Загнанный зверь - Маргарет Миллар

ДЖЕК ТЕРОЛА — ФОТОАТЕЛЬЕ

ХОРОШЕНЬКИЕ НАТУРЩИЦЫ

ЖИВАЯ НАТУРА ДЛЯ ЛЮБИТЕЛЬСКИХ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ СЪЕМОК

СТУДИИ ДЛЯ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ КОМПОЗИЦИЙ

ЗАХОДИТЕ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ

Блэкшир вошел. Несмотря на ряды картотечных шкафов и образцы работ Теролы, украшавшие стены, приемная ателье выглядела как гостиная чьего-то дома, чем она раньше и была. В одном из концов комнаты был камин красного кирпича, не топившийся и настолько заброшенный, что он казался дырой в стене, которую безалаберный каменщик забыл замуровать. Справа от камина размещалась отделенная занавесками спальня. Занавески не были задернуты, и можно было видеть часть ее обстановки: коричневое кожаное кресло со сморщенным от старости сиденьем, кровать для дневного отдыха, наполовину прикрытая старомодным шерстяным одеялом, а над ней — то самое окно с надписью. Вид спальни напомнил Блэкширу его детство на Среднем Западе — у всех мало-мальски зажиточных людей была «солнечная веранда», где летом было невыносимо жарко, а зимой дьявольски холодно, веранда ни на что не годилась, ее строили только для престижа.

У Теролы эта самая веранда была вовсе не для престижа, она использовалась по назначению. На кровати явно спали: из-под одеяла торчала грязная простыня, а на подушке были следы бриллиантина.

В приемной никого не было, но из-за закрытой двери в другом ее конце доносились звуки какой-то работы — скрип передвигаемых тяжелых предметов и чьи-то голоса.

Слов Блэкшир разобрать не мог, но по тону говорящих все было ясно. Кто-то отдавал распоряжения, и кто-то отказывался их выполнять.

Блэкшир уже собрался было постучать в закрытую дверь, как вдруг увидел табличку с печатными буквами, прислоненную к пишущей машинке на столе Теролы: «Для вызова, пожалуйста, звоните».

Он позвонил, подождал, снова позвонил; наконец дверь открылась, и вышла девушка в купальном халате из штапельного полотна. Лицо ее не было накрашено и лоснилось от жира и воды. Вода капала с коротких прядей, стекала по шее, намокший халатик прилипал к телу.

Вид у нее был беззаботный.

— Что вам угодно?

— Я хотел бы поговорить с мистером Теролой.

— Он сейчас занят. Присядьте.

— Благодарю вас.

— Я должна изображать утопающую, но Джек никак не может отрегулировать воду. Он хочет, видите ли, имитировать озеро Мичиган.

Блэкшир вежливо кивнул, выражая понимание.

— Джек очень охоч до сцен с утопающими, — добавила девушка. — Я-то предпочла бы оставаться сухой. На мой взгляд, лучше бы меня закалывали. А то слишком уж много возни с озером Мичиган. Вы не хотите присесть?

— Мне так удобнее.

— Ладно. Вы по делу?

— В известном смысле. Меня зовут Пол Блэкшир.

— Очень приятно. Нола Рат. Что ж, мне пора вернуться. Не хотите ли почитать журнал?

— Нет, спасибо.

— Возможно, вам придется подождать. Если этот снимок у Джека получится, он появится здесь в ноль минут, но уж если нет, то нет.

— Я подожду.

— Лучше бы уж меня закалывали, — повторила девушка. — Я скажу Джеку, что вы его дожидаетесь.

После нее остались лужицы воды и запах мокрых волос.

Нола Рат. Блэкшир повторил про себя ее имя, пытаясь определить, сколько же девушке лет. Должно быть, лет двадцать пять, немного меньше, чем Элен Кларво, но казалось, их разделяет целое поколение. Возраст мисс Кларво мало зависел от хода времени. Она была женщиной средних лет, и ничто в ней давно не говорило о молодости. Поэтому она была легкой добычей не только для Эвелин Меррик, но и для любых жизненных невзгод.

Мысль об этой женщине угнетала Блэкшира. Он хотел бы отделаться от этой мысли, но она стучалась в его мозг, точно нарушенное обещание.

Блэкшир посмотрел на часы. Три десять. Поднялся ветер. Занавески у входа в спальню то втягивались внутрь, то вспучивались, в камине дрожала паутина, а где-то в трубе скреблись мыши.

— Вы хотели видеть меня?

Блэкшир обернулся, удивленный тем, что он не слышал, как открылась дверь и к нему подошел хозяин ателье.

— Мистер Терола?

— Совершенно верно.

— Я — Блэкшир.

Они обменялись рукопожатием. Тероле на вид было немногим больше сорока; высокий и худой, он все время сутулился, словно хотел казаться пониже ростом. Кустистые черные брови нетерпеливо вздрагивали, когда он говорил, как будто молчаливо отрицали слова, вылетавшие из мягкого женского рта. Две тонкие параллельные пряди седоватых волос тянулись по лысой макушке, как железнодорожные рельсы.

— Одну минуту. — Терола прошел к спальне и с раздражением задернул занавески. — У меня здесь беспорядок. Моя секретарша сидит дома, заболела свинкой. В ее-то возрасте. Я думал, свинка — детская болезнь. Так чем я могу быть вам полезен, Блэкшир?

— Насколько мне известно, у вас работает или работала молодая женщина по имени Эвелин Меррик.

— Как вы об этом узнали?

— Мне так сказали.

— Кто именно?

— Мисс Меррик сослалась на вас, когда пошла поступать в школу натурщиц. Заявила, что работала у вас.

— Кем же?

— Выполняла ту работу, которую вы могли ей предложить, — ответил Блэкшир, стараясь не выказать свое нетерпение. — Ведь вы занимаетесь и так называемой художественной композицией?

— Да, и это на самом деле вид искусства.

— Вам видней. Вы помните мисс Меррик?

— Может, да, а может, нет. Я не отвечаю на кучу вопросов, если для этого нет веских причин. Назовите ваши, мистер Блэкшир.

— Блэкшир.

— Не то чтобы я не хотел с вами сотрудничать, только у меня обычай — сначала узнавать, с кем, в чем и для чего. Вы чем занимаетесь, мистер?

— Я консультант по инвестициям.

— И что же?

— Скажем, есть подлежащее разделу имущество и Эвелин Меррик может получить свою часть.

Терола говорил, почти не разжимая губ, словно боялся, что в спальне или в камине притаился человек, умеющий читать по губам.

— Не похоже, чтобы малютка получила часть какого бы ни было имущества, мистер.

— Значит, она заходила к вам?

— Заходила. Рассказала печальную сказку об умирающей матери, и я дал ей работу часа на два. Уважаю умирающих матерей, если они не передумывают и не остаются живехонькими, как моя собственная.

— Меррик причинила вам беспокойство?

— Я не позволяю таким пташкам причинять мне беспокойство. Я беру их за ухо и вышвыриваю вон.

— И ее вышвырнули?

— Пришлось. Она подняла шум.

— Когда это было?

— Недели две тому назад или около того. Тех, которые шумят, я выкидываю. Не то чтобы мне надо было что-то скрывать, — добавил он, подмигнув. — Просто не люблю тех, кто сует нос не в свое дело.

— А что еще она делала, кроме того, что совала нос?

— О, у нее возникла дурацкая мысль, будто я могу ее обессмертить. Сначала я подумал, она шутит, и расхохотался. Есть же у меня чувство юмора, черт побери! А она взъярилась. По правде говоря, у нее, по-моему, не все шарики на месте.

— Какую все же работу выполняла Эвелин Меррик?

— Позировала.

— Лично для вас или для одной из ваших «художественных» композиций?

— Какая вам разница?

— Возможно, большая.

— А именно?

— Если она позировала вам одна для иллюстрации в журнал, вы могли бы дать мне ее фотографию. Если же она работала с группой, едва ли вы сможете это сделать.

Терола погасил окурок сигареты в пепельнице.

— Я никогда не раздаю снимки.

— А что же вы с ними делаете? Торгуете вразнос?

— Плохое слово вы сказали. Лучше вам уйти, пока я не вбил вам его обратно в глотку.

— Я не знал, что вы такой чувствительный, Терола.

— С такими, как вы, я не желаю иметь дела. Мотайте отсюда.

— Спасибо за информацию.

Терола открыл дверь.

— Катитесь ко всем чертям.

Блэкшир прошел по переулку и сел в машину. Впервые за тридцать лет он чуть было не вступил в драку; это пробудило у него старые воспоминания, былые страхи и своего рода первобытное возбуждение. Рука на ключе зажигания дрожала, злость свинцовым грузом давила на глаза. Он хотел бы вернуться и сразиться с Теролой, а если понадобится, то и убить его.

Однако пока он ехал в студию Харли Мура, свежий морской ветерок поохладил его страсти и нейтрализовал разъедавшую мозг кислоту: оказывается, я не такой цивилизованный, каким себя считаю. Я все сделал не так. С Муром поведу дело иначе.

Глава 4

Берта Мур пятнадцать лет ждала ребенка, и, когда наконец родилась девочка, Берта с трудом могла поверить в свое счастье. Ей приходилось все время убеждать себя в этом. В любое время дня и ночи она входила на цыпочках в детскую, желая еще раз убедиться, что девочка здесь и она жива. Берта ни на минуту не могла присесть с книгой или шитьем, она как будто висела в воздухе подобно воздушному шарику на нитке. Нитку прочно держал стоявший обеими ногами на земле ее муж Харли.