Золотой дикобраз - Мюриел Болтон

Все внутри у нее сейчас пело. Она пришла в состояние такого возбуждения, что Карл испуганно на нее посмотрел.

— В чем дело, дорогая?

— Все дело в тебе, — пылко воскликнула она, молитвенно сложив руки. — Ты… ты такой хороший, такой добрый… все, что я ни сделаю, будет недостаточно, чтобы тебя отблагодарить!

— Полно, полно тебе, дорогая, — отозвался он с легкой иронией, а сам про себя подумал, что самое лучшее, что мог бы для нее сделать, так это умереть поскорее, оставив ее молодой вдовой.

«И сразу же отдать Орлеан в руки короля?!» — раздался внутри у него настойчивый голос, который постоянно это повторял, по поводу и без повода, голос, который часто будил его среди ночи, заставлял подойти к окну и любоваться своими владениями, залитыми лунным светом.

О, как любил он эту землю! Больше, чем кого-либо из женщин. И эта земля навсегда будет потеряна для его семьи, потому что у герцога Орлеанского нет сына.

Часто стоял он у окна (порой до самого рассвета) и удивлялся, почему это имеет для него такое значение. Ведь после его смерти не останется никого в Блуа, кто носил бы его имя. Он глядел на темные холмы. Они сбегали вниз, к полноводной Луаре, в черном зеркале которой отражалась полная луна. Что этим холмам, стоящим здесь века, до того, ступит ли на них или нет очередной отпрыск рода герцогов Орлеанских? Земле все безразлично. Если его сын уже никогда не сможет полюбить то мощное дерево, что посадил отец, или отведать вина из старых подвалов, это сделает чей-нибудь еще сын. И Карла охватывала глубокая печаль, смысла которой он не понимал.

Итак, Карл смирился с мыслью, что после его смерти Орлеан отойдет к короне. Правда, у него оставались еще небольшие владения, которыми он мог распоряжаться по своему усмотрению и завещать кому угодно. Серьезно обдумав ситуацию, Карл отправился к своему другу, герцогу Бурбонскому.

Бурбон был старше Карла, но его брак оказался более удачным. Он произвел на свет десять сыновей, на восемь больше, чем мог обеспечить владениями. Когда Карл рассказал ему о своих затруднениях, Бурбон внимательно его выслушал и громко свистнул три раза. Вскоре все сыновья собрались вокруг, и он предложил Карлу усыновить любого, кроме первых двух.

— Ну, как тебе мой выводок? — спросил он, обняв за плечи двух своих первенцев и с гордостью обозревая остальных. — Выбирай. Хочешь Рене? — он указал на одного из младших, темноволосого подвижного сорванца. — Правда, если возьмешь его, то спокойной жизни не обещаю. Чего он только не вытворял: срывался с самой верхушки высокого дерева, падал с коня прямо под копыта. Не успеешь перевести дух, а он уже снова на ногах и готов к очередным подвигам. Но когда-нибудь, — Бурбон погрозил пальцем перед носом у озорно улыбающегося мальца, — это плохо для тебя кончится.

Карл смеялся вместе со всеми, ему нравился мальчик, но для своих целей он предпочел бы более осторожного и спокойного сына. Риск потерять ребенка его не устраивал.

Бурбон это понял и обрадовался. После старшего Людовика его любимцем был именно Рене.

Он продолжал перечислять достоинства остальных.

— Армана я не рекомендую, — он насмешливо указал на следующего сына, — поскольку сей отпрыск решил посвятить себя церкви. Ну и на здоровье. Этим он ублажит свою мамочку. Думаю, тебе следует выбирать между Денизом и Пьером. Пьер мой пятый сын, ему сейчас двенадцать, а Дениз — седьмой, ему исполнилось семь.

Карл оглядел обоих. Грустные глаза мальчиков, ожидающих своей участи, его смутили. Он сразу же выбрал крепыша Пьера, который к тому же был слегка похож на Марию.

— Если возможно, — произнес он, положив руку на плечо мальчика, — я бы выбрал Пьера.

Это решение устроило всех, хотя Бурбон был и удивлен. Он всегда считал Пьера славным малым, но очень уж медлительным.

Друзья немедленно отправились в дом, чтобы отпраздновать это нешуточное событие — прибавление в Орлеанском семействе. Домой Карл возвращался в приподнятом настроении. Он почувствовал даже какую-то незнакомую доселе ему отцовскую гордость, увидев, как уверенно держится парень на коне, какая у него осанка. Да и нрав у мальчика вроде тоже неплохой.

Пьер тоже был очень доволен. Его положение круто изменилось. Он был одним из самых младших в многодетной семье, а тут в одночасье превратился в единственного сына могущественного магната, не говоря уже о том, какие блестящие перспективы его ожидали в будущем.

К новой семье он привык очень скоро, всей душой полюбив новых родителей. Особенно близкие отношения почти сразу у него установились с Марией. Не такая уж у них была большая разница в возрасте, и они часто играли вместе, как дети. Мария была счастлива. Перестав мучиться угрызениями совести, она наслаждалась жизнью. Все или почти все, что попадало в поле ее зрения, вызывало искренний веселый смех. Даже наиболее скромные из круга их друзей и те вели себя с ней свободно, а некоторые и вовсе начали позволять себе вольности. Но она, зная, насколько ей доверяет Карл, ни на что не обращала внимания, флиртовала направо и налево. При этом каждый раз, почувствовав волнение и смущение при встрече с тем или иным кавалером, она задумывалась: не любовь ли это.

В такие моменты она коварно подкрадывалась к Карлу и требовала, чтобы тот рассказывал ей о любви.

— Ну, например, что чувствовал ты, когда влюбился в первый раз? — вопрошала она.

И он покорно рассказывал ей обо всем. Любовь в его повествованиях всегда была романтической и безответной. Он собирал вместе все, что когда-либо слышал, читал или сам писал о любви.

Когда он заканчивал, то видел, как она сравнивала в уме услышанное со своими чахлыми переживаниями. Некоторое время Мария сидела молча, задумавшись. Затем, мотнув прелестной белокурой головкой, грустно провозглашала:

— Нет, — и умиротворенно вздыхала.

Ей и в голову не приходило, что Карл догадывается, о чем она думает. Он всегда был рад ее приходу. Отложив в сторону книгу, немедленно отвечал на любые ее вопросы. Причем так, как, по его мнению, этого хотелось ей. Что бы он стал делать, однажды услышав от нее «да», он и сам не знал.

Пока Карл, мирно сидя в кресле, давал своей жене теоретические уроки любви, Франция и Англия изнуряли друг друга жестоким противостоянием, которое длилось уже сто лет. Ранней весной 1445 года вместе с зимним льдом снова треснуло и зимнее перемирие. По дорогам потекли весенние ручейки, сливаясь в большие потоки. Точно так же небольшие группы людей покидали свои дома, прощались с близкими и сливались с другими такими же группами, превращаясь в войско. Ведомые герцогами, они направлялись на Север. И вот в одно туманное утро близ Кале французская армия разгромила англичан, взяв реванш за поражение при Азенкуре. Англия потеряла все свои владения на континенте. Столетняя война наконец завершилась.