Нрав трав или Владимир Ильич очень не любил герань - Андрей Измайлов

Они вошли в кабинет истории техники. Учитель - маленький опрятный седой человек - заученной скороговоркой бубнил что-то о ракетах и космических полетах; один за другим мелькали слайды. Исчерпав тему, он лениво спросил, есть ли вопросы, вовсе не надеясь их услышать.

- Сейчас ракетные двигатели почти не применяются, правда? - спросил Роб.

Учитель взглянул на него с легким удивлением:

- Едва ли. Конечно, они используются на авиатреках, но по-настоящему полезного применения не находят.

- Но ведь ракеты были изобретены для межпланетных полетов. Это правда, сэр?

- Да.

- Тогда почему от них отказались? Люди летали на Луну, зонды достигали Марса...

Учитель ответил, чуть помедлив:

- Отказались, потому что сочли это бессмысленным, Рэндал. Рэндал, я не ошибся? Биллионы фунтов были выброшены на бесполезные проекты. Сегодня у нас другие цели. Счастье и достаток населения - вот к чему мы стремимся. Мы живем в более разумном, более упорядоченном мире, чем тот,

- 10

в котором жили наши отцы. Теперь, если ваше тщеславие удовлетворено, мы вернемся к уроку. Гораздо более полезное изобретение человечества, усовершенствованный вариант которого применяется и по сей день, двигатель внутреннего сгорания. Происхождение этого...

Одноклассники смотрели на Роба с презрением, даже с отвращением. В старой школе тоже не жаловали любителей задавать вопросы, но здесь, как он понял, было много хуже.

"Интересно, - думал Роб, - неужели мы действительно настолько счастливее прошлых поколений, как говорит учитель? Конечно, никто не умирает от голода, нет войн. Правда, идет война в Китае, но Китай так далеко. Все тревоги и заботы остались в прошлом, если только сам не выдумаешь себе хлопот. Вдоволь развлечений: головидение, Игры, Карнавалы. Случаются и беспорядки, но быстро гаснут, не принося больших жертв. Многие даже наслаждаются ими. Наверное, учитель все же прав.".

Роб вспомнил о словах Перкинса. Значит, его не тронут три недели. Это утешало, ведь прошло только три дня с тех пор, как он в интернате.

***

Дождливое ненастье сменилось теплой солнечной погодой, скорее летней, чем весенней. Вечером второго дня Робу посчастливилось увильнуть от группы старшеклассников, следящих за дисциплиной в интернате, которые рыскали в поисках подходящей жертвы. Он пошел к реке, пробираясь по краям спортплощадок, крадучись, словно делал что-то недозволенное. Он не знал, нарушает какой-нибудь очередной запрет или нет, но ради одного спокойного часа решил рискнуть. Роб давно усвоил, что большинство людей - и дети, и взрослые, тяготятся одиночеством. Он же всегда любил быть один, а теперь наслаждался уединением больше, чем прежде.

Он прихватил с собой книгу и, повинуясь внезапному порыву, фотографию матери и связку писем, которые нашел у отца. Книга была библиотечной - одна из тех, что он взял в последний раз. Вернуть их Роб не успел и не представлял, как сделать это теперь. Отсюда до библиотеки было шесть-семь миль, но, в любом случае, воспитанникам запрещалось выходить за территорию интерната без специального разрешения, а младшим школьникам такое разрешение не давалось никогда. Роб понимал, что рано или поздно тайну придется раскрыть, но не спешил. Он уже знал: других книг у него не будет. Библиотеки в интернате не было, да и вообще не было никаких книг, кроме скучных описаний наглядных учебных пособий. Роб читал свои сокровища очень медленно, растягивая удовольствие. Первая, "Наполеон Ноттинг Хилла", рассказывала о Лондоне Викторианской эпохи: улочки, освещенные таинственным светом газовых фонарей, благородные сражения... Сказка, конечно. Даже полтора века назад Лондон уже достаточно превратился в Урбанс. Впрочем, верить этой сказке было приятно. Роб подумал о нынешних стычках между болельщиками разноцветных секций авиатрека. В ту далекую пору, наверное, было нечто поважнее, за что стоило бороться и отдать жизнь. Дочитав до конца главы, он отложил книгу и взял фотографию, вновь пытаясь разгадать смысл загадочной улыбки матери. Роб всегда знал, что мать не только неизлечимо больна, но и очень несчастлива. У нее никогда не было близких друзей. Он взял в руки письма. Даже прикосновение к ним связывало его с прошлым. Теперь уже никто не писал писем - звонили по видеофону или отправляли звукограммы. Странной, но удивительно приятной казалась мысль о том, что когда-то люди писали друг другу письма на настоящей бумаге, неспешно и аккуратно выводя каждое слово.

- 11

Это была личная переписка. Роб долго не решался прочесть письма, но после мучительных раздумий сорвал резинку и взял первый конверт.

Он осторожно вынул листки бумаги, развернул и начал читать. Это действительно оказались любовные письма. Но вовсе не из простого любопытства Роб хотел прочесть их. Он надеялся, узнав что-нибудь о прошлом матери, стать ближе к ней, понять тайну ее улыбки. Но письмо разочаровало его - это было обычное послание девушки своему возлюбленному: люблю, скучаю, как нескончаемо тянутся дни до новой встречи... Он уже складывал письмо, как вдруг заметил в верхнем углу адрес: "Белая Вилла, Ширам, Глостершир". Глостершир находился в Графстве! Беглый просмотр остальных писем лишь подтвердил догадку - его мать родилась в Графстве, там познакомилась с отцом, когда тот приехал по каким-то служебным делам, влюбилась в него и уехала с ним в Урбанс, где они и поженились.

***

В программах головидения Графство не упоминалось даже вскользь, но Роб слышал о нем. Обычно о Графстве говорили тоном, в котором зависть смешивалась с презрением - дескать, там живут бездельники-джентри со своими слугами. Были и другие, их называли Сезонниками. Сезонники работали в Урбансах, а жили в Графстве. Одни возвращались домой каждый вечер на личных коптерах, другие - только на выходные. К этому классу принадлежали врачи, юристы, высшие чиновники, директора заводов.

Те, кто жил в Урбансах постоянно, никогда не стремились пересечь границу. Зачем? Жизнь в Графстве рисовалась чрезвычайно скучной: ни Игр, ни головидения. Там не было даже развлекательных центров, а как можно жить без танцевальных залов, без парков с аттракционами, без ярких огней? В Графстве не было ничего, кроме унылых деревень, затерянных средь огромных полей, да нескольких крошечных городков. Лошади, которых в Урбансах можно было увидеть лишь на ипподромах, в Графстве служили единственным средством передвижения. Тусклая неспешная жизнь, без электромобилей, автобусов и подвесных дорог.

Но самым ужасным считалось то, что в Графстве не было никакой "общественной жизни". Ни толчеи, ни восхитительного чувства единения с шумной толпой, которая подарит тебе уверенность и надежность. Урбиты были очень общительны и наслаждались обществом друг друга. На морском побережье все стремились непременно попасть на те пляжи, где люди лежали и сидели настолько вплотную, что едва можно было разглядеть песок. А в Графстве? Бескрайние поля, уходящие за горизонт; пустынные берега, тишину которых тревожили лишь крики чаек; верещатники, где, страшно даже вообразить, часами можно было не встретить ни одной живой души!