Двое - Борис Зыков

class="p1">И снова тьма! Шагаю полоумно…

Мне кажется, что я иду к тебе.

ЕСЕНИНСКИЕ СТРОФЫ

ТАЁЖНЫЙ ЕСЕНИН

Ничто, человече, тебя не исправит!

Ну, как воспевать мне несчастный народ,

Который сегодня живёт, словно грабит,

И грабит, как будто затем не живёт!?

Увы, но не верю я в счастье урода,

Когда он корчует леса набегу.

А я воспеваю живую природу,

Воссоединяя любовь и тайгу.

Где мир возрождается песней весенней,

Росою травинка младая блестит…

А кто-то мне в спину: «Таёжный Есенин».

Куда до него мне?! Но, всё-таки, льстит.

ПЕРОМ, НЕ РУЧКОЙ

Мне чудится дубрава, тополь, клён,

Не гонорар в своих размерах конский.

В классические рифмы я влюблен,

Мне Пушкин больший брат, чем Маяковский.

Нас учат почитать больших творцов,

Но Бог един — не сотвори кумира.

Узнав, что я продолжил "грех отцов",

Возможно, что лишат меня мундира.

Неведеньем народа дух томлён.

Слагать стихи пером, не ручкой, волен.

Мой козырь в рукавице был кроплен,

Но покер — не моё, я дюже скромен.

Воспринимая жизнь без прикрас,

Читатель спит, пока писатель пишет.

Пусть дело было шито напоказ,

Полковника, увы, никто не слышит.

По заповедям плотника живу,

И матерьялом служит мне фанера.

Однажды, не во сне, а наяву,

Меня сожрут, как съели парфюмера.

СПОР С СОБОЮ

Я, может быть, сегодня лгу,

На чей-то опираясь опыт.

Но как забыть мне на лугу,

В ночи звучащий этот шепот?

Ведь попытаться убежать

Я не смогу! Пытаюсь снова

Виски ладонями зажать –

Уйти от внутреннего зова.

И словно брежу наяву,

Порою вынужден таиться.

Кричит и рвётся в синеву

Сердечко, раненою птицей.

Но как простить себе разлад

И ссору с некогда любимой?

Той, чей очаг поныне свят.

Как проходить не глядя мимо?

Какой же нужен приговор

Тому, чей зов сильнее чести?

С собою затевая спор,

Торопится к чужой невесте.

Здесь подсказать я не смогу:

Где счастье ждёт, а где несчастье.

Я, может быть, сегодня лгу,

Чужому опыту подвластен.

ОВЕН

Мой быт злосчастный лжив

И совесть безутешна.

Возможно, дух мой жив,

Но жизнь давно кромешна.

Отчаянье и грусть

Томят меня в потёмках.

В подполье я как груздь

При вековых позёмках.

Но нету стен вокруг,

И подпол мой условен.

Судьба — сансары круг,

В котором я лишь Овен.

Веду нескромный быт,

При скромности мечтаний.

Дух мой в потёмках скрыт,

В обход мирских преданий.

ПЫЛАЙ, СВЕТИЛО!

Пылай, небесное светило

И озаряй собою высь,

В твоих лучах струится сила,

Что вдохновляет нашу жизнь.

Блистай июлем, хлебом нежно,

И заполняй собою степь.

Так драматично и безгрешно,

Как птиц на юг, летящих, цепь.

Осматривая дали между

Холмов, где правит суховей,

Сниму всю лишнюю одежду

И грусть пошлю долой взашей.

О, позолоченное чудо:

Пожухлая сполна трава,

Не осенью ей стало худо,

Измором взяла всё жара.

Я верю искренне, что вскоре,

Не по причине лишь дождей,

Всё исцелит согласно Торе,

Пролившийся на степь елей.

Затушит зной, пригонит стужу,

И я промерзну до костей.

Сложу, возможно, строфы мужу,

На камне посреди полей.

Однако, ностальгии внемля,

Строптивый стих мой сложен так:

Люблю родную степь и земли,

Что утопают во степях.

В МЕЧТАХ ОБ ОБЛАКАХ

Мой дух в мечтах об облаках,

Не у Ишима обитает.

Я обожаю в городах

Блеск окон, в коих небо тает,

И пух, что кроет тротуар

Небесной белоснежной ватой,

Не тополей репертуар,

Природою своей богатый,

А влажный утренний туман,

Клубящийся всем покалено,

В котором горожанин пьян,

Переставляя ноги ленно.

Осознаю земную твердь,

Иду насильно, заплетаюсь.

Не стопорюсь — мне в помощь жердь,

Но постепенно рассыпаюсь.

Играя гривою в луну,

Свободу лошадь отмечает,

А я в сторонке спину гну —

Не воля это! Отвечаю!

В надежде кутаясь в снегах,

Шагаю к морю — путь далёкий,

Мой дух в мечтах об облаках,

Ко дну морскому тянет ноги.

СВЕТ В ОКНАХ

Часы показывали восемь,

И в меланхолии тупой

Из парка выползала осень

Дождём и снежною крупой.

Желток от лампы лился в морось,

И он подумал, закурив:

“Как часто люди слепнут ссорясь,

Как слепнут в дождик фонари”.

А он стоял насквозь промокнув

И скулы в горечи свело,

Вокруг него светились окна,

За ними было так тепло!

Не чувствуя совсем мороза,

Готов стоять был целый век,

Припав щекой к стволу берёзы,

Мешая слёзы, дождь и снег.

И толи нервы, толи холод

Его опять вгоняли в дрожь,

И грохотали, словно молот,

Слова: “Когда же ты придёшь?”

Потом не стало в окнах света,

И отлетели звуки прочь.

Ему казалось, вся планета –

Сплошные холод, снег и дождь.

Она пришла в рассветной бели

И вдруг увидела штрихи –

На белом саване горели

Его последние стихи:

Ты вспоминай меня без боли,

В минуту трудную зови,

Когда захочешь лучшей доли,

Когда замёрзнешь без любви.

И если я хоть что-то значу

В твоей безрадостной судьбе,

Ты вспоминай, и я заплачу

Дождём и снегом о тебе.

СТЕПНАЯ ГОСТЬЯ

Угасает закатное пламя,

Спят беспечно берёза и тополь.

Не тревожит меня бычье знамя.

Заграница — как-будто некрополь.

Всё стабильно в отсутствии трендов.

На востоке дела утончённы:

Нет ни акций, нет ни дивидендов.

Лишь одною судьбою сплочённы.

Как песчинки в часах замирали,

Так и жизнь во степях стопорилась.

Здесь блюдут честь семьи и морали

Благодать по углам притаилась.

Бешпармаком, казы и шубатом,

Угощаюсь за праздным застольем.

Пополняя казну медным златом,

Всей душой наслаждаюсь раздольем.

Фейерверками полнится небо,

Ослепляя ночами и днями.

Как поэзией, вскормлена хлебом

Вся земля во степи под ветрами.

МОЯ ДОРОГА

Ведут дороги на рассвет

Иль на закат, иль вовсе мимо,

Но только в мире лучше нет

Той, по которой шёл с любимой.

Не оглянусь, не посмотрю,

Не стану взвешивать всё строго.

Я поведу тебя в зарю!

Твоя любовь — моя дорога!

В ПОЛЕ С КОНЁМ

По раздолью, зелёному полю,

На закат, где краснеет зарница.

Уходили с конём мы на волю.

Ледянющей водицы