Крепостной (СИ) - Злотников Роман Валерьевич

Как бы там ни было, у Аниси… то есть уже теперь Данилки был почти целый месяц на то, чтобы собрать информацию и разузнать кто он есть и за кого его тут держат. Результат… не обрадовал. Во-первых, он — крепостной. Дворцовый. Что, с одной стороны, хорошо, потому как дворцовые, как правило, никогда не голодают. Да ещё всегда обуты-одеты. И не в дерюгу, а почти всегда в доброе сукно. Правда, такие как Данилка — в старое, заношенное и рваное. То есть такое, что раньше носили другие слуги, на которых эта одёжка, как правило, и пришла в негодность. Но всё равно сукно — есть сукно. А с другой стороны — плохо. Потому что подобной прислугой торгуют вовсю. Крестьян-то, как правило, покупают или одаривают деревеньками. То есть в этом случае, чаще всего, переход от одного хозяина к другому ничего в их жизни, практически, не меняет. Как жили в своём доме, со своим хозяйством — инда с парой курей, а когда и с лошадёнкой, коровкой и парой овечек да гусями, так и продолжают жить. Даже на барщину ходят на то же самое поле. Да и оброк, зачастую, продолжает собирать всё тот же управляющий. Только отправляет его уже другому хозяину. А вот дворня — другое дело. Данилка, уже когда начал вставать и потихоньку шкандыбать по тёмным, «служебным» коридорам дворца, улучил момент и сунул нос в лежащую в курительной комнате газету. Больше чтобы узнать в какое время он попал и чего вообще вокруг происходит… И, с трудом продравшись сквозь все эти «яти» с «фитами» напополам с «юсами», нашёл на последней странице объявления типа: «у Пантелеймона, против мясных рядов, продаётся лет 30 девка и гнедая лошадь», «продаю малого 17 лет и меблей». Причём, продавцы, частенько, честно писали о недостатках «товара». Например: «хороший малый, лакей, но извешался: из девичьей его не выгнать» или «повар — золотые руки, но как запьёт, так прощай на целый месяц». И подобные объявления его слегка озадачили. Потому как в советской школе его учили, что крепостное право — это натуральное рабство. А здесь, вдруг «хозяин» расписывается в собственном бессилии справиться с запоем «раба». Ну, прям как какая-нибудь жена. Но та хоть в партком или профком пожаловаться может… хотя, как правило, это всё равно заканчивалось ничем. Алкоголика не переделать. Но всё ж таки — это как это? Какое-то странное рабство получается.

Во-вторых, он мал и в дворцовой «росписи» слуг не значится. То есть при дворне прибывает «из милости». Ну и потому, что способен делать что-то, чего другие делать не могут. Например, пролезать в печные и каминные трубы и чистить их «изнутре». Вернее был способен. Пока был здоров. А вот сейчас со всех сторон как ни крути — нахлебник…

Что же касается времени, то попал он в девятнадцатый век. В самое его начало. Потому что на дворе стоял одна тысяча восемьсот третий год. Февраль месяц. Место же он узнал и сам. Когда начал передвигаться. Павловский дворец! Правда, пока не слишком напоминающий тот, в который они с внуком регулярно приезжали.

Сейчас во дворце шёл активный ремонт. Вернее, даже, стройка. Потому как часть его сгорела очень сильно. Едва ли не до фундамента. А часть не очень, но стены и обои настолько сильно пропитались запахом гари, что их тоже решили разобрать и построить заново. Ну а хозяева — госпожа бывшая императрица с младшими детьми, а также их воспитатели и всякие приживалы на это время куда-то съехали. Но сильно меньше народу во дворце не стало — тех, что уехали, заменили строители, главным среди которых был архитектор Воронихин, котировавшийся среди дворни невысоко. Потому как был сыном крепостного. А может и сам оставался таковым. Тут мнения различались… Но при этом он умудрился поучиться во Франции и Швейцарии. Блин, что-то не то всё-таки с этим крепостным «рабством»…

Пока Данилка валялся, отходя от порки, всё было более-менее. Его жалели, кормили, обихаживали прям как какого барина, как, хихикая, сообщила ему девочка-судомойка. К нему в чуланчик даже однажды зашла сама «барская барыня», то есть ключница — самое главное лицо среди дворни! Зашла, посмотрела, выслушала девчонку, которая таскала ему еду — похоже, её поставили его обихаживать… да и так же молча вышла. На том всё и закончилось… А вот когда он немного окреп — отношение тут же разительно изменилось. Даже те, кто раньше жалостливо гладил его по голове и пускал слезу при его виде, теперь грубо шугали его, стоило ему только появиться в пределах видимости. Да ещё норовили затрещиной наградить! А «чёрная кухарка» прямо заявила, что ежели он не прекратит «дурь валять», то его быстро в деревню продадут. Отчего-то дворня этого очень боялась… Или какому-то «Калякину». Эта фамилия почему-то многих приводила в настоящий трепет. Особенно молодых лакеев. А когда Данилка попытался выяснить почему, то понял, что «европейские ценности» появились отнюдь не в двадцатом веке. Да и на родной земле постарались укорениться не в двадцать первом… Хотя говорить о подобном вслух сейчас считалось очень неприличным.

Подобное отношение Анисиму не понравилось. И выводы он сделал. Разные. Во-первых, несмотря на то, что ни спина, ни «внутре» у него пока не зажили, вследствие чего передвигался он пока слегка скособочившись — свою работу парнишка исполнять начал. Тем более, что кроме него никто этого сделать всё одно не мог. После пожара подобраться к трубам можно было либо изнутри, через печи и камины, куда взрослые, естественно, пролезть не могли, либо взобравшись к устью трубы по ней самой. Крыши-то на значительной части дворца либо сгорели, либо были разобраны — вот трубы и торчали будто персты, указующие в небо. Но тело у мальчонки, не смотря на общую тщедушность, оказалось весьма жилистым, пальцы — цепкими, так что Данилка довольно быстро наловчился карабкаться по трубам, что твой кошак. Ну и, во-вторых, со всеми, кто как-то ему вредил, вскоре после этого начали происходить разные неприятности.

Первым пострадал тот самый истопник — когда он валялся пьяным в своей каморке, кто-то пролез внутрь и сломал ему ногу. Кто это был — так узнать и не удалось. Хотя истопник твердил, что это точно Данилка. Но когда того позвали «на правёж», тот, шмыгая носом и подпустив слезу в голос, задал резонный вопрос — а как шестилетний мальчонка мог это сделать? Да, истопник валялся вусмерь пьяным и даже ничего не почувствовал, но как он физически мог сломать кость взрослому мужчине? Ну, то есть он не этими словами говорил, конечно — куда проще, да ещё вовсю размазывая сопли… но мысль донести сумел. Поэтому его отпустили. А колченогого истопника выгнали взашей. Он был из бывших солдат, то есть вольный, так что продать его было невозможно, да и пил сильно. Так что держали его больше из милости и за старые заслуги. Как же — «государю анпиратору» служил… Но, когда к беспробудному пьянству прибавилось ещё и увечье — никто дальше его держать не стал. Нравы здесь были простые сверху донизу: можешь работать — паши, нет — взашей. Дед Осип в качестве последней милости сделал ему на сломанную ногу шину из пары обломков досок, после чего бывшего истопника выкинули за ворота… А через три дня крестьяне из Глинки, соседней деревеньки, привезшие по оброку продукты, сообщили, что тот даже до их деревни не дошёл. Прямо на дороге волки порвали. Волки! Порвали насмерть человека! В паре вёрст от Павловского дворца! Ну, такое сейчас время.

Его смерть Данилку особенно не тронула. Потому что он был одним из главных виновников смерти мальчонки. В смысле — бывшего владельца этого тела. Тот ведь умер. Именно поэтому Анисим и смог занять это тело, оставшееся без хозяина. Как и почему — у него никаких идей не было. Книг про попаданцев он никогда в жизни не читал, вообще даже не знал, что существует такое направление в фантастике. Да и саму фантастику не особенно жаловал. Нет, то, что совсем не читал — сказать было нельзя. Случалось. В детстве. Жюль Верна там… или Беляева — «Продавец воздуха». Но особенного впечатления они на него не произвели. Исторические показались интереснее — великолепная трилогия Василия Яна про Батыево нашествие, изумительный цикл Дмитрия Балашова «Государи Московские», Пикуль, «Трое из навигацкой школы» Нины Соротокиной, по которым потом сериал «Гардемарины» сняли, «Ермак» Фёдорова, а в перестройку стали доступны и очень интересные иностранцы — Морис Дрюон с серией «Проклятые короли» и супруги Голон с циклом про «Анжелику — маркизу ангелов». Хотя последнее, это, скорее, беллетристика с историческим уклоном. Но ему понравилось. Да что ему — этот цикл даже Марьяна с удовольствием прочитала, хотя больше любила другие книги — всякие слезливые мелодрамы. Ещё шутила над этим: «Я ж баба, нам ведь только дай возможность поплакать — никогда не упустим!» Эх, Марьяна… а хорошо бы было чтобы и её вот так же, как и его в кого-то закинуло. Но это вряд ли… Хотя он и попытался потихоньку спрашивать. Ну, так… вроде как исподволь. Там строчку из любимой песни припомнить, тут чего памятное из их жизни рассказать, вроде как слышал от кого, здесь — про подружку её упомянуть и какую-то её характерную черту… Увы — бесполезно. Никто не отреагировал. Ни из мелких, ни из подростков и, даже, с совсем взрослыми бабами всё мимо прошло. Да и вообще не было никакой уверенности в том, что он попал в прошлое именно своего мира. Уж больно оно отличалось от того, что Анисима когда-то учили в школе. Да и от тех роликов и фильмов по истории, которые он, временами смотрел в интернете, тоже. В некоторых из них вообще утверждалось, что всё, что мы знаем по истории — ложь и извращение, а на самом деле всё было совершенно по-другому. Вплоть до того, что вместо царя Ивана Грозного на самом деле властвовали аж три царя, которых брехуны-академики отчего-то записали как одного. Так что вокруг вполне мог быть какой-нибудь другой мир или вообще параллельная реальность. Просто очень похожие… Ему интернет как-то подсунул ссылку на лекцию одного «волосатика» по поводу существования временных парадоксов и этих самых параллельных миров, позволяющих их преодолеть. Смотрел он её недолго, всего минут пять, и самое начало, но про миры и реальности кое-что запомнил… Так вот, даже если его Марьяна после своей смерти, которая случилась, на минуточку, на несколько лет раньше, чем его, тоже в кого-нибудь «вселилась», совершенно не факт, что это случилось в этом же мире, а не в каком-нибудь другом. Так что вскоре он прекратил все подобные попытки.