Леве (ЛП) - Александра Айви

— Ты знаешь, я думал, что ненавижу тебя, — медленно сказал он. — Теперь я понимаю, что мне жаль тебя.

Его мать фыркнула, как-будто возмущенная его словами.

— Я дож этого гнезда, — прошипела она. — Самая страшная горгулья во всей Европе.

— Нет. — Леве покачал головой. — Ты одинокая, злая старуха, у которой нет ничего, кроме пустого титула и заблуждения, что это делает тебя важной.

Ярость полыхнула в ее глазах прежде, чем она смогла вернуть им хитрое выражение:

— Если тебе нет дела до меня, тогда почему ты здесь?

— Гоняюсь за тенью, наверное.

— Тогда отпусти меня.

Леве закатил глаза.

— Хорошая попытка.

— Я дам тебе десять минут форы, до того, как разыщу тебя и убью.

— Заманчиво, но… думаю, что нет.

— Отлично. — Ее губы вытянулись в узкую линию. Это должна была быть улыбка? Sacrebleu. — Я дам тебе час.

Леве задумался. Действительно задумался. Возможно впервые за свою долгую жизнь. Чего же он хотел?

Ясное дело ему никогда не получить одобрения матери. И не залечить ран прошлого. И даже… как там люди говорят? Не поставить точку.

Но он мог иметь то, что было украдено у него.

— Я хочу, то, что принадлежит мне по праву, — заявил он, величественным тоном.

Серые глаза прищурились.

— Пустой титул?

— Конечно нет, — сказал Леве в замешательстве. Только женщинам было разрешено наследовать место дожа. — Клодин — твоя наследница.

— Но ты мог бы быть принцем. — Однажды, он отдал бы все, чтобы вернуть свой королевский титул. Сейчас он пожал плечами, равнодушно.

— Нет, если буду мертв.

Берта молча взвешивала свои возможности, ее хитрый мозг искал способ убедить его освободить ее от его заклинания, фактически не имея возможности предложить ничего ценного.

— Возможно, мы могли бы заключить перемирие, — она неохотно уступила.

Леве скрестил руки.

— Единственное, что я желаю это свое место в Гильдии.

Берта была действительно в шоке от его требования.

— Не будь идиотом. Они никогда не примут тебя.

— Они примут, когда ты добавишь мое имя на Стену.

Стена Памяти запрятана в катакомбах Парижа. Кто построил ее, и почему она находится именно там, было потеряно в туманах времени, но имена горгулий волшебным образом появлялись там, когда они рождались, официально предоставляя им место в Гильдии. Та же магия стирала их имена, когда они умирали.

Или, подобно ему, были лишены места в Гильдии.

Это было редкостью, но дож или старейшина, мог вернуть имя на Стену.

— Никогда, — прошипела она.

Леве расправил плечи.

— Ох, не ошибись. Ты будешь лично вписывать буквы.

— Ты не можешь заставить меня написать твое имя, — бесилась его мать. — Это должно быть сделано добровольно.

— Я знаю, как это работает.

Она прижалась к стене, настороженно глядя на Леве, когда он поднял руки.

— Тогда как ты намерен меня заставить вернуть тебя в Гильдию?

Леве подавил недостойное чувство удовольствия от того, что имеет власть над матерью.

Это не должна быть месть.

Это было правосудие.

— Позволь мне показать тебе, — пробормотал он, посылая свои воспоминания о его битве с Темным Властелином непосредственно в ее мозг.

Ее когти впились в пол, ее увядающая кожа стала пепельного цвета.

— Sacrebleu.

Глава 5

Валла закончила мыть блюдца и протирала стойку, когда заметила, что ее элегантное хрустальное блюдо Уотерфорд опустело.

— Вот, проклятье, — выдохнула она, как раз, когда знакомое покалывание защипало ее кожу.

Как возможно, что ледяная волна силы Элайджи может посылать, прилив жгучего тепла через нее? Это было также невозможно объяснить, как то, что фотоны могут быть в двух местах одновременно. Загадка Вселенной.

— Валла. — Со скоростью, которая продолжала удивлять ее, Элайджа оказался рядом с ней, в его присутствии она как будто была обернута сексуальной, осязаемой силой. — Что еще случилось?

Она отчаянно пыталась контролировать бешено колотящееся сердце и трепет волнения, от которого сжался ее желудок. Вампир мог почувствовать возбуждение за сто шагов.

— Где Леве?

Элайджа откинул голову назад, позволяя своим чувствам обследовать окрестности.

— Он ушел.

— Как и мой амулет.

Хмурость омрачила поразительно красивое лицо.

— Ты его потеряла, или его украли?

— Не украден… взят взаймы, — поправила она. — Или, по крайней мере, я так думаю.

На вампира это не произвело впечатления; его темные глаза засияли яростью.

— Если горгулья — вор, я его отыщу. И обещаю, он не вернется.

Она проглотила тяжкий вздох.

Часть ее будет всегда ценить в Элайдже яростное желание защитить ее. Но она устала ждать, когда он увидит в ней взрослую женщину, которая более чем способна сама позаботиться о себе. Она делала это в течение долгого времени.

— Я хочу, чтобы он вернулся.

— Que? — вампир потребовал с явным раздражением. — Он уже украл твой амулет… кто знает, что он может украсть в следующий раз?

— Мне плевать на амулет. — Она прикусила нижнюю губу. — Я беспокоюсь о причине, по которой Леве его забрал.

Элайджа пожал плечами.

— Он может заложить его за немалые деньги. Низшие демоны часто используют воровство, чтобы прокормить себя.

— Не будь ты таким снобом, — упрекнула она, рассеянно накручивая золотой локон на палец.

Это была привычка, которую она приобрела, когда была совсем молодой девушкой, и полагала, что найдет своего Прекрасного Принца и осядет, чтобы родить десяток-другой маленьких голубоглазых нимф. Привычка единственное, что осталось от той глупой, идеалистической маленькой девочки.

— Леве приехал в Париж с определенной целью. И у меня есть ощущение, что он надеется, что амулет поможет достигнуть этой цели.

Он осторожно забрал локон с ее пальца и заправил за ухо.

— Если тебя не заботит кража амулета, то почему ты обеспокоена?

— Я беспокоюсь, что Леве навредят, — пробормотала она, борясь с желанием прижаться щекой к его руке. Словно кошка, требующая ласки. — Когда я повстречала его возле башни, он был атакован двумя большими горгульями, которым явно не нравился.

Температура не понизилась, но Валла могла поклясться, что она увидела пары своего дыхание.

— Mère de dieu, — прорычал Элайджа, он схватил ее за подбородок и заставил смотреть в его темные глаза. — Ты же не была настолько глупа, чтобы вмешаться, не так ли?

Она вся напряглась, прищурив глаза. Она готова была взорваться.

— Глупа?