю, не сдаю, на что сдаю — совершенно наплевать.

— Ничего себе! — удивилась Маруся. — Неужели так бывает?

— Да они ждут не дождутся, когда мне надоест и я брошу. Понимаешь, мой отец художник. Довольно сильный, действительно. Он очень хотел и до сих пор хочет, чтобы я поступал в художественное училище. С детства, сколько себя помню, таскали меня по всяким школам искусств. Кончилось всё это тем, что до сих пор, если случайно увижу в магазине коробочку акварельных красок, — поверишь ли — блевать тянет. Вот я и пошёл сюда. Крику было! Ну, а что? Ведь что ни говори, а естественнонаучное образование — это настоящее образование. Вот мой отец, например. Как начнёт за обедом рассуждать: Камиль — Коро, Карл — Бррюллллов, — вроде бы культурный человек. А потом возьмёт да ляпнет что-нибудь вроде: «Не жуй жвачку, от неё волосы на нёбе растут», — так хоть стой, хоть падай. Или про инопланетян что-нибудь. А ещё он уже лет десять не ест грибы. Говорит, теперь они все мутанты. Не знает, что означает это слово, но в газете прочитал и повторяет. Я называю это гуманитарным слабоумием. Насмотрелся я на всё это и сказал родителям, извините, но никакой живописи больше не будет. Вот так. Зато до учёбы моей им дела никакого нет. Приезжаю летом на каникулы, а я сессию на все пятёрки сдал, первый раз в жизни круглым отличником вышел, а меня никто не спрашивает даже, как да что. Не выдержал, сам похвастался. Ноль эмоций! Они считают, что я тут ерундой, баловством занимаюсь.

— Нет, — сказала Маруся. — У меня, наоборот, так серьёзно ко всему относятся. Гордятся, всем рассказывают: «У нас дочка студентка. В Москве учится». Ты не представляешь, что с ними было, когда я тут в первую сессию получила тройку! Можно было подумать, конец света!

— Как ты умудрилась здесь в первую сессию получить тройку, если до этого всё время училась?

— А — Лизка не готовилась, ну и я из солидарности. Не хотелось сидеть над учебниками, говорить: «Ты мне мешаешь». Да и вообще.

— А она что получила?

— Пять. Но ей повезло. Она Габину отвечала, он у девушек хорошо принимает. А я такой вредной тётке попалась! Да и потом — Лизка краем уха что-нибудь услышит и уже может по этому поводу насочинять. А я так не умею — мне нужно во всём по порядку разобраться, от начала до конца. И вообще, Валя, вот что я тебе скажу: Лизка очень большая стерва. Очень. Это я тебе по секрету говорю, потому что ты мне нравишься.

— Ты мне тоже очень нравишься, — приглушённым, чтобы скрыть отсутствие дрожи, голосом сказал Валя, подсаживаясь к Марусе и нежно беря её за руку.

Вначале ей стало страшно. Рука Вали была тёплая и влажная. Чужой шершавый подбородок коснулся её шеи. Первой мыслью Маруси было сопротивляться, но она боялась разбудить Анжелу, и её слишком развезло от вина и пива. В голове мелькнул образ Лизы. «Почему это ей можно, а мне нельзя?», — подумала вдруг Маруся. Это решило исход дела. Страх исчез, его сменило любопытство, и она не убрала свою руку, а вместо этого просунула свои пальцы между пальцами Вали. Их ладони встретились. Валя сбросил кроссовки, обнажив серые носки, подобрал ноги на кровать, развернулся к Марусе и неловко поцеловал её, больно стукнувшись зубами. Затем он, чувствуя щекочущее тепло в животе — ощущение, привыкнуть к которому невозможно, — расстегнул пуговицу на её джинсах, высвободил майку и быстрым движением стянул её. Маруся легла на спину и с ленивым любопытством наблюдала, как Валя страстно лобзает её грудь. Не переставая ласкать и гладить, он скинул с себя куртку и расстегнул рубашку. Маруся увидела его тонкий красивый торс и робко погладила поджарый мускулистый живот с пупком, чуть-чуть вывернутым наружу. В ответ Валя крепко обнял её, навалившись всем телом, и шумно и горячо задышал ей в ухо. Кровать заскрипела.

— Тихо, тихо! — взмолилась Маруся. — Анжелу разбудим!

Валя приподнялся на руках. Его лицо было покрасневшим и смятым, а глаза горели от возбуждения.

— А пошли в душ, — предложил он.

Маруся подумала и сказала:

— Пошли.

Они бесшумно разделись догола и аккуратно, чтобы ничего не задеть, пошли в ванную. Маруся почувствовала вдруг весёлую жуть перед неизведанным, а ещё её забавляло серьёзное и сосредоточенное лицо Вали.

В ванной свет не выключался круглосуточно. Они встали под душ и судорожно включили воду. Несмотря на поздний час, напор был слабый, и Валя с Марусей еле помещались вдвоём под струёй. Он крепко прижал её к себе. Его кожа показалась Марусе резиновой. Валя поцеловал Марусю, и ей в рот попала тёплая и вяжущая водопроводная вода. Затем он отстранил её. Марусе стало холодно. Ей не приходилось раньше видеть голых мужчин, и только теперь она с отвращением разглядела все особенности их сложения. А Валя, видя растерянность Маруси, стал ласкать себя её несопротивляющейся рукой. Потом он встал на колени и стал целовать её тело. Маруся машинально теребила волосы Вали и с гадливостью наблюдала за его усердием. «Можно подумать, ему очень нравится», — промелькнула у неё презрительная мысль.

А Валины ласки становились всё откровеннее и горячее. «Я хочу тебя, я хочу тебя», — беспомощно, как будто у него была высокая температура, повторял он. До Маруси его слова доносились, как с другой планеты. Она стояла голая, мокрая и жалкая, её тошнило. Валя встал, прислонил её к стене.