Плохая война - Алексей Зубков

Когда стало понятно, что битва окончена, Максимилиан первым делом направился навстречу конюху, которому он доверил своего коня на время боя. В то же время старый барон с другой стороны въехал на холм, чтобы оценить работу сына. Герр Фердинанд окинул взглядом поле битвы и легким движением руки подозвал к себе ближайшего солдата. Докладывать выпало Эрику, одному из тех, кто бежал в атаку в первых рядах. Эрик похож на крысу, такой же маленький, быстрый и опасный. На вид ему лет двадцать, глаза все ещё бешеные после боя, руки слегка дрожат, то и дело поднося ко рту фляжку. Шлем пробит, на щеке глубокий шрам, из бригандины[17] каким-то жутким оружием вырван большой кусок покрышки вместе с пластинами, левая нога почти не сгибается, но крови нет, похоже, ударили тупым тяжелым предметом.

Рядом из-под кучи тел вытащили рыцаря в почти невредимом полном доспехе.

Барон удивленно посмотрел на живого израненного сержанта и на мертвого почти невредимого рыцаря. Сержант перевёл взгляд вслед за бароном и, заикаясь от того, что дыхание ещё не вошло в норму, пояснил.

— Эт-т-т-то ваш сын его так, ваша милость. Ударил л-л-локтем в подбородок и шею сломал. Дырки в доспехе — это одно, а д-д-дырки в шкуре — совсем другое. Одно от другого не зависит.

— Хм… Пожалуй, так. Ну ладно, докладывай.

— Х-х-хорошая традиция, ваша милость, жалование платить после атаки. В четыре раза сэкономили.

— Так уж и в четыре? Премию дам. Скажи лучше, как сынок себя показал?

— Н-не трус, и то хорошо. Хотя нам, солдатам, с этого никакой радости. Ему-то что, его стрелы не берут, а у нас половину положили не здесь, а на склоне. Вот, видите?

На склоне, действительно, лежало немало трупов.

— А потом — продолжил сержант — залезли мы на этот холм и каждый сам за себя. Какой тут может быть строй с пиками? Повезло, что поначалу были лучники и артиллеристы, в строю они не сильны, да и доспехов у них нет. А потом, когда мы пики уже побросали, враги раз — и прислали чуть не две сотни швейцарцев с алебардами, выбили нас почти сразу. А его милость ни строя, ни отступления организовать не изволил. Порубали нас тут, как крестьян, разбежались кто куда, потом внизу полчаса собирались.

— Внизу? Прямо под холмом? А если бы они обстрел продолжили?

— Если бы продолжили, не повезло бы нам. Но Господь миловал. Если бы ещё Вы, Ваша милость, нас помиловали и над нами кого другого поставили. А то, чувствую, не принесет нам его милость Ваш младший сын удачи. Или он нас всех угробит, или…

— Или?

— Или его кто из солдат подстережет в темном переулке. Мы, конечно, понимаем, что наше дело — за других умирать, а все равно вот так за здорово живешь погибать не хочется.

Барон задумался, но тут на территорию бывшего вражеского лагеря въехал ещё один всадник. Гостя узнать было не сложно. Себастьян Сфорца, итальянский кондотьер. Около тридцати лет, солидный, статный, ухоженный, похож на леопарда, но претендует не меньше, чем на льва. Уже озаботился тем, что снял шлем и вместо скромной шапочки, какую принято носить под шлемом, надел яркий бархатный берет, из под которого на плечи ниспадают длинные аккуратно расчесанные волосы. Взгляд наглый, самоуверенный. Доспех чуть ли не позолоченный. Конь под стать хозяину — самая дорогая упряжь, шерсть лоснится, ноги переставляет солидно и степенно, даже выражение лица похожее. Можно бы было сказать, что Себастьян Сфорца — придворный щеголь в парадных доспехах, видевший настоящую битву только на картинках, но что-то в его облике не вяжется с этим стереотипом: или характерный для бойцов наклон головы и взгляд чуть исподлобья, или две глубокие вмятины от пуль на сверкающей кирасе, или окровавленный топор, висящий справа у седла. Сопровождает кондотьера не женоподобный молоденький паж, а плотный смуглый брюнет самого что ни есть бандитского вида в весьма приличном полудоспехе и на недешевом коне.

— Как Ваше здоровье, дорогой друг? — начал разговор итальянец — а сын у Вас молодец, вовремя эти пушки заткнул, а то бы половины моего отряда уже не было.

— Спасибо, Себастьян, на здоровье не жалуюсь. А за половину вашего отряда он положил три четверти своего.

— Видите ли, коллега, Вы же понимаете. Одно дело мои миланцы, профессионалы, отборные молодцы, совсем другое — всякая нижнегерманская сволочь, о которой никто и плакать не будет. К тому же, битву мы выиграли, а победителей не судят.

Барон поморщился, но промолчал.

Вернулся Макс, уже верхом.

— Смотри, отец, мы победили. Поле битвы за нами, собирают трофеи. Даже пушка есть, правда какая-то не очень новая, но Йорг с ней разберется.

— Да, сынок, вижу. У тебя улыбка не то, что шире лица, а под забрало не помещается. Помнишь, я тебе рассказывал про древнего царя Пирра? Чем он вошел в историю?

— Конечно, помню. Какой-то знаменитой победой.

— В которой он потерял слишком много солдат. Он тогда сказал "ещё одна такая победа, и я останусь без армии".

— Наверное, ему бы было более обидно, если бы он проиграл тот бой, правда, отец? Тогда он бы мог вообще не войти в историю.

— Максимилиан, мы нанимаем солдат не для того, чтобы их всех потерять в первом же бою.

— Отец, на моей памяти за последние десять лет ты, наверное, сотню раз нанимал всяких пикинеров и алебардьеров и ни разу не говорил, что их тяжело найти, что всех поубивали или даже что цены растут. Наймешь и в сто первый, подумаешь, беда, четыре талера за штуку.

— Событие, Максимилиан, событие. Ты, насколько я понимаю, вчера познакомился с фон Хансбергом? Сегодня он потерял почти весь свой полк. Спроси у него, зачем нужны солдаты и почему плохо, когда их убивают.

Старый барон в плохом настроении уехал. Эрик, слышавший всю беседу, повернулся и ушёл, сжав кулаки и шепотом бормоча ругательства.

Макс остался с Себастьяном.

— Искренне благодарю Вас, добрый друг, за эту атаку. Вы нам всем очень помогли, вынудив врага прекратить обстрел основных сил. Противник очень рассчитывал на эти пушки.

— Да ничего, стараюсь.

— Приглашаю Вас вечером на итальянский праздник в честь этой победы. Не в обиду Вам будет сказано, но мы умеем веселиться лучше, чем немцы.

— Немцы сегодня и не будут веселиться. Фон Хансберг понес большие потери.

— Одна из причин в том, что он-то как раз не умел веселиться. У него не было много врагов, у него было мало друзей, поэтому ему и досталось самое опасное место. Мотайте на ус, молодой человек. Война это игра вроде шахмат, а мы в ней фигуры и пешки.

Усов у Максимилиана не было, но он задумался. Его всегда учили, что для рыцаря почётно умереть в бою, а отступать — не почётно. А что касается солдат, то какой смысл отступать при первых потерях? Ведь если не будет победы, то получится, что убитые солдаты погибли зря?

5 Глава. Фигуры и пешки

Днем позже. Военный совет. Благородные сэры собрались обсудить стратегию на ближайшее будущее. Для тех, кто не в курсе, стратегия это пожелание того, как должен действовать вероятный противник. Из непродолжительной беседы, стратеги пришли к выводу, что для противника наиболее логично в данной ситуации было бы достать где-нибудь подкрепление в пару тысяч пехоты или сотен пять конницы и как можно быстрее атаковать.

— Итак, господа, поле битвы за нами, противник отступил, есть предложение следовать за ним. Предположительно, они отступают в свой любимый город, закрывают ворота и с умным видом сидят там до тех пор, пока нам не надоест вести осаду, или пока им не придет помощь, правда не знаю, откуда она может прийти.

— Не так-то всё просто. Мой человек докладывает, что известный нам Бурмайер-младший, подающий большие надежды, написал некоей Шарлотте де Круа письмо, в котором назначает ей свидание в Швайнштадте. Как вы думаете, с чего бы он может там оказаться в то время, как их главные силы отступают на север?

— Простая загадка. Проиграв вчерашнюю битву, наши визави грустно вздохнули, достали свои тяжелые кошельки и послали гонца нанимать ещё швейцарцев. Если мы идем вперед, то оказываемся между двух огней. У Бурмайеров будет не меньше тысячи швейцарцев, даже если они не рискнут напасть первыми, нам придется держать против них около четырех тысяч, а лишних четырех тысяч у нас нет. Причём у них есть как минимум три дороги на выбор. У нас не хватит сил обеспечить безопасность тыла. Только почему Швайнштадт? Это же не самый короткий путь. Я слышал, у младшего Бурмайера талант к военным наукам, а он ведет армию длинным путем, чтобы встретиться с девчонкой.

— Эээ, дружище, он все делает правильно. После того, как покойный граф де Круа незадолго до смерти поднял транзитные пошлины, мост в Швайнштадте перестал быть самой выгодной переправой в окрестностях. Вся торговля уже давно пошла через Левенбург. А сейчас там ещё и ярмарка, так что, хотя по карте путь через Левенбург и короче, но вести армию по дороге с таким интенсивным движением будет дольше, чем дать небольшой крюк. К тому же, швейцарцам торопиться некуда, на ярмарке они могут застрять хоть на неделю, и нанимателям придется здорово раскошелиться, чтобы сдвинуть их с места. Так что парень очень даже грамотно спланировал путь.