Санкционный смотритель - Анатолий Гончаров

Америке и всему миру рассказали, что девушка попала в засаду и отстреливалась до последнего патрона, чего она помнить не может вследствие амнезии. Она-то как раз помнила, куда вляпалась, но это роли не играет. Ни для нее, ни для страны, где обожают ложь. Объявили национальным героем - значит, герой. Вот только обозные фотопортреты Джессики плохо увязывались с ее новым имиджем. Издатель порножурнала «Хастлер» Ларри Флинт отказался их публиковать, хотя и заплатил 270 тысяч долларов фотографу, коему Джессика отважно позировала в одном солдатском ремне.

У патриотизма американцев, видимо, истек срок годности, и негодяям некуда стало скрыться. Разве что в стенах Госдепа, где одно вранье сменить другое - спешит, дав миру полчаса. Это не порок, а особое состояние умов, культивируемое Джоном Керри, истинным англосаксом, выходцем из семьи австрийских евреев, членом масонской ложи «Череп и кости», героем вьетнамской войны и стойким борцом за мир (нужное подчеркнуть).

Любая ипостась госсекретаря Керри не является достоверной. Кроме той, что определена ему Бараком Обамой - быть «санкционным смотрителем» по России. Пушкина Керри не читал, иначе оскорбился бы статусом, соответствующим чину коллежского регистратора, «почтовой станции диктатора». У Пушкина в «Станционном смотрителе» сказано: «Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подьячим или, по крайней мере, муромским разбойникам?..»

Керри читает только тексты прошлых своих речей, когда сидит в самолете: «Вырубаюсь в несколько секунд».

В этом ему можно верить. Но и только.

Комментарий к несущественному

Высокий, благообразный джентльмен с густой, тщательно уложенной шевелюрой классического «васпа», то есть белого англосакса, Джон Форбс Керри неизвестно с какого перепугу причислен к потомкам Ивана Грозного. Без уточнения генеалогической линии, будто бы восходящей к родословной младшего сына царя - Дмитрия, не убитого в Угличе на девятом году жизни, а чудесным образом выжившего, обернувшись к 28 годам Лжедмитрием, «Тушинским вором».

Джон Керри не возражал против такого родства, однако, бывая в России, ни разу не рискнул заявить: «Рюриковичи мы». Видимо, догадывался, что госдеповские специалисты в области генеалогии случайно или сознательно перепутали Рюриковичей с Израилевичами. Такое бывало и в России. Начиналось по-разному, заканчивалось всегда одинаково.

С подачи советского академика Евгения Тарле, ненавидевшего русскую историю и желавшего порадеть некоему Жаку Львовичу Израилевичу, несвежую тему подхватил поэт, драматург и специалист по пушнине Илья Сельвинский, активно творивший в тридцатых годах прошлого столетия и напрочь забытый в пятидесятых. Речь о том, что указанный Жак Израилевич состоит в далеком историческом родстве все с тем же царевичем Дмитрием.

Заказ академика был принят с воодушевлением. Сельвинский навалял поэтическую драму в стихах и в слезах. Герой пьесы, действие которой разворачивается на заре смутного семнадцатого века, - Лжедмитрий. Вовсе не тот самозванец, случайно застрявший в российской истории под кличкой «Тушинский вор». Да и сама история совсем не так складывалась. Тушинским лагерем стоял под Москвой не проходимец неизвестного происхождения, а блистательно отважный и стоически жертвенный юноша, патриот Израиля, дерзнувший воплотить в жизнь сокровенную мечту российских евреев и подобно ветхозаветному Моисею вывести их кружным путем в Палестину.

В общем, не чета Гришке Отрепьеву. И не пара Марине Мнишек, которая смышляла себе знатного жениха, однако промахнулась с обоими Лжедмитриями. Хотя, может, как раз и пара. Все трое стоили друг друга. Но дело не в этом. Мейерхольд или Михоэлс охотно взялись бы за постановку пьесы, негласно посвященной Жаку Израилевичу, но не знали, как развязать тугой узел интриги. Проблема состояла не в том, что один исторический вор бесславно сгинул в 1606 году, а другой - в 1610-м. В тогдашней Московии не было евреев - кого выводить? И, главное - куда? Ведь Палестиной владела Османская империя, отнюдь не пылавшая любовью к потенциальным соотечественникам.

А так - подходящая революционная пьеска: «Шатали-си, мотали-си и в сторону подали-си...» Понимать надо, что жизнь - сплошная драма, если ни революций, ни стихов, ни родительного падежа. Стихи у Сельвинского имелись еще те: «И он размышлял среди всяких «презумпций» - какого цвета на ней трусов?» Пускай не Пушкин. Что ж теперь, прикажете Жаку Львовичу плакать? Не надо. Стих родился с Ильей в Могилеве. Он - во-первых, Илья - во-вторых. Третьей появилась Россия.

Осталось прояснить, кто такой Жак Львович Израилевич, про которого Мариэтта Шагинян говорила: «Да, я замужем и у меня ребенок, но я хочу идиотского женского счастья с гориллой». С Жаком Израилевичем, значит. К русской истории отношения не имеет. «Потомок» Лжедмитрия был известен как крупный коллекционер картин, к чему тяготел и сам Тарле. Особую известность получил в блокадном Ленинграде, приобретая бесценные работы старых мастеров за мешочек крупы или банку тушенки.

Исчез бесследно. А маститый академик загремел в казахстанскую ссылку еще в 1930 году. Летом 1932-го был досрочно возвращен в Ленинград и восстановлен в правах. Впоследствии уверял всех интересующихся, что легко отделался потому, во-первых, что не признал себя виновным, а во-вторых, за него хлопотали вдова Плеханова - Розалия Марковна, а также известный революционер Лев Григорьевич Дейч.

Если бы еще и Жак Львович похлопотал, то Иосиф Виссарионович, наверно, лично поехал бы на вокзал встречать литерный поезд из Алма-Аты, попутно терзаясь тяжелой судебной ошибкой.

Историк в той роли, какую избрал для себя Тарле, уже не историк. У Марата и Робеспьера была кровавая любовь к беспредельной свободе. У Тарле - любовь к Марату и Робеспьеру. Иная любовь требовала высокой духовной культуры, традиций, воспитания, ответственности, тогда как этой достаточно было крови. Этим и объясняется, что знаменитым Е. В. Тарле был признан лишь в 1997 году. И то в компании с Евно Азефом, Фанни Каплан и Джорджем Соросом, чьи краткие биографии вошли в книгу «Знаменитые евреи. 165 мужчин и женщин».

Джона Керри тогда еще рядом не стояло со знаменитостями. Он только учился в сенате лгать с упоением, открыто и честно. Таким аплодируют, их понимают, там все такие. После 18 лет брака с Джулией Торн развелся, чтобы жениться на богатой вдове сенатора Джона Хайнца, «кетчупового короля» Америки. И в одночасье стал миллиардером, засыпающим в самолете над текстами собственных речей.

Палата № 7

Чтобы стать «смотрящим» по России, надобно хотя бы немного знать ее историю, держа в своей благообразной англосаксонской голове, что история как таковая не оставляет следов, она оставляет последствия, порой весьма тяжкие, не имеющие ничего общего с причинами, их породившими. «Санкционный смотритель» и его категорически миролюбивый босс ничего этого знать не желают. Сила есть, а истории им не надо.

С другой стороны, кто не объемлется удивлением и ужасом, видя в истории России столько варварских нелепостей, выисканных недругами, ими же в достоверность определенных. Бывшее быльем поросло, а события, сбыться не могущие, почитались за исторические. Последним Рюриковичем был царь Федор Иоаннович, а пришлые Романовы - это Юрьевы. Близко звучит, да не рядом стояло. Юрий Долгорукий династию породил, а Романовы пресекли. Труднее оказалось пресечь ее в исторических хрониках, в записях разрядных приказов и степенных книгах. Однако и этого достигли умеючи. Двух московских царей в одного Ивана Грозного свели, и место себе для подставной династии высвободили. Спохватились потом, что про жен царских забыли, ну так всех их тоже, недолго думая, к Ивану Васильевичу в постель уложили. А как быть с тем, что он канонизирован святым под именем Василия Блаженного? Как быть с храмом, каковой он возвел в память покорения Казанского царства? Очень просто поступили. Разделили надвое: отдельно стал царь, отдельно - юродивый, который, дескать, и строил храм. Грубо одевали истину в ложное рубище. Как, впрочем, и сегодня. Как и вчера. Как и всегда. Здравый смысл в тень от плетня уходит, помраченный похмельем, непогодой, междоусобицей или иным оброком совести и судьбы.

Непознанное нельзя объяснить неизвестным. Назад оглянуться - чуть ли не во всех войнах, имевших быть на земле, русские принимали деятельное участие. Когда и побиваемы были, но такое редко случалось. По большей части славой гремели и уважением великим полнились. Московские цари высоко свою гордость держали: «Кто это к нам просится? Шведский король? Мы еще не решили - государь он или простой урядник. Пусть ждет!»

«Мы думали, - писал Иван Грозный английской королеве, - что ты на своем государстве государыня и сама владеешь, а у тебя люди владеют и не токмо люди, а мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чине, как есть пошлая девица...»