Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг

Бытовой уклад первых Романовых с его ориентальными особенностями историки зачастую именуют «стародавним» и даже «исконно русским» укладом. Подобное мнение едва ли можно признать верным. Нетрудно заметить, изучая источники, что первоначальный уклад жизни частной и государственной в древнерусских княжествах сходен во многом с обычаями скандинавов и угро-финнов. Женщины не отделены в общественной и частной жизни от мужчин, не закрывают лиц; князь активно осуществляет функции военачальника, полководца; в сущности, это и есть самая важная его функция. Соответственно осуществляется и воспитание: важнейшим событием в жизни мальчика являлся «постриг» – ритуальное бритье головы с оставлением прядки или косицы, после празднества в честь исполнения этого обряда маленький княжич мог быть даже поставлен отцом во главе дружины (так было с Ярославом Всеволодовичем, например, и с его сыном Андреем Ярославичем), при этом, конечно, к нему приставляли одного из опытных начальников дружинных…

Уже при Иване III бытовой уклад резко византинизируется. Разумеется, это можно связать с его женитьбой на византийской царевне; но правильнее будет саму эту женитьбу поставить в связь с нарастающей византийской ориентацией московского князя. Начиная с Ивана III, русские правители все более осознают себя преемниками византийских императоров.

И, наконец, достаточно поздно, уже в царствование Ивана IV Грозного, создается на основании византийских поучений знаменитый «Домострой». Нетрудно понять, что изложенные в нем правила были для русского уклада внове. Рудименты старинного уклада сохранялись достаточно длительное время в самых различных областях России и в самых различных формах… Вспомним известное некрасовское: «…сажал меня на Бурушку и вывел из младенчества по пятому годку…» Здесь ритуальное сажание на лошадь, знаменующее как бы «посвящение во взрослые», обрядово осуществляется не над мальчиком, а над маленькой девочкой…

При Иване Грозном продолжается начатая его дедом интенсивная византинизация бытового уклада царской семьи, развиваются элементы ритуальной пышности и восприятия царя и его близких в качестве сакральных особ…

Но именно при первых Романовых эта «византийственность» быта обретает как бы предельную степень. Воспитание маленьких царевичей уже совсем не напоминает воспитание княжичей Древней Руси. Дети Михаила Федоровича и Алексея Михайловича проводят свои дни в тесных душных покоях, окруженные на византийский манер шутами и «дураками», окруженные ритуализованными действиями многочисленной прислуги. Уже при Иване III меняется парадный, выходной костюм правителя. Если прежде только плащ да богатство кольчуги и прочего воинского снаряжения отличало князя от его дружинников, то теперь характерным становится длиннополое роскошное одеяние. Прежний князь – воин и военачальник, нынешний царь – священная особа, сам едва ли не священник…

Казалось бы, византийское имперское начало строго торжествует в личной жизни как первых Романовых, так и их предшественников. Но нет, приглядевшись повнимательнее, мы обнаруживаем, что даже опустив парчовый византийский «занавес», русские правители не оставляют попыток сближения с Европой и, прежде всего, бунтуют против введенного Софьей, супругой Ивана III, брака по смотринам, всячески пытаются возродить традицию династического брака.

Уже Иван IV выдает свою двоюродную племянницу Марью Владимировну за ливонского Магнуса и сам пытается породниться с Елизаветой Тюдор, сватается за ее родственницу. Борис Годунов ищет для своей дочери женихов в Скандинавии и на Кавказе. Женитьба Дмитрия I известна достаточно хорошо… Как же складывается семейная жизнь первых Романовых? Первоначально, судя по всему, еще до возвращения Филарета из Польши, старица Марфа по смотринам выбрала сыну невестой Марью Хлопову, девицу из семейства, не принадлежавшего к «сливкам» русской аристократии. Девушка была взята во дворец и (по старинному византийскому обычаю) получила новое, «царское» имя Анастасия. Разумеется, выбор имени здесь симптоматичен, оно опять же должно напоминать о связи Романовых с династией Рюриковичей. Но породниться с одним из видных княжеских или боярских родов Романовы явно не решаются. И это понятно: ведь подобный брак приведет к подножию трона знатных родственников молодой царицы, и далее вполне закономерно и возможно полное отстранение Романовых от власти и престола…

Как относился к своей невесте сам молодой царь? Видались ли они? Вероятнее всего, не видались, а если и увиделись, то считанные разы и при большом числе родичей и приближенных. Но скорее всего, не видались вовсе. Здесь мы можем предположить что угодно. Например, возможно, оба, и юноша и девушка, были так воспитаны, что их и не занимало: понравятся ли они друг другу. Возможно, девушку занимало «возвышение» ее рода-клана, а юноша-царь просто готов был исполнить брачную повинность.

Эта брачная повинность во имя рождения законных наследников выступает, отчетливо очерчивается в семейном быту Романовых в качестве момента священного, сакрального. Устройство брачной постели и все, что связано с деторождением, обставляется целым рядом регламентированных религиозных обрядов: тут и особые молебствия, и особые обряды освятительные и очистительные. Значение иных из них трудно определить, смысл так и остается неясен. Например, упоминаемое Забелиным «сажание государыни на место» перед родами – что это означало? Царица при исполнении соответственной обрядности водворялась в покой, где и должны были проходить роды? Любопытно, что Мавра Шепелева в письме из Киля к цесаревне Елизавет Петровне о последнем времени беременности ее сестры Анны Петровны, супруги герцога Голштинского, пишет о том, что для будущей роженицы уже приготовлены особые комнаты. Было ли это инициативой русской принцессы?.. Уже со времени «Домостроя» функции царицы были четко очерчены: самым важным было деторождение. Однако это деторождение, рождение наследников, при всей его сакрализации, очень трогательно не отделяется в русских писаниях от собственно интимной жизни царской четы. Например, царская невеста может быть «прочна» или «непрочна» «к царской радости». А при описании последнего времени жизни Михаила Федоровича и его супруги отмечается грустно, что стало у них «не по-прежнему». От этих выражений веет какой-то прелестной наивной чистотой, именно чистотой, а не ханжеством.

Однако история первых браков Михаила Федоровича вовсе не такая уж наивная история о прелестной старине.

Итак, юная Хлопова под именем Анастасии водворилась во дворце. Разумеется, вместе с ней – весь ее «род-клан». Здесь же, у трона молодой династии, – ближние и дальние родичи Романовых, маячат и семейства, сами с охотой просватавшие бы своих дочерей в царицы. Естественным образом свивается клубок интриг.

С самим заключением брака покамест медлят: ждут возвращения Филарета. Однако возвращение это знаменовалось вовсе не венчанием, а ссылкой незадачливой невесты вместе со всеми ее родичами в далекий Тобольск. Сохранившиеся описания объясняют эту ссылку внезапной болезнью невесты. Однако еще до ссылки Хлоповых Филарет завязывает письменные сношения с датским королем Христианом. Речь идет о возможности брака Михаила с одной из племянниц Христиана. Наконец отсылаются в Данию в качестве послов князь Алексей Михайлович Львов и дьяк Шипов. При них была грамота-инструкция, в которой, кроме всего прочего, указывалось на необходимость крещения невесты в православную веру по обряду греко-восточной церкви; а также рекомендовалось настоятельно спросить, какие «земли и казну» дал бы король за своей родственницей…

Симптоматично, что отец первого Романова ищет сыну невесту в Скандинавии, на родине Рюрика.

Однако Романовы, кажется, слишком рано начали играть в эти брачно-династические игры. Невежливый Христиан даже не допустил к себе послов «худородного» узурпатора. Любопытно, что после этой неудачи приказано перевести опальных Хлоповых из далекого Тобольска «поближе» – в Верхотурье. Однако своих попыток уладить династический брак Филарет не оставляет. Следующее посольство отправлено к шведскому королю Густаву-Адольфу с целью посватать принцессу Екатерину, сестру курфюрста бранденбургского, шурина Густава-Адольфа. Но и здесь – отказ; правда, под благовидным предлогом: принцесса не может переменить веру даже ради царской короны!

Можно предположить, что не одно лишь «худородство» было причиной брачных неудач Филарета, но и то, что русские послы, их одежда, их манеры, были слишком ориентальны, слишком отличались от принятого в Европе… Пройдет всего столетие, и уже при Петре, внуке Михаила, традиция династических браков будет полностью восстановлена, и немецкие княжеские дома едва ли не наперебой станут предлагать Петру своих принцесс для его сына Алексея…