Как Русь стала Сверх-Державой. «Неправильная Империя» - Алексей Шляхторов

Война

На первом этапе оказавшейся затяжной войны против РАК выступает хорошо организованный и сплоченный союз нескольких тлинкитских куанов, силы которого действуют наступательно и эффективно. В этом им немало способствуют такие важные факторы, как численный перевес, хорошее вооружение, полное владение инициативой. Уверенности тлинкитам придавала и надежда на поддержку со стороны англо-американских морских торговцев. Зимой 1802 года в Хуцнуву-куане состоялся великий совет вождей, на котором было принято решение о начале войны против русских. В нем принимали участие акойские тойоны Осип из текуеди и Честныга (Джиснийя) из тлукнахади, ситкинский Скаутлелт со своим племянником Катлианом, тойоны из Кэйка, Кую, Стахина, Таку, а также вожди хайда-кайгани с острова Принца Уэльского Канягит и Кустастенс и представители цимшиан, имевших тесные связи с рядом тлинкитских кланов. Тойоны Канягит и Кустастенс главенствовали на собрании. На их острове стараниями европейских дезертиров была уже выстроена крепостца, они были превосходно вооружены и по окончании совещания раздали его участникам «множество пороха, свинца и прочих снарядов и сколько-то больших пушек». В это же время в Хуцнуву зимовало американское судно «Глобус» под командованием Уильяма Каннингема. В октябре 1801 года оно подверглось нападению индейцев, союзных россиянам, в маленькой бухте близ Скидегата (острова Королевы Шарлотты), когда погибли два матроса и капитан Бернард Мэджи. Каннингем, как старший помощник, принял на себя командование судном и привел его на зимовку в Хуцнов. И. А. Кусков сообщал, со слов своих индейских информаторов, что именно начальник «зимовавшего на хуцновском жиле американского судна» заявлял тлинкитам, что американцы «больше ходить судами к ним не будут, не имея на промен довольного количества бобров. И, сказав прямо, ежели они не истребят Ново-Архангельской нашей под Ситкой крепости и партии, да и сами они колюжские обитатели через то лишаются своих выгод». Это было прямое подстрекательство к нападению. Отсюда логически вытекает, что Каннингем либо участвовал в совете вождей, либо имел к нему достаточно тесное отношение, а слова его имели вес для собравшихся тойонов. Также необходимо отметить и то, что в июне 1802 года «Глобус» окажется среди тех трех иностранных судов, которые войдут в Ситкинский залив вскоре после гибели русской крепости. И, более того, он будет занимать среди них главенствующее положение: именно на его борту будет заседать «военный совет» трех капитанов для обсуждения сложившейся ситуации. Из всех трех кораблей только «Глобус» никогда впредь не посещал селений РАК ни на Ситке, ни на Кадьяке. Учитывая все эти обстоятельства, можно сделать вывод, что именно на Уильяме Каннингеме лежит та доля ответственности за гибель Михайловской крепости, которую обычно возлагают на англичанина Генри Барбера. На совете индейцев был разработан план военных действий. Было намечено с наступлением весны собрать воинов в Хуцнуву и, выждав ухода с Ситки промысловой партии, напасть на крепость. Партию же намечалось подстеречь в Погибшем проливе «или в каком удобном месте облавить со всех сторон, разбить и потопить, а когда познают каким случаем об истреблении крепости… заманить в Ледяной пролив». Партией должны были заняться воины Кэйка-Кую. Акойцы Осип и Джиснийя получили задание разгромить Якутат, для чего их особо одарили «порохом и снарядами». Военные действия начались в мае 1802 года с нападения в устье реки Алсек на Якутатскую промысловую партию И. А. Кускова. Партия насчитывала 90 туземных охотников и более десятка русских промышленных. Нападением руководили акойские тойоны Павел Родионов и Джиснийя (Честныга). 19 мая партия Кускова достигла «дальнего акойского жила» в устье реки Алцех (Алсек). Индейское селение выглядело необычайно многолюдным и оживленным. Опытный глаз Кускова быстро обнаружил здесь не только самих акойцев, но и чужаков из других куанов. Немало было здесь славящихся своей воинственностью кагвантанов. Русские всегда с подозрением относились к подобного рода сборищам, и Кускова не могло не встревожить зрелище всех этих «съехавшихся из Ледяного пролива какнауцкого, каукатанского и с Якобиева острова разных жил и каких-то какантанов, по разным местам обитающих… как и самих акойских немалочисленно». Индейцы явно дожидались прихода партии. Промышленных встретили холодно, с откровенной враждебностью. Ненастная погода вынудила партию задержаться на этом месте. Собравшиеся в Акое тлинкитские вожди воспользовались задержкой партии, явились в палатку к Ивану Александровичу и стали «с грубыми и дерзкими выражениями» высказывать ему свое недовольство поступками промышленных. Они утверждали, что тлинкиты ежегодно терпят всяческие обиды, что партовщики совершают насилия и убийства, истребляют морского зверя, отчего индейцы «ощущают великие недостатки в одежде и прочих нужных для них вещах, что они получают на вымен от европейцев». Кусков пытался оправдаться, успокаивал разгневанных вождей подарками и табаком, искусно скрывая свои досаду и огорчение, чтобы не «потерять лицо» перед колошами. Но тойоны упорно не желали идти на примирение. Вслед за этим начались стычки между индейцами и партовщиками. Тлинкиты угнали несколько байдарок, убили мальчика-чугача, а промышленные в ответ захватили в заложники двух знатных индейцев. Это вынудило тлинкитов пойти на переговоры. Они обещали вернуть захваченное имущество, и Кусков очень неосмотрительно освободил пленников. Но утром 23 мая он напрасно ожидал возвращения угнанных байдарок. Вместо того к лагерю подступила толпа враждебно настроенных индейцев, вооруженных «обыкновенными ружьями, мушкатантами и копьями на длинных ратовьях». Навстречу им выслали толмачей Нечаева и Курбатова, которые должны были потребовать соблюдения условий вчерашнего соглашения. Но предводители тлинкитов их речи «с презрением слушали и отвечали с большою дерзостью». Они вновь повторили толмачам все то, что уже слышал от них в своей палатке Кусков. Видя, к чему идет дело, промышленные поспешили изготовиться к бою. Имеющие огнестрельное оружие стали в середину, а на флангах разместили чугачей с копьями. Затем тлинкитам передали, что промышленные желают «продолжать и утверждать мирные и дружественные положения, а в противном случае защищаться… готовы». Толмачи едва успели добежать до рядов своих товарищей, как вослед им уже полетели пули. Тлинкиты храбро атаковали партию, открыв сильнейший ружейный огонь, а с одного крыла даже бросились врукопашную, действуя своими длинными копьями. Однако тут их ждал достойный отпор. Отбитые с уроном, индейцы бежали – отчасти притворно, надеясь завлечь своих врагов в засаду у холма, «где и главная их артиллерия была сокрыта». В какой-то мере им это удалось: увлекшиеся преследованием чугачи действительно попали под ураганный огонь «из множества ружей и мушкатантов», в беспорядке бежав обратно в лагерь. При этом они потеряли убитыми одного кадьякца, а ранеными – четырех человек. Тлинкиты же потеряли в схватке 10 храбрейших воинов, среди которых был по крайней мере один вождь – «тойон каукатанского жила»; немало среди них было и раненых. Партия И. А. Кускова оказалась в весьма затруднительном положении. С одной стороны к стоянке подступал густой лес, а с другой – крутые холмы. Индейцы могли расстреливать промышленных в упор, сами оставаясь невидимыми и недосягаемыми для ответных залпов. К тому же во всей партии оставалось не более 250 патронов, а у неприятеля боеприпасы имелись в изобилии. Поэтому Кусков решил на оставшихся байдарках переехать на другую сторону залива и укрепиться там на более пригодном к обороне месте. Пока одни готовились к отъезду и грузили байдарки, другие, «стоя в линии», с оружием в руках прикрывали их на случай внезапного повторного нападения. Вдруг страх перед свирепыми колошами, издавна владевший чугачами и кадьякцами, перерос в открытую панику, охватившую большую часть партии. Вначале кадьякцы катмайской артели, а затем и прочие туземные партовщики стали покидать свои места в линии, бросать стрелки и, оставляя компанейское имущество на произвол судьбы, садиться в байдарки и поспешно отплывать прочь, несмотря на все угрозы русских. Видя замешательство, индейцы изготовились к новой атаке. Пришлось и русским, бросив палатку и иное компанейское добро, как можно скорее последовать за своими нестойкими союзниками. Вокруг уже свистели тлинкитские пули, и уже «прострелены были на многих платья, шляпы и байдарки». Одна байдарка в спешке опрокинулась, но залив партия пересекла без потерь. Достигнув противоположного берега, промышленные наскоро укрепились за поваленными деревьями и земляной насыпью. Тлинкиты преследовали их по пятам и, пользуясь отливом, с ходу атаковали новый лагерь партовщиков. Но тут-то и проявились все преимущества новой позиции Кускова: обстреливая партовщиков, индейцы вынуждены были поднимать ружья почти вертикально, и пули их свистели поверх голов осажденных, практически не причиняя им вреда. Перестрелка оказалась неудачной для тлинкитов, и они вскоре отступили. Ненастная погода задержала партию на новом месте до самого конца месяца. Но уже 25 мая тлинкиты, видя полную неудачу своих воинственных планов, пошли на переговоры и заключили перемирие, даже выдав Кускову заложников. После этого партия ушла в Якутат, оставила там больных и раненых и через три недели вновь выступила на промысел. Казалось, опытные русские уверенно берут верх над противником. Между тем 16 июня 1802 года, выждав ухода на промысел ситхинской партии Ивана Урбанова, союзные тлинкитские силы численностью до 1500 воинов нанесли главный удар: атаковали и уничтожили крепость Св. Архистратига Михаила. Там в те дни никто не ожидал беды. После того, как из поселения ушла промысловая партия Ивана Урбанова (около 190 алеутов), на Ситке осталось 26 русских, четверо или шестеро «англичан» (американских матросов на службе РАК), 20–30 кадьякцев и до 50 женщин и детей. Небольшая артель под началом Алексея Евглевского и Алексея Батурина 10 июня отправилась на охоту к «дальнему Сиучьему камню». Прочие обитатели поселения продолжали беспечно заниматься своими повседневными делами. Индейцы атаковали одновременно с двух сторон – из леса и со стороны залива, приплыв на боевых каноэ. Воины в расписных лосиных плащах, дощатых деревянных латах, резных шлемах и устрашающих масках издавали «страшный рев и шум в подражании тех зверей, коих личины на себе имели, с одной целию, чтобы вселить более страха и ужаса». Поселенцы заперлись в казарме, а тлинкиты обступили ее кругом и «вдруг отбив у окон ставни, начали беспрестанно из ружей в окна стрелять… и сенные двери в скором времени вышибли и у казармы на двери прорубя небольшую дыру в кою также из ружей стреляли». Но, хотя русские «ис казармы сколко могли… отстреливались, но против множества вооруженного народа отстреляться не могли, вскоре у казармы и дверь вышибли, в самое то время Тумакаев ис пушки во двери выстрелил, хотя тогда уже и был ранен». Несколько индейцев рухнуло замертво, прочие отшатнулись, но закрепить этот небольшой успех осажденным было нечем: орудийные заряды хранились на втором этаже, а внешняя лестница, по которой только и можно было попасть туда, была уже занята столпившимися на ней колошами. Тем временем индейцы подожгли кровлю здания, и вскоре пламя охватило весь блокгауз. «Когда чрезвычайно усилился огонь, тогда русские бросались сверху на землю… коих колоши подхватывали на копья и кололи, – вспоминает попавшая в индейский плен алеутка Екатерина Лебедева, – видно только было, что всех на улице кололи, строение жгли, имущество компанейское и промысел бобровый, как и нас … делили по себе». Артель Батурина была перехвачена 17 июня на обратном пути в крепость. Уже достигнув Гаванского мыса, промышленные заметили какого-то человека, махавшего им с берега руками. Это оказался один из кадьякцев, «Килюдинского жила обитатель», отставший по болезни от партии Урбанова и чудом избежавший гибели при захвате крепости тлинкитами. Едва он успел в двух словах сообщить им о «вчерашнем нещастии», как сзади, из-за гряды мелких островков вылетела стая боевых тлинкитских батов. Поднялась суматоха. Василий Кочесов пересел в байдару под парусом и, выбрасывая по пути груз для облегчения лодки, пересек Гаванскую бухту. Индейцы преследовали беглецов, осыпая их пулями. Наконец байдара ткнулась носом в берег у подножия крутого утеса, и все, сидевшие в ней, бросились бежать, настигаемые тлинкитами, которые «безпрестанно по ним стреляли из ружей». Приложив отчаянные усилия, Батурин и с ним пятеро алеутов сумели взобраться по почти отвесному склону на вершину утеса и там рассыпались по лесу. Прочие, во главе с Кочесовым, прижатые к скале, яростно отстреливались. Схватка была неравной, и вскоре в живых осталось лишь двое – израненные Василий Кочесов и Алексей Евглевский. Уцелевшие поселенцы, скрывшиеся в лесу или уведенные в плен, были спасены совместными усилиями английского капитана Генри Барбера и американских капитанов Уильяма Каннингема и Джона Эббетса, корабли которых вошли в Ситкинский залив вскоре после резни. Первым здесь появился 24 июня бриг Генри Барбера «Единорог». Британцы спасли нескольких уцелевших поселенцев и захоронили тела погибших. Спустя три дня к судну приблизилось каноэ, в котором находились предводители ситкинских тлинкитов, Скаутлелт и Катлиан. Они предложили капитану выдать им русских, обещая заплатить за это мехами. Русские в свою очередь просили его захватить обоих вождей. В итоге Барбер «приказал задержать [индейцев] заковав тайона и племянника в ножны и ручны железа притом с таковым приказанием ежели не велит тайон представить сколко есть всех захваченных … людей … то не будет отпущен почему тот тайон и приказал оставшим в байдарах команде своей чтоб привести [пленных] и после тово начали привозить наших служащих девок и баб, но не вдруг, а по одной толко, напоследок начальник [Барбер] сказал тайону ежели всех сколко есть захваченных не привезешь или тебя повешу (в страх коему уже и петля была приготовлена) либо увезу непременно на Кадьяк». В тот же день, 27 июня, в Ситкинскую бухту вошло еще два судна – оба под флагом Соединенных Штатов. Судном «Тревога» командовал Джон Эббетс, знакомый русским по прежним своим посещениям Михайловской крепости. Другим судном был «Глобус» Уильяма Каннингема. Неизвестно, каковы были первоначальные планы Каннингема, но он вступил в соглашение с другими капитанами и принял деятельное участие в разработке плана совместных действий. С кораблей был открыт огонь по индейским каноэ, находившихся там вождей захватили в плен и взамен их освобождения потребовали вернуть русских пленников и компанейское имущество. После того, как один из заложников был повешен, тлинкиты согласились на эти условия. В конечном итоге на судне Барбера, куда передавали всех пленников, скопилось 3 русских, 5 кадьякцев, 18 женщин-алеуток и 6 детей. Освобожденные пленники требовали от капитана увезти вождей-заложников на Кадьяк, но Барбер сдержал условия соглашения и освободил тлинкитов. После этого он взял курс на Кадьяк, где потребовал от правления колоний вознаграждения за спасение людей. Именно этим и объясняется христианский гуманизм англосаксов. Тем временем в ночь на 20 июня воины куана Кэйк-Кую уничтожили ситхинскую партию Ивана Урбанова. Затаившись в засадах, тлинкиты ничем не выдавали своего присутствия, и, как писал К. Т. Хлебников, «начальники партии не примечали ни неприятностей, ни повода к неудовольствиям… Но сия тишина и молчание были предвестниками жестокой грозы. Колоши, приготовленные, уже преследовали партию и, наблюдая движения оной, выжидали удобнейшего места и большей беспечности от утомленных трудными переездами алеут. Едва сии последние предались сладкому сну, как колоши во многолюдстве, но без шуму, вышед из густого лесу и во мраке ночи подойдя на близкое расстояние, быстро осмотрели стан и потом с криком бросились на сонных; не дали им времени подумать о защите, и почти на повал истребили их пулями и кинжалами. Весьма немногие избегли поражения бегством и скрылись в лесу; а все прочие остались жертвами на месте отдыха. Начальник партии, Урбанов, был схвачен и взят под стражу; но с помощию алеута, также схваченного, успел вырваться, убежать и скрыться в лесу. Совершив убийство, колоши выбрали из байдарок все бобровые шкуры, собрали все имущество алеут и переносили оные на баты, которые приехали туда на призывный крик из окрестностей, потом изрезали и переломали все байдарки. Они не имели сопротивления, и ни один из них не лишился жизни; но, обогатясь добычею, разъехались с радостными криками по жильям. Урбанов, соединясь в лесу с 7 алеутами, на другую ночь с осторожностию подошли на место поражения и, оплакав горькую свою участь, отыскали две байдарки, менее других поврежденные, исправили оные наскоро и пустились к Ситхе в продолжение ночей, а днем скрывались в дремучих лесах. На месте селения… они нашли дымящиеся остатки строения и, не останавливаясь, продолжали свой путь с возможной осторожностию до Якутата, куда и достигли 3 августа [21 июля по старому стилю]». При разгроме партии погибло около 68 человек. В то же время акойцы «во многолюдстве» прибывают в окрестности Якутатской крепости, и лишь внезапное возвращение партии И. А. Кускова спасает ее от разгрома. Разведчики, высланные Кусковым на Ситку, известили его о гибели Михайловской крепости. Опасаясь, что та же участь постигла и Якутат, он приблизился к берегу ночью, соблюдая все меры предосторожности. Лишь убедившись воочию, что поселение невредимо, партовщики решились высадиться на сушу. Видя увеличение сил противника, тлинкиты разъехались по своим селениям. Но и это не могло успокоить напуганных поселенцев. Страшные известия, привезенные Кусковым, вызвали в Якутате настоящую панику. Поселенцам мерещилось кровавое нашествие свирепых колошей из Ледяного пролива, и даже вполне лояльный тойон Федор «казался сомнительным». Посельщики требовали, чтобы их немедленно вывезли и, «выходя из повиновения, готовили для следования лодку», намереваясь самовольно бежать, бросив большую часть компанейского имущества и даже «тяжелую артиллерию». В конце концов Кусков сам решил остаться в Якутате со всей своей партией.