Сотворение брони - Яков Резник

Перечитывая извлекаемые из тайника книги и военные документы советских военачальников, Гудериан искал ответа на вопрос: как это случилось, что он в середине двадцатых годов, находясь в России, видел в ней одну нищету, отсталость, невысокий уровень подготовки военных кадров? А прошло совсем немного времени — и в двадцать девятом ему привозят книгу «Характер операций современных армий» заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии Триандафиллова, где фундаментально, талантливо обосновывается теория маневренной войны, применения в ней танков. С того года военный атташе в каждый свой приезд доставляет ему все новые свидетельства того, что советская военная мысль лидирует в разработке теории маневренной войны и основного вида боевых действий — глубокой наступательной операции.

Мозг отказывался это признавать, но как опровергнуть попавшую недавно в его, Гудериана, руки инструкцию, которая буквально жжет пальцы, жжет глаза? Это уже не только теория — это практическое руководство, действующее у русских на маневрах и учениях с тридцать второго года. Тут главные положения теории глубокой наступательной операции в условиях маневренной войны: роль танков, прорыв фронта обороны противника на всю тактическую глубину и ввод эшелона подвижных войск для превращения тактического успеха в успех оперативный… «Да, русские нас опередили, похоже, что наш генштаб в последние годы оказался в обозе теоретического мышления. Но это не отрицает основополагающих элементов теории войн, разработанной Клаузевицем, Мольтке и Шлиффеном, не отрицает силы твоего аналитического ума, твоей дальновидности, Гейнц Гудериан!»

Эта мысль возвращала душевное спокойствие. Гудериан садился к письменному столу, придвигал к себе бумагу и чернила. Четко исписанные листы опять представлялись ему полями сражений, по которым мчатся армады его танков, оставляя позади себя поверженные и плененные армии противников рейха.

Это может показаться странным, но желанную для Гудериана встречу ускорила Москва.

Получив шифровку о военном параде на Красной площади 1 Мая 1933 года, Гитлер вызвал для доклада германского военного атташе.

Перед тем как отправиться к рейхсканцлеру, атташе встретил в генеральном штабе Гудериана, рассказал ему о параде и дал свою оценку новой советской боевой технике. Генерал видел в Гудериане лучшего в рейхсвере знатока механизированных войск и не стал от него скрывать, что встревожен растущей бронетанковой мощью русских.

— Фон Бломберг мне сообщил, что Гитлер почему-то настроен против меня, — проговорил в заключение военный атташе. — Кто знает, не окажется ли мой первый доклад ему последним в моей дипломатической карьере…

Гудериан, насколько мог, успокоил генерала, рассказал о хорошем впечатлении, которое Гитлер произвел на него на Куммерсдорфском полигоне. Они распрощались. Но не прошло и часа, как самого Гудериана вызвали в рейхсканцелярию.

Он ждал в приемной, тревожась за генерала и поругивая себя, что не заехал домой за планом — когда-то еще представится случай положить перед рейхсканцлером плоды своих расчетов и ночных раздумий!.. Тут распахнулись двери, и громкий недовольный голос словно вытолкнул из кабинета военного атташе.

— Плохо… — произнес генерал, проходя мимо Гудериана.

Быстрый, бесшумный, словно немой, адъютант проскользнул в кабинет с бумагами. Выйдя, он сделал знак Гудериану.

Гитлер был в кабинете один. Он вышел навстречу полковнику, проводил его до стола и с полуулыбкой на тонкогубом одутловатом лице показал на кресло:

— Я слышал, вы бывали в России, полковник?

— Да, мой фюрер…

Непреднамеренно, случайно вырвалась у полковника принятая в кругу нацистов высшего ранга форма обращения к Гитлеру, но вольность эта явно пришлась по душе канцлеру, и, заметив вспыхнувшее в его глазах одобрение, Гудериан обрел уверенность. Он стал рассказывать, как через четыре года после Рапалльского договора, установившего нормальные дипломатические отношения между Германией и Советским Союзом, командование рейхсвера с разрешения русских создало на Волге небольшой полигон для обучения группы немецких солдат и младших офицеров танковому делу.

— Русские, конечно, воспользовались вашими знаниями и опытом?

— Не думаю, мой фюрер. Там мне пришлось обучаться самому и учить молодых немцев на деревянных макетах. Сначала они обтягивались сверху парусиной и перемещались моими солдатами, потом делались из жести и передвигались силою мотора.

— Деревянные макеты?.. Вот она, сущность России! — истолковал Гитлер по-своему слова Гудериана, но тот уточнил, что ведет речь не о русских, а о немецких макетах.

— Когда я уезжал из России, она уже начала производить и оснащать войска легкими танками, скопированными с «Рено». Их насчитывалось в армии около двух десятков. На одном из таких танков обучались курсанты Казанского танкового училища.

— Единицы, да и те собирали из готовых французских узлов и деталей… — заметил Гитлер. — Мне хочется услышать, каковы сейчас силы большевиков: сколько еще машин они успели скопировать с «Рено» за прошедшие годы — сотню, две? А то некоторым паникерам мерещатся целые бронированные армады.

«Атташе…» — понял Гудериан. За несколько мгновений, которые отделяли вопрос от ответа, он успел подумать, что если потворствовать иллюзиям Гитлера, уменьшить цифры танковой мощи России, то его, Гейнца, план ускоренного развития броневых сил рейхсвера лишится главной мотивировки. «Скрывать истину невыгодно, говорить ее канцлеру небезопасно, а хуже всего хитрить с ним. Эти холодные проницательные глаза не простят…»

— В России насчитывается не менее пяти тысяч танкеток, танков и бронемашин, мой фюрер! Большинство из них — русских конструкций.

Гитлер встал, забросил руки за спину и пошел, все убыстряя шаг, вокруг стола, вбивая в Гудериана, как гвозди, полные иронии фразы:

— Тысячи танков… У России? Да она напоминает колосса, идущего по болоту и, чтобы не завязнуть с головой, опирающегося на плечи цивилизованных государств. Россия все берет у Германии, Англии, Соединенных Штатов — берет машины, берет инженеров, берет технологию. Без нас она ничто… Отказать бы России во всем, заявить ей: создавайте сами свой рай, — вот тогда весь мир увидел бы, как она сломает себе шею!

Без всякой видимой связи канцлер перескочил на то, что офицерский корпус, скованный обветшалыми традициями, плохо его понимает, но скоро поймет, потому что он, Гитлер, освободит Германию от оков Версаля, уничтожит безработицу, политические склоки партий, создаст армию, которую никогда не имело и никогда не будет иметь ни одно государство мира.