Воспоминания одной звезды - Пола Негри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После уроков я с радостью бежала домой. На нашей улице, которая почему-то называлась Броварная, то есть «Пивоваренная» (хотя ни одной пивоварни здесь не было[9]), стояли некрасивые, убогие строения. Это была полоса трущоб между рекой и высокой горой, там находились богатые кварталы. Большинство домов на Броварной внешне ничем не отличались от нашего дома, под номером 11, где мы с мамой занимали половину чердачного помещения. В другой половине соседи менялись без конца, и кто-то из них порой вел себя даже учтиво, но чаще всего они пребывали в состоянии такого отчаяния, что говорить о чем-то вроде благопристойности просто не приходилось. Уборная находилась на заднем дворе, пользовались ею все жильцы дома, рядом с нею высилась куча мусора и всевозможных отбросов. К счастью, окно нашей комнаты выходило на улицу, но все равно, мы настолько привыкли к ужасному сочетанию постоянной вони от чего-то гнившего во дворе и миазмов из Вислы, что, пожалуй, перестали это замечать.
Лишь попадая в другие районы города, мы вдруг замечали отсутствие зловония[10].
В дальнем углу двора был еще один дом, похожий на наш, и в нем жили две дамы с дурной репутацией. Я не имела никакого представления об их профессии, но лишь очень удивлялась, отчего туда постоянно устремлялось так много различных мужчин. Когда я спросила об этом у мамы, она объяснила, что эти дамы — вдовы и к ним приходят в гости друзья их покойных мужей… Мне, впрочем, такое объяснение показалось не слишком убедительным. Ведь овдовев, польские женщины до конца жизни носят черные одежды, а эти странные «вдовы» почему-то всегда были одеты в невероятно яркие, красочные платья, каких я вообще нигде больше не видела.
Единственное исключение из убогого вида всей Броварной — это дом по соседству с нашим. Его построили недавно, к тому же он был одним из самых высоких во всем городе. Я так и не знаю, кто и почему построил его в таком трущобном районе. Стоял он с большим отступом от улицы, поэтому перед ним было достаточно места — такой же ширины, как у проезжей части — для игровой площадки, единственной во всей округе. Там собирались дети — и поляки, и татары, и евреи, — они общались друг с другом на смеси разных языков, и, может быть, поэтому им не хватало слов, чтобы ссориться друг с другом и драться, и в результате все чаще всего играли вместе, спонтанно являя собой картину некой гармонии…
В три часа дня я обычно взлетала наверх по нашей лестнице, напяливала самую старую одежду и тут же мчалась вниз, чтобы участвовать в играх вместе со всеми. Одной из самых любимых была игра «горелки». Это русская детская игра, которой нас научили татары. Нужно было встать парами друг за другом, взявшись за руки, а впереди всех стоял водящий — «горелка». Когда он восклицал: «Огонь, беги!» — последняя пара детей расцепляла руки и бежала куда глаза глядят, лишь бы вода не догнал их и не коснулся — это означало «осалить». После этого осаленный становился «горелкой», а прошлый водящий брал за руку непойманного участника пары, и они становились во главе группы.
Однажды, это было в самый разгар моих школьных мучений, я заметила, что какая-то пара, мужчина и женщина, наблюдают, как мы играем в горелки. Они стояли у входа в новый дом, причем пару раз оба взмахом руки вроде бы подзывали к себе именно меня. Вообще-то я не обратила бы на них особого внимания, потому что они не слишком отличались от многих жителей нашей улицы. Правда, кожа у обоих была чистая, нежная, а одежда хоть и небогатая, но аккуратная. И еще они постоянно улыбались, а этого люди с нашей улицы почти никогда не делали.
Наконец я подбежала к ним и спросила: «Почему вы тычете на меня пальцами?» Переглянувшись, оба рассмеялись, да так заразительно, что и я вдруг стала смеяться вместе с ними. Дети позвали меня, чтобы продолжить игру, но я отмахнулась и продолжала хохотать, причем без всякой причины. Ну, может, только потому, что я вдруг почувствовала, до чего же здорово и замечательно смеяться.
Мужчина, у кого были густые вьющиеся светлые волосы, сказал мне:
— Ты такая прыткая, так быстро бегаешь! Куда быстрее всех, даже быстрее почти всех мальчишек.
На это я лишь небрежно кивнула, ни капельки не скромничая: ну да, так оно и есть, само собой разумеется, что стало сигналом для нового приступа смеха, захватившего нас троих.
— А как тебя зовут?
— Аполония Халупец. Но все меня зовут просто Пола. А вас как?
— Меня — Ян Кощиньский, а это моя жена Хелена. — Голос у него был тонкий, высокий, почти женский.
Я повернулась к молодой женщине, у нее на голове высилась целая гора ярко-рыжих волос, а в ушах горели золотые кольца сережек. От этого казалось, что по всему ее веселому ангельскому личику танцевали тысячи маленьких отблесков.
— Ты очень грациозно двигаешься, — продолжил он. — Ты хотела бы танцевать?
Я лишь засмеялась в ответ. Что за странный вопрос? Любой девочке нравится танцевать.
— Ты не хочешь поступить в Императорскую балетную школу? — спросил он.
Я было помотала отрицательно головой, но тут мне на ум пришла одна мысль.
— А мне в таком случае нужно будет ходить в обычную школу? — спросила я.
— Нет, не нужно. Если только твоя мама не договорится, чтобы ты ходила на занятия в школу
