Жена-незнакомка - Эмилия Остен

Раймон подал ей руку, и, держась за его локоть, Жанна пошла с мужем по дорожке в сумеречное благоухание сада. Птицы возились в ветвях кустов и деревьев, устраиваясь на ночлег, розы опустили тяжелые головы, роняя лепестки под ноги. Все дышало таким умиротворением, что казалось, будто молчание здесь и родилось. Конечно, от хозяйственных служб доносились голоса, однако и они казались частью тишины, словно морской прибой.

Жанна очень скучала по морю.

На поляне, облагороженной статуей охотящегося Амура, Раймон остановился. Амур был старый, и Жанна относилась к нему с уважением: трещины наблюдала, мох не трогала. Полюбовавшись на статую, Раймон, ни слова не сказав, повел жену дальше, к беседке, укрытой ветвями каштанов. Там, на деревянных скамейках, супруги и уселись. Жанна провела рукой по перилам и набрала полную ладонь паутины. Вот ведь…

Помолчали еще немного, но Жанна не торопилась нарушать эту тишину, чувствуя целебность молчания. Раймон, сначала скрестивший руки на груди, опустил их, упершись ладонями в сиденье скамейки и откинувшись назад (перила скрипнули). Он смотрел куда-то поверх Жанниного плеча, в сумрачные заросли боярышника. Лишь спустя несколько минут шевалье де Марейль заговорил:

– Вы должны извинить меня, мадам. Я действительно поступил не слишком хорошо, покинув вас у алтаря сразу после венчания. Вы знаете, что меня призвали на службу, однако, возможно, вас гложет обида.

– Никакая обида меня не гложет, – сказала Жанна, правильно истолковав оставленную ей для ответа паузу. – И я писала вам об этом. Для меня важнее, что вы вернулись и что Господь сохранил вас на поле битвы.

– Об этом я тоже хочу сказать. – Его пальцы выстукивали на досках неслышный ритм. – Вы должны понимать: моя жизнь проходит вдали от этих мест. Я военный человек, всю свою жизнь. И это мне нравится. Ничего другого я для себя не хочу. Я заключил этот брак, потому что так договорились наши отцы, и я никогда не питал никаких иллюзий. Я вообще человек без иллюзий, – усмехнулся он вдруг, и снова почувствовалось в его усмешке что-то волчье. – Не люблю лгать и не терплю лжи. Потому мне хочется, чтобы между нами все было ясно. Вы очень милы, мадам, а судя по вашим письмам, еще и умны. Мы исполним тот долг, что предписан нам обществом и церковью, и, надеюсь, каждый будет продолжать ту жизнь, какую он желает вести.

– Мне требуются разъяснения, сударь, – произнесла Жанна холодно, и Раймон, кажется, удивился, ведь до сих пор она говорила с ним очень мягко. – В первую очередь, о долге, который вы изволили упомянуть. В чем он заключается?

– В ведении хозяйства, чем вы успешно занимаетесь, и в продолжении рода.

– А с вашей стороны?

– Я выполню свои обязательства.

– Какие, сударь? Вы уедете на войну снова, как только вам поступит приказ?

– Совершенно верно.

– И вы не будете воспитывать наших детей? Когда наш сын подрастет, я буду учить его держать шпагу или, может быть, Бальдрик де Феш?

Судя по всему, Раймон растерялся.

– Сударыня…

– А что касается управления замком, конечно, я справляюсь, ведь меня всю жизнь этому учили, – продолжала Жанна. – Только вот арендаторы хвалу Господу возносят, заслышав, что вы возвратились, пусть и ненадолго. Дело в том, что я – женщина, а женщинам часто не верят. Замку нужен хозяин, и он у него есть, это вы.

– Мой управляющий – мужчина, – прервал ее Раймон, – и он достаточно умелый человек, чтобы все шло как надо.

– Ваш управляющий воровал, – отрезала Жанна, – причем так неискусно и так жадно, что я заподозрила его через неделю, а окончательно разоблачила через две. И только потому, что большую часть награбленного он возвратил, он еще не гниет в парижской тюрьме. Конюхи как следует его отделали и выставили за порог.

– Вы не сообщали об этом в письмах!

– Я не хотела, чтобы, пытаясь заколоть какого-нибудь испанца, вы переживали за то, как расходуются ваши деньги. Такие мелочи назойливы, словно комары, и могут отвлечь в сложный момент.

Раймон смотрел на нее пару мгновений своим неподвижным взглядом василиска… и вдруг засмеялся. Раздвинулись губы, обнажая ровные зубы в улыбке. Смех у шевалье оказался мягкий и негромкий. Такие люди обычно хохочут во все горло, ошеломленно подумала Жанна. До сих пор она его улыбки не видела, даже когда он приехал жениться.

– Ну, мадам! – проговорил шевалье де Марейль. – Вы, похоже, навели здесь свои порядки. Я рад, что поместье управлялось столь твердою рукой, и непременно загляну завтра в бухгалтерские книги, чтобы увидеть, сопутствовал ли вам успех.

– Будьте уверены, сопутствовал. – Жанна перевела дух. Самое сложное впереди. – Сударь, я не вправе чего-то требовать от вас. Наш брак был договорным, и мы не знаем друг друга. Я не ведаю, как все сложится дальше, и надеялась, что вы подскажете мне. Хотя бы примерно – сколько вы пробудете в Марейле?

Он задумчиво постучал пальцами, теперь уже по колену.

– Не менее месяца, – неохотно проговорил Раймон наконец, – а вероятнее всего – до конца лета. Осада Тионвиля пока проходит без меня.

Это не имело прямого касательства к делу, однако Жанна спросила заинтересованно:

– Тионвиль?

– Да, это крепость на реке Мозель. После битвы при Рокруа туда отошли испанцы, в том числе люди генерала Бека. Это сильная крепость с большим гарнизоном, более восьмисот человек. Если Бек введет туда подкрепление, Тионвиль может держаться долго. Поэтому я думаю, что еще увижу его стены до того, как погода испортится и армия встанет на зимовку.

Он говорил об этом привычно, буднично и притом – довольно живо, как о любимом деле, оставленном ненадолго, но никуда при этом не исчезнувшем. Жанна вспомнила, как услышала от одного старого военного фразу о том, что женщину мужчина может разлюбить, а войну – никогда. Похоже, это мнение имеет под собой основания…

– Тем не менее месяц вы пробудете в Марейле, – произнесла она, вернувшись к мягкому тону. Смена кнута и пряника в риторике была одной из любимых тем Элоизы. – Это значит, что к вам возвратится управление теми делами, которыми в отсутствие управляющего занималась я. Кроме того… – Жанна запнулась. Не могла она так впрямую обсуждать продолжение рода, несмотря на свою смелость. – Кроме того, следует решить, что будет с нами.

– Вы так торопливы, сударыня.

– Но и вы можете уехать в любой момент, а я хотела бы немного представлять свое будущее.

Раймон подумал, затем кивнул.

– Это справедливо. Хорошо. Завтра я посмотрю те записи, что вы вели за время моего отсутствия в Марейле, а затем решим все остальное.

Жанна поморщилась. Его подход, чудовищно прагматичный, был продиктован формальностью брака и самой личностью Раймона, однако ее словно кошки царапали при мысли о таком. Неужели он, соизволив посетить ее спальню, отведет на это определенное время – скажем, полчаса, – и уйдет, как только оно закончится? Словно в дозор выйти. И если уж на то пошло, Жанна до сих пор была не уверена, что хочет впускать его в свою спальню.