Чёрный дождь - Масудзи Ибусэ

Ловушка для угрей представляла собой двухметровую бамбуковую трубку, снабженную специальным устройством, которое придумал Асадзиро. Трубка была мокрая, и Асадзиро стал тщательно вытирать ее полотенцем. Внезапно полыхнуло бело-голубое пламя, раздался неимоверный грохот. Лодку развернуло, и она ударилась бортом о соседнюю. Сёкити кубарем покатился по днищу и больно ударился лодыжкой о борт.

Оправясь от неожиданности, они заметили, что та часть бамбуковой трубки, которая выступала из-под навеса, обуглилась — то ли от ослепительного света, то ли от сильного жара. Когда трубку перевернули, из нее вытекло немножко теплой воды. Нос, корма и борта лодки обгорели, только металлический трос остался неповрежденным. Уцелел и желтый навес. Только это и спасло Асадзиро и Сёкити. Они не обгорели, не получили ожогов, хотя избежать последствий облучения им не удалось. Сёкити сломал себе ногу, когда стукнулся о борт, и хромает до сих пор. Обо всем этом друзья и рассказали Сигзмацу, когда он возвратился в Кобатакэ.

Итак, Сигэмацу и его друзьям пришлось отказаться от рыбной ловли. Тогда-то Сёкити и предложил заняться разведением карпов.

— Я все места себе не находил, думал, как бы утереть нос этой проклятой бабе из дома Икэмото. Вот и придумал,— повторял он.

По правде говоря, ничего особенного в его предложения не было. Да и осуществить его было нетрудно. В сезон посадки риса купить на рыбоводческой ферме в деревне Токиканэмару мальков, запустить их в садок близ дома Сёкити, подкормить, а перед наступлением сезона тайфунов выпустить в большой пруд Агияма. Друзья решили скинуться и купить три тысячи мальков.

— Вложим свои кровные денежки, и тогда никто уже не скажет, что мы занимаемся пустяковым делом. Неплохо бы только распустить слух, что купили мы двадцать, нет, двадцать пять тысяч мальков.

Сигэмацу и Асадзиро приняли план Сёкити без каких-либо возражении. Асадзиро тут же отправился в деревенскую управу и получил разрешение на запуск мальков в большой пруд. Предоставляя разрешение, управа оговорила, что право на ловлю рыбы распространяется на всех членов ирригационного комитета. Асадзиро не протестовал. Для него и друзей главным было то, что они могли теперь без стеснения ловить рыбу в пруду. Как говорил Сёкити, ловля рыбы, на которую потрачены деньги, пусть небольшие,— это уже не развлечение, а работа. Врачи продолжали настаивать на ежедневных прогулках, но друзья всячески от них уклонялись. Занятие это было не из тех, в какое можно вложить капитал. Другое дело — побеседовать у обочины дороги или в полдень подремать у часовни — это, правда, тоже не требует капитала, но освящено вековыми обычаями.

Получив заказ на мальков, молодой владелец рыбоводческой фермы в Токиканэмару самолично приехал на мотоцикле и тщательно обследовал весь пруд. Измерил температуру воды, сток, глубину, площадь, проверил, не загрязнен ли пруд химическими удобрениями, попадающими с полей, установил наличие естественного корма. Затем он вручил друзьям специальную карточку с пояснениями на английском языке, где были указаны количество и виды искусственной подкормки, необходимой для трех тысяч мальков.

— Температура воды в пруду не ниже пятнадцати градусов в разгар зимы и не выше двадцати пяти в середине дета. Идеальные условия для выращивания мальков карпа. Лучших не придумаешь,— сказал он.

Молодой рыбовод обследовал затем большой пруд Агияма и уехал.

Спустя несколько дней он привёз на грузовике цистерну с мальками и баллоны с кислородом. В цистерне плавали десятки тысяч мальков, которых рыбовод партиями развозил по близлежащим деревням для запуска в садки. Сёкити принес бамбуковую палку с нанизанными на веревку раковинами аваби [11]и воткнул ее у пруда, чтобы отпугивать хищных ласок.

Увидев эти раковины, молодой владелец рыбоводческой фермы воскликнул:

— Аваби! Они напоминают нам о прошлых днях. Старики, наверное, не могут смотреть на них без волнения.

Он запустил в пруд ровно три тысячи мальков и уехал. Это произошло три дня тому назад, когда дул удушливо жаркий, насыщенный влагой ветер.

Понаблюдав за мальками в садке и удостоверясь, что все в порядке, Сигэмацу отправился домой. Едва войдя во двор, он услышал лязг железа — вооружившись цепью, Ясуко очищала от сажи трубу в бане. Жена в это время таскала циновки из сада в кладовку. Завидев Сигэмацу, она остановилась.

— Не пропустить ли нам ту часть в дневнике Ясуко, где она рассказывает, как попала под черный дождь? — спросила жена,— Ведь в то время никто не знал, что это был очень опасный дождь, а теперь все об этом знают. Боюсь, если мы перепишем все, как есть, сваха может вообразить себе невесть что.

— Сколько ты тут переписала без меня?

— Я хотела с тобой посоветоваться, поэтому и остановилась на том самом месте, где девочка рассказывает про черный дождь.

— Выходит, ты не переписала ни строчки? Сигэко утвердительно кивнула головой.

И вдруг воспоминания с такой силой навалились на Сигэмацу, что он едва не застонал под их тяжестью.

На столе лежала толстая тетрадь и дневник Ясуко.

Перелистав тетрадь и дневник, Сигэмацу убедился, что переписана менее одной пятой.

— Черт бы побрал этот черный дождь и всех тех, кто может вообразить невесть что, а заодно и тех, кто всего боится,— ворчал Сигэмацу, принимаясь за переписку.

...Вначале мне показалось, будто уже смеркается, и только по возвращении домой я вдруг поняла: еще самая середина дня,— а темно потому, что все небо застлано черным дымом.

Когда я вошла в дом, дядя и тетя как раз собирались отправиться на поиски. Бомбежка застигла дядюшку на станции Ёкогава. На левой щеке у него рана. Наш дом покосился, но тетя осталась жива и невредима, отделалась испугом. Дядя заметил у меня на коже какие-то пятнышки, похожие на брызги грязи. Белая кофта с короткими рукавами тоже была запачкана, и ткань кое-где расползлась. Испачкано было все лицо, кроме той части, которая была прикрыта капюшоном. Тут я вспомнила, как хлынул черный ливень, когда мы плыли на рыбачьей лодке, которую раздобыл Нодзима. Кажется, это случилось около десяти утра. Со стороны города надвинулось черное облако, сверкали молнии, громыхал гром, внезапно на нас обрушились струи дождя толщиной с карандаш. Хотя был самый разгар лета, стало так холодно, что мы все задрожали. Дождь вскоре прекратился. На меня нашло какое-то странное затмение. Почему-то вдруг почудилось, будто дождь полил еще в то время, когда мы ехали на грузовике. Почему он так скоро кончился, этот мерзкий черный ливень? Да и ливень ли это? Какой-то хитрый оборотень...

Много раз мыла я руки родниковой водой, но никак не могла оттереть пятна — так крепко въелись они в кожу.

— Наверно, это нефть. Не иначе, как на нас сбросили нефтяную бомбу,— сказал дядюшка Сигэмацу и, осмотрев мое лицо, добавил:— А может быть, это капельки ядовитого газа?

Потом еще раз внимательно оглядел меня и высказал новое предположение:

— Нет, это не ядовитый газ, а частички пороха. Должно быть, взорвался секретный пороховой склад недалеко от того места, где вы проезжали. Наверняка это дело рук шпионов. Я был на станции Ёкогава, когда произошел взрыв, долго шел по путям, но черного дождя и в глаза не видел.

«Если это ядовитый газ, мне конец»,— подумала я со страхом. И мне стало так грустно, что я чуть было не заплакала.

Много раз ходила я к источнику и пыталась смыть пятна, но тщетно. Вот бы заполучить такую стойкую краску...

На этом заканчивались записи Ясуко от 9 августа. Сигэмацу хорошо понимал, что жена права, переписывать этот отрывок не стоит. Но что, если сваха потребует подлинный дневник? Тогда беда! Надо все это хорошенько обсудить, решил Сигэмацу. 6 августа, около восьми утра, когда была сброшена атомная бомба, Ясуко была километрах в десяти от эпицентра. Никак не ближе. А он, Сигэмацу,— всего в двух километрах. Ему обожгло щеку, но он жив и здоров. Мало того, рассказывают, что многие девушки, которые тоже оказались на станции Ёкогава, не только уцелели, но и вышли замуж, завели детей. Пожалуй, есть смысл показать свахе дневник. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы помолвка Ясуко расстроилась и на этот раз. За последнее время девушка похорошела, налилась, как яблочко. В глазах такой блеск, что все только диву даются. Все время красоту на себя наводит — думает, никто не замечает. Нетрудно догадаться, как ждет она этого замужества, последний я буду человек, если не помогу племяннице, решил Сигэмацу.

В конце концов его беспокойство прорвалось в крике:

— Эй, Сигэко! Принеси-ка мой дневник. Ты его припрятала в комоде. Хочу показать его свахе. Неси дневник, да побыстрее!

Орать было, разумеется, незачем. Сигэко сразу же принесла дневник из соседней комнаты.