Вера, надежда, любовь (сборник) - Вера Колочкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Варька тут же появилась в дверях, держа в руке большую яркую сумочку с косметикой, с любопытством разглядывала Инну.
– Покажи, что у тебя там… – брезгливо сморщив губы, принялась рыться Инна в Варькиной косметике. – Боже, барахло какое… Я надеюсь, ты не на китайском рынке все это покупала?
Маша увидела, как вспыхнули на Варькином лице и без того яркие веснушки, сделала ей злые и умоляющие глаза, взглядом прося не хамить.
Варька вдруг широко улыбнулась, показав великолепные ровные зубы, заморгала наивно рыжими ресницами:
– Ой, а что это с вами, теть Инна? Какая вы страшненькая, оказывается… Без слез и не взглянешь! А косметика у меня хорошая, французская. Родители на мою неземную красоту никогда не скупятся… Хотя зачем мне? Красоту, ее ведь никакой косметикой не испортишь, правда? Да вы берите, тетя Инна, не стесняйтесь. Вам-то надо…
– В кого ты такая хамка выросла, Варвара? Вроде мать твоя тише воды ниже травы… Про отца я вообще промолчу! – со злобой бросила ей Инна.
– А у меня все наоборот, по закону компенсации.
– Ладно, Варя, иди к себе! – вмешалась в этот опасный диалог Маша.
– Как ты ее плохо воспитала, Мышь! – не могла уняться Инна. – Она меня совсем не уважает! Тоже, подружку нашла!
– Ладно, хватить на ребенка бочку катить! – заступилась за Варьку Лена. – Ты ж сама первая начала! Лучше подумай, что тебе дальше делать!
– А что мне делать? Я не знаю, что делать… – сникла Инна, вертя в руках коробочку с пудрой.
– Значит, так, – многозначительно помолчав, сказала Ленка. – Ведешь себя с ним как обычно. И никаких истерик, поняла? В глазах – только счастье и радость, и улыбайся пошире. Не спрашиваешь, куда пошел, откуда пришел да почему так поздно… И всячески демонстрируешь свою женскую слабость и никчемность. Только не переиграй, знаю я тебя… Ни в коем случае не дай ему понять, что ты знаешь про эту Алену. И болезнь себе какую-нибудь придумай покрасивше, поинтеллигентнее… Арсюша у нас мужик шибко порядочный, мы его за три рубля не отдадим! Самим пригодится. Я вот думаю, может, нам чуть-чуть ревности организовать? А, Мышонок, как ты думаешь?
– Как это? Какой ревности? – удивленно уставилась на нее Маша.
– Ну как, как… Вот звоню я, например, к Ларионовым домой. Арсюша берет трубку, а я ее кладу. Я снова звоню, он снова берет, я опять кладу… А потом трубку берет Инка и разговаривает со мной, будто с мужиком – извините, мол, уважаемый, прекратите свои звонки, вы ж понимаете, я мужа люблю, и вообще, я не такая, я жду трамвая…
– А вдруг он, наоборот, обрадуется возможности кому-то меня сплавить? – испуганно проговорила Инна. – Нет, Ленка, такие игры – не вариант…
– Ну, тогда я не знаю… – развела руками Ленка. – Не хочешь в игры играть, можно действовать и более жесткими методами.
– Это какими? – насторожилась Маша.
– Какими, какими… Есть у меня парочка крутых знакомых, еще с детдомовской юности, из общества «синих», знаешь про такое? Так вот, эти ребята одним своим видом напугать могут, а если слегка прижмут – твоей Алене мало не покажется.
– Нет! И не думай даже! Нам еще уголовного кодекса в этом деле не хватало! Сами справимся! – остудила Ленкин пыл Маша.
– Да ладно, сами так сами… Но ты мне все равно эту Алену покажи, мне жуть как интересно стало. Я на днях к тебе на работу заскочу, разведаю обстановку. И вообще, время уже позднее, засиделись мы у тебя, Мышь… Давай, Ларионова, надевай улыбку на рожу да поезжай домой, поджидай своего верного любящего мужа, как и договорились. А кстати, вы не забыли, голубушки? – вставая из-за стола и направляясь в прихожую, спросила она. – В субботу едем в деревню к моему Овсянке, баба Нюра нас ждет, пироги печь будет!
– А может, без меня? – заныла Инна. – Сама же сказала, чтоб я дома была, любимого мужа поджидала…
– Ничего страшного, поедешь, развеешься. Ты ж не просто так, ты ж ради подруги… Арсюша такие вещи понимает и приветствует! Так что жди, в субботу утром я за тобой заеду!
Маша по традиции расцеловалась с Ленкой, улыбнулась вежливо на Иннино небрежное помахивание рукой, закрыла входную дверь, вернулась на кухню. Вскоре туда же притащилась Варька, села за кухонный стол, сложив ручки одна на другую, как прилежная первоклассница.
– Ругать будешь? – спросила тоном напроказившего ребенка, хлопая рыжими ресницами.
– Да нет, разве такую хорошую и вежливую девочку можно ругать? – в тон ей ответила, улыбаясь, Маша.
– Вот объясни мне, мам, одну вещь… – заговорила Варька задумчиво. – Когда тебя тетя Лена Мышонком называет, это воспринимается просто как производное от твоего имени, по-дружески, тепло и ласково. А у тети Инны ее обращение «Мышь» звучит так, как будто ты и в самом деле противная серая мышь, на которую и смотреть-то неприятно, не то что с ней разговаривать.
– Не знаю, дочь… Я уже привыкла, не замечаю даже…
– Мам, а зачем к этому привыкать? Какая в этом необходимость? Что, если ты не будешь дружить с тетей Инной, дядя Арсений тебя выгонит с работы? Допустим, даже если и выгонит, ты больше другой работы себе не найдешь, что ли? Вот не понимаю я! Просто не могу смотреть на эту вашу фоновую дружбу!
– Какую-какую дружбу, не поняла? – развернулась Маша к дочери от раковины, где мыла посуду, удивленно на нее уставилась.
– Ну, это когда вся дружба строится на том, что один для другого составляет выгодный фон. Тетя Инна же на всю катушку отрывается, будто демонстрирует всем: смотрите, люди добрые, с кем мне, такой неземной красавице и гламурнице, приходится дружить! С серой мышью! Позор! Пожалейте меня, люди добрые!
– Ну, это уже преувеличение, дочь. Аллегория. Ты у меня фантазерка, мыслишь образами. Мы дружим втроем уже сто лет, привыкли друг к другу, да и поздно в моем возрасте друзей менять…
– Не знаю, мам, лукавишь ты что-то. Вот чувствую – лукавишь, а где собака зарыта – понять не могу!
Маша не успела ей ничего ответить, да, собственно, и не знала, что ей ответить. Хлопнула входная дверь, Варька подскочила со своего стула, помчалась в прихожую. В кухню вошел улыбающийся Семен, неся ухватившую его за шею Варьку, ласково приговаривая:
– Смотри, Маш, скоро девку замуж отдавать, а она все на шее виснет…
– Да ну его, этот замуж, я с вами жить буду!
– Накорми лучше отца, чем глупости-то говорить, – улыбаясь, сказала Маша. – Устала я сегодня что-то… Пойду спать лягу.
Она медленно развязала фартук, проходя мимо дочери, поцеловала в рыжую макушку. Уже лежа под одеялом и вспомнив Варькино «лукавишь, мам…», наконец дала волю слезам. Хорошая моя, умная рыжая девочка! Я и сама не пойму, как это со мной случилось. Наказана я любовью, как тяжкой болезнью. Нет от нее спасения, и лекарств, чтобы вылечиться, тоже никто пока не придумал. Одно лекарство только и есть – всегда рядом быть. Хоть как, любым способом. Хоть сбоку припеку, но – быть. Потому и буду дружить с кем угодно, хоть с чертом лысым…