Диету не предлагать - Мамаева Надежда

– Так! Послушай сюда, мой недорогой и нехороший, – я тоже не стала «выкать». Ни обстановка, ни поза, ни мое состояние к этому не располагали. – Я не «эй», не «ты» и не «сбегай принеси». Я – Ника. А для тебя – Вероника Владимировна. Можно еще уважаемая, и достопочтенная. Это, во – первых, – я выдохнула, а потом милейшим голосом, из категории «можно в чай класть вместо сахара», добавила: – А во – вторых, я ничего у тебя из сумки не брала. Мне чужое без надобности. А если ты меня на деньги развести хочешь – не на ту напал. Я сейчас тоже могу заявить, что у меня в сумке миллион был. Будешь возвращать?

И улыбнулась. Очаровательно так.

Мою тираду блондин выслушал молча. Даже не шарахнулся от щелчков у себя под носом. Правда его глаза… Если в первые секунды нашей встречи они показались мне зелеными, то сейчас потемнели до темно – оливковых. А еще в них было столько обещания… обещания убить меня самым зверским способом, что мне стало не по себе.

– Хор-р-рошо, Вероника Владимировна, повторю еще раз. Где. Мой. Ежедневник? – со сдерживаемой яростью прорычал этот псих. Чеканя каждое слово. Видимо, чтоб лучше дошло.

Мой взгляд непроизвольно упал на сжатую в кулак руку блондина: костяшки на ней побелели.

Я сглотнула и уже не столь уверенно произнесла:

– Да не знаю я, где твой ежеднев…

Я не договорила. Потому что память услужливо подкинула мне воспоминание, как я копошусь в сумке, еще не веря, что багаж не мой… и на пол грохается что-то тяжелое.

Я тогда сидела рядом с кроватью, под которую вполне мог залететь этот чертов ежедневник.

– Что? – не выдержал-таки блондин, цепко наблюдая за моими мысленными потугами.

– Кажется, он выпал… – растерянно призналась я. – И сейчас валяется под моей кроватью.

Я резко вскочила:

– Сейчас принесу…

И собралась было рвануть к себе, как этот невозможный тип схватил меня за руку.

– Я с тобой, – тоном «я тебе ни капли не доверяю» протянул он.

Я дернула руку на себя, пытаясь освободиться, и краем глаза заметила, что кое-кто за нами наблюдает, а мне на выручку уже спешит работник отеля.

– Мисс, к вам пристают? Что здесь происходит? – на ломаном английском обратился ко мне низкорослый уроженец здешних земель.

К слову, блюститель порядка не фигурально, а вполне реально был блондину по плечо. А мне – по подбородок. Интересно, в случае опасности кто кого и от кого спасал бы? Сдается, что я балийца, а не он меня. Но за храбрость я его зауважала.

– Все в порядке… – я замялась, подбирая оправдание. И в голову не пришло ничего лучше, чем ляпнуть: – Это мой брат.

С учетом того, что я была темноволосой, а он щеголял золотистой шевелюрой, как у Криса Хемсворта, то мое заявление было весьма сомнительным. Понятия не имею, почему я не сказала, что это просто мой знакомый!

Блондин, зло зыркнув на меня, тут же уточнил:

– Сводный. У нас отцы разные.

Причем сделал это на летящем английском, будто был исконным уроженцем Англии. Мне даже почудился легкий Уэльский акцент. Хотя… может, он просто мелодично говорил, а на самом деле это был безобразный Йоркширкский диалект…

– И матери тоже, – тихо буркнула я уже на русском. Так, из чувства противоречия.

Но, судя по улыбающемуся балийцу, ему было достаточно и того, что к постоялице не пристают, значит, что все в порядке.

А блондин, так и не выпустив моей руки, произнес на ультразвуке:

– Ну, сес – трен – ка, верни мне мой ежедневник, и я обещаю, что забуду о тебе, как о страшном сне.

И потащил меня к лифту. Ну как потащил. Попытался. Но я – не мешок картошки, так просто с места не сдвинешь. К тому же и вешу я чуть побольше. В кои-то веки мои килограммы пошли мне в плюс.

– Ты пойдешь? – на меня сверкнули злыми глазами и угрожающе уточнили: – Или мне тебя унести?

– Не поднимешь, – припечатала я и злорадно добавила: – надорвешься.

Меня смерили взглядом, будто бы мысленно взвешивая. А потом раздалось насмешливое:

– Проверим?

Мне как-то враз безо всяких проверок стало ясно: этот и поднимет, и утащит…

Я сцепила зубы и фыркнула:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Обойдешься. Руку отпусти.

Блондин и вправду пальцы разжал. Я подхватила с пола свою сумку, он – свою, и мы оба молча с абсолютно независимым видом пошли к лифтам, мимо которых с воплями пронеслись двое разбойного вида пацанов, снеся какую – то табличку.

Одна из кабин, полная народу, закрылась прямо перед нашим носом. Вторая – с подозрительным скрежетом распахнула свои двери через спустя полминуты.

Мы вошли. Створки закрылись, и кабинка медленно поползла вверх. Свет мигнул. И в абсолютной тишине раздалось:

– М-да, если сейчас застрянем – это будет просто изумительно…

Я лишь из чувства противоречия возразила:

– С таким настроем надо дома сидеть!

Правда, мой голос слегка подрагивал, но это вовсе не из-за того, что я боялась блондина. Хотя нет, его я тоже слегка опасалась. А вот по-настоящему я паниковала, когда попадала в узкое закрытое помещение. Это еще была не клаустрофобия в чистом виде, но… А свет как бы намекал, что скоро тут может стать и вовсе темно.

– Слушай, невозможная женщина. Ты хотя бы иногда можешь говорить то, что окружающих не так бесит?

– Слушай, невозможный мужчина, а ты не можешь не выводить меня из себя? – я в запале шагнула чуть вперед, не учтя, что движущийся лифт – коварная штука, способная изменять многое: от ощущения веса, до расстояния. Мой нос уперся в небритый мужской подбородок. А грудь… грудь тоже уперлась во что-то твердое.

Едва уловимый запах имбиря и кедра защекотал ноздри.

– Ты опять ко мне пристаешь?

Мне показалось, или в голосе прозвучала издёвка?

Я поспешно отступила назад.

– Да не приставала я к тебе. И в аэропорту случайно за твой за… – я осеклась и в последний момент исправилась: – …за джинсы ухватилась, чтобы не упасть. Сказала же!

Но блондин, язва, вцепился в оговорку, как голодный пес в кость:

– Так, значит, случайно… А если бы это были ягодицы… прости, джинсы Бекхема, то сделала бы это нарочно?

И голос у подлеца такой невинный – невинный, что мне аж придушить его захотелось.

– Говоришь таким ревнивым тоном, как будто тебя толпы поклонниц каждый день только и делают, что хватают, – фыркнула я. – А тут осечка – зад Бекхема предпочли.

И с чего вдруг от моего вопроса, полного сарказма, этот мистер непрошибаемая мина вдруг закашлялся, словно поперхнулся?

Но тут лифт наконец – то дополз до нужного этажа. Створки распахнулись, и я вылетела в коридор, словно пробка из бутылки шампанского, и устремилась к номеру. Следом за мной уверенно шагал блондин, будь он неладен.

Едва я оказалась в комнате, бухнула сумку на пол и, подойдя к кровати, нагнулась, стремясь поскорее найти этот гадский ежедневник. В смысле, ежедневник, принадлежащий одному гаду. В этот момент я совершенно не думала, как выгляжу со стороны. А зря.

Лишь по мужскому хмыканью я поняла, какая картина открылась взору этого белобрысого: моя обтянутая джинсовыми шортами попа, которая энергично виляла, пока ее хозяйка пыталась втиснуться в пространство между постелью и полом.

– Если ты решила таким оригинальным способом удрать от меня, спрятавшись под кровать, то спешу разочаровать: у тебя это пока не очень получается, – это было сказано столь серьезным тоном, что не оставалось ни малейшей надежды на сомнение: этот тип надо мной издевался.

– Еще одно слово, и сам будешь доставать свои каракули отсюда, – пропыхтела я.

За то недолгое время, что шуровала внизу, я поняла несколько вещей.

Во-первых, киношники нагло врут: любовника под кроватью можно спрятать, если он – Дэниэл Редклиф. Да и то не теперешний, в сто шестьдесят пять сантиметров ростом, а девятилетний, который получил письмо из Хогвартса. Вот его можно было запихнуть в пространство между кроватью и полом. Но никак не меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Во-вторых, тест на лучший отель мой номер безбожно завалил. Хотя бы потому, что я методом «хватай и тягай» стала обладательницей комка пыли, фантика от конфеты и презерватива. Хотя с последним повезло – он оказался в упаковке.