ТЕОРИЯ ТАНЦА - Игорь Фролов

— А мне сон сегодня приснился, — сказал сторож Х. — Только там вместо кошки была собака. И ты ее убил. Интересно, кто из вас двоих мне врет — мой вещий сон или ты?

НА КРЫЛЬЯХ НОЧИ

Эта история — переходное звено от внутреннего к внешнему. Если изъясняться языком китайской "Книги Перемен" (тоже не случайный персонаж в нашем повествовании), то это момент превращения верхней черты нижней триграммы в нижнюю черту триграммы верхней (тут смайл для тех, кто намеревается ругаться). Если же вернуться к простым словам, то мы посмотрим, как сон одного героя сочетается с грубым воздействием внешнего мира на голову другого.

…А был апрель, его 17-е число 93-го года. В этот день шесть лет назад с героем Х. произошел случай, который (если бы судьба довела его до логического завершения) стал бы последней историей в жизнеописании. Только писал бы те истории автор уже в ином мире. Но сейчас, в апрельскую ночь, сторож Х. конечно не думал, что находится в той же точке орбиты, однако шесть (полная гексаграмма, возвращение!) витков спустя.

Он шел на дежурство с удачного свидания и улыбался. Вы думаете, что радость на его лице была обусловлена приятными воспоминаниями о только что случившемся? Отчасти, но не в полной мере. В основном радовало то, что была весна, а в запасе — несколько часов ночи, чая, сигарет, стука пишущей машинки. Правда, беспокоила одна маленькая заноза: в особняке сейчас был сторож У., который использовал отсутствие сторожа Х. для своего свидания. Он предупредил, что останется ночевать — мама не любит, когда он приходит поздно и неровно продвигается по коридору к туалету. Хорошо, если он уже проводил девушку и спит, — думал сторож Х., - лишь бы не подмочил мое вдохновение своим нескончаемым крепким чаем…

К ночи подморозило. Он опустил уши своей "финки", поднял воротник уже потертой и местами порванной армейской "шевретки", и ломал шагами хрустальные пластины луж, вдыхая холодный воздух весенней ночи. Он шел, глядя прямо перед собой и наблюдая, как от фонаря к фонарю растет и убывает его тень. Лед под его шагами громко хрустел, и сторож вздрогнул от неожиданности, когда по бокам его тени вдруг выросли еще две.

Что подумал он в тот момент? Здесь память начинает барахлить, но мы еще успеваем услышать: "Обернуться? Нет уж, подумают, что я испугал…".

Тут потеряно "ся", как вы поняли, — оно просто не успело, потому что в этот момент к его макушке что-то тихо прикоснулось. Именно тихо, как будто ребенок пальчиком тронул. Но это был дьявольский ребенок — от его невесомого прикосновения исчез мир и сам сторож. Нет, он еще увидел яркую вспышку, стал маленьким и бесконечно далеким, услышал чей-то далекий крик: "Ааааа!", и ласковый голос: "Тихо-тихо-тихо…", и почувствовал, как его подхватывают под далекие чужие руки, потому что далекие бесчуственные ноги еще бегут, уже заплетаясь, и их медленный бег кому-то нужно направить в нужную сторону…

…Щеке было холодно и мокро. Он открыл глаза и смотрел на льдистую плоскость, уходящую из-под щеки вдаль. Вдали светил синий фонарь. Холод разливался по телу, в голове горела боль. Приподнялся, морщась от боли в макушке. Что-то звякнуло, он посмотрел, — на снегу лежала связка его ключей. Куртки на нем не было. "Идиоты, — подумал отрешенно, — она же старая, рваная уже. Изуродовали добрые люди, но ключи оставили — и то хорошо". Вдруг всплыли чьи-то слова: "Готовченко. Пушку убери, не понадобилась". Встал осторожно, с болью вздохнул, ледяной воздух проник через вязку тонкого свитера.

Шел, ускоряя шаги, потом побежал. Нарастала ярость. Обидно, что лиц не видел. Будут теперь встречать, смеяться про себя. Ну, где вы там, бесы-мстители, раз ангелы-хранители проспали, — устройте этим уродам страшную казнь сию же минуту, я оскорблен! Нет, они должны знать, кто и за что! — поставьте их передо мной, и я порву этих сук голыми руками!

Встречная парочка шарахнулась от бегущего человека в легком свитере. "Трудовые резервы, бля", — подумал он, аллюром вбегая в арку.

Окно в ординаторской светилось, отпугивая грабителей в отсутствие хозяина. Он постучал в дверь громко и требовательно, зная, как крепок сон сторожа У. Ждал, переводя дыхание. Тишина. Стучал снова и снова, потом пинал, потом долбил пяткой, потом орал и кидал в окно снежки. Замирал и прислушивался. С тревогой подумал, что на его шум с улицы прибежит милиция, начнет заламывать руки и бить по почкам. Плюнул и пошел вдоль здания. Проваливаясь по пояс в нетронутый снег, добрался до забора, перелез на территорию трикотажной фабрики, которая примыкала к стационару. "А здесь вохра, запросто могут пристрелить", — подумал равнодушно, дошел до водосточной трубы и полез на второй этаж — окна первого были забраны решетками. "Только бы окно было открыто, — думал, карабкаясь, — а не то разобью нахуй!".

Проснулись ангелы-хранители и открыли шпингалеты (вернее, они там не закрывались, потому что сторожа часто курили в это окно). Сторож Х. толкнул старую деревянную раму, и она открылась.

Это была палата с кроватями. Прямо перед сторожем Х. на второй кровати от окна лежало под одеялом тело сторожа У. Оно храпело.

— Ах ты, скотина глухая! — заорал сторож Х., поднимаясь с колен на подоконнике. — Ты почему здесь спишь?!

Сторож У. поднял голову и с ужасом смотрел на черный силуэт в контражуре света — в глаза ему бил прожектор "трикотажки". Потом крикнул тонким голосом:

— Кто ты?!

— Я те покажу, кто я! — рычал сторож Х, спрыгивая на кровать под окном, взлетая, как на батуте (шапка взмахнула ушами), и с копытным стуком приземляясь возле кровати сторожа У. — Я тебе покажу, как дрыхнуть, когда меня убивают!..

Сторож У., не дожидаясь приземления сторожа Х., отбросил одеяло, вскочил и выбежал в коридор. Он в три прыжка достиг ординаторской и попытался закрыть за собой дверь. Они тянули с двух сторон, и сторож Х. кричал, уже смеясь:

— Успокойся, это же я!

— О господи, это ты? — наконец отпустил дверь сторож У., опознавая. — С ума сошел, что ли? Я ж чуть не умер от страха! Нахрена в окно-то? Ну и шуточки у тебя! В дверь постучать не мог?

ДРУЖБА И СЛУЖБА

Хотел было автор через одну трагическую историю перейти, наконец, к новому этапу, но вышеописанный удар по голове напомнил автору, что не все герои еще введены. Представляю еще одно действующее лицо (назовем его И.). Лицо, надо заметить шепотом, не маленькое, хотя ростом и не высокое. Чтобы коротко, но полно охарактеризовать И., сообщу, что родился он в один день с автором "Преступления и наказания", внешностью же выдался в Джека Николсона в "Сиянии", а походкой — в Доцента. Соединив эти компоненты, вы получите чрезвычайно бризантную смесь.

Вот лишь небольшая демонстрация взрывного устройства по имени И. - такого неловкого на вид, но неожиданно стремительного и свирепого как медведь или дикий кабан. Расцвет перестройки, Владивосток. Гражданин И. приехал за китайскими пуховиками. Деньги в маленьком черном мешочке висят на его шее. Он идет по рынку, и вдруг видит мужика с его мешочком на груди. Не раздумывая, он бросается на мужика, валит его на землю и с криком "отдай мои деньги, гад!" бьет того по лицу двумя руками попеременно, пока не замечает, что в такт ударам его собственный мешочек качается над жертвой. Он встает, поднимает ошеломленного мужика, отряхивает его и быстро уходит, в который раз удивляясь собственной реактивности.

Чем-то этот случай напоминает коктебельский туалет и зонтик, а потому память тут же показывает следующий эпизод. И. уже трудился продавцом в магазине, в частном отделе одного челнока, и заодно подрабатывал дворником в этом же магазине. Рядом находился один из четырех магазинов спортивной одежды, владельцем которых был Лис. В тот день владелец вышел из своего магазина в окружении коллег такого же калибра. Они шли по тротуару к автостоянке и не могли не наткнуться на дворника И., - он чистил снег возле своего магазина. Посмотрев на согбенную спину, Лис остановился и добродушно усмехнулся:

— Работаем? Ну-ну…

Дворник, не разгибаясь, сплюнул на ботинок институтского товарища, и сказал, глядя в снег:

— А вот щас как уебу лопатой…

Лис радостно захрюкал. Его окружение насторожилось, один даже сунул руку в карман:

— Я че-то не понял, братан…

— Все в порядке, господа. Все мы из одной проходной, — сказал Лис. — Поехали, Гриша, шашлычком побалуемся, водовки откушаем.

— Да и поехали, — подумав, с вызовом сказал И.

— Ты только отряхнись и лопатку оставь. И ради бога, не разговаривай ты с шофером, как в тот раз. Он мне служит, а ты мне друг. Улавливаешь разницу?

Почему гордый И. поехал, спросите вы? Вообще-то он сентиментален и мечтателен, — раньше мечтал стать комиссаром полиции, ходить в плаще и погибнуть, рассыпав по набережной апельсины. Теперь же хотел быть не продавцом, а бандитом, потому и поехал. Но беда его в том, что он слишком любит одиночество и психологические игры. Например…