Рассказки конца века - Александр Силаев

— На место в истории потянешь, — хохотнул Кагэбэ, бегло просматривая бумагу.

Приглашение в рай

Букв было много, буквы были разные и, что самое удивительное, они складывались в слова. Могли ведь и не сложиться, верно?

А так все ясно, как трижды три. Котеночка отдают в хорошие руки. Уведомляют, что звать котеночка Пухом. И еще просят, чтоб руки были добрые. В добрые руки Пуха отдавали за так, за спасибо и за пожалуйста. А если руки плохие, не видать вам зверька, как ушей своих… Неплохая судьба у Пуха — он ценим старым хозяином, и обречен на любовь, и благоволит ему могучий кошачий бог.

А когда шило меняют на мыло, утюг на сапог, тачку на хату, редиску на лук с доплатой — это все неинтересно, это на любителя, это на особого ценителя и на желающего обменять редиску на лук. Такое можно изучать только с меркантильных позиций.

То ли дело, мужик хочет на баяне сыграть. Но мужик деловой, не хочет за спасибо наяривать. Бабки, говорит, хочу. Так и говорит: сыграю, мол, хоть на похоронах, хоть на танцах — за бабки, само собой. Ушлый мужик, наверное, смекалистый.

Центр просветленных технологий зовет в нирвану. Он там был, нирваны не видел. Все проще: садятся людишки в круг, выходит один как бы гуру и начинает стругать окрошку из пятнадцати мировых и немировых религий. Говорит, могу чудеса вершить. Но не буду. Вам, дуракам, только покажи, вы ж сорок лет потом не уснете. Вас, дураков, только вытяни в астрал — загнетесь там, как пить дать. А мне за дураков перед Шамбалой отвечать. Не покажу чудес, лучше еще вам баламуть постругаю, как Христос с Магометом водили дружбу, и почему у Будды глаза такие печальные.

А потом они встают и орут. Минуту орут, десять минут, полчаса. Процентов сорок рыдает. Процентов двадцать впадает в ступор. Процентов пять всегда тянет на групповой секс, а кто-то малочисленный всегда хочет набить морду всем остальным, включая гуру и Атмана. Но зато все они начинают любить Бога. Среди ночи разбуди и спроси: «Бога любишь?», сразу ответит. Ладно, Богу богово. А где нирвана, мать вашу? Самое кощунственное, что все это в мире есть: и Атман, и нирвана, и чудеса — все есть, а иначе и слов бы таких не было. И только исконняя доброта этих феноменов позволяет валять дурочку центру якобы просветленных технологий.

А вон ребята рок-группу создают. Вокалисты, значит, нужны. И гитаристы. И мастера игры на клавесине, кстати, потребны. И юные барабанщики. И профессионалы игры на ложках. И свистуны с плясунами. И поэты. И спонсоры. И поклонники. Сами пишут — не имея поэта, вокалиста и гитариста, честолюбивые парни сразу ищут поклонников. И опытного мастера клавесина.

Кто-то купит ордена первой и второй мировой. Кто-то развращает народ, предлагая в полцены искусственный член. Сумму не говорит, уверяет, что половинная, вот и верь ему после этого… Кто-то навязывает юного муравьеда, сразу предупреждая, что муравьед — это дорого. Хороший муравьед, мол, стоит хороших денег. А уж юный-то муравьед! Неполноценен тот новый русский, кто не разводит у себя муравьедов, клянется автор.

А рядом сводят знакомства. Скучно им одним, сиротно, хоть подушку трахай с печали или копи два года на искусственный член. Или беседуй за жизнь с радиоприемником, пей вечерами на троих с диваном и телевизором. А тут попроще — свел себе знакомство, и радуйся, утоляй ненасытное. Вот и пишут мужики в надежде на счастье. И прекрасная половинка не отстает, ищут себе девочки и старушки принца в белом на рысаке.

Буду верной и душевной любовницей, уверяет белый свет дама лет тридцати. А затем говорит, чего ей, даме, угодно, чем ее дамская душа утешится: автомашина там, деньги, квартира, и обязательно почему-то выезд к теплым морям. Вот у теплых морей она и будет отдаваться — тепло и с благодарным светом в женских глазах. (Не самая еще плохая, наверное, дама. Точная — раз. Смелая — два. Честная — три. Другие хотят, честных слов сразу не говорят, а бедным мужикам потом заявляют: ты козел и неудачник, Васисуалий. И брошенный Васисуалий бежит топиться вместо того, чтобы пять лет назад заиметь деньжонки и квартиренку.)

Уркаган вопил с зоны, как его нежная мальчишеская душа истомилась по женской ласке, как ему сиро в своем чертоге одиночества и как найдется добрая фея, которая разрушит злые чары, и как он будет эту фею боготворить, как будет ее носить на руках, целовать ей мизинцы всех рук и ног, осыпать розами и полынью, как будут они жить долго и счастливо, жить да поживать, и добра, наверное, наживать, и умрут, поди, в один день.

Девочка искала мальчика лет четырнадцати, не старше и не младше, чтобы дружить.

Мужик пятидесяти годов искал подругу, согласную на сельскую местность. Сулил ей корову и много чего веселого. Любовь свою, как положено, обещал.

Кто-то искал отца девочке двенадцати лет и ее старшему братику. Кто-то искал сексуальную няню ребенку двадцати годов. Кто-то предлагал вольным девушкам вступить в обоюдную переписку, слать друг другу честные рассказы и домодельную порнографию. Одним словом, мастурбировать вплоть до следующей жизни. А женщина сорока пяти лет искала мужчину, чтобы впервые в жизни сделать кого-то счастливым. Авось получится, мало ли.

Супружеская чета разыскивало супружескую чету. Высокий мужчина зачем-то разыскивал себе лесбиянку. Тельцы искали Овнов, а Весы — Рыб. Козерог-Обезьяна хотел Дракона-Близнеца. Несчастные женщины хотели себе всех, кроме зэков. Юноша хотел денег с женщиной любого возраста и любых оригинальных привычек. Девственница клялась выспаться с лучшим мужчиной в мире. Кто-то просил поделиться опытом. А кто-то отчаянный искал партнершу национальных взглядов для создания патриотичных детей. А ведь кто-то еще увлекался теннисом и поэзией Мандельштама…

Но это красивости, а есть конкретные рубрики.

Лелик и Хрыч, Чума с гундосиками ждет у Камня. Приходите. Забухаем.

Школа номер шестьдесят шесть, выпуск славного 1968-го! Соберемся в среду, помянем лихие дни?

Девушка в белой шубке, я стоял на остановке, увидел вас, опешил и растерялся, а вчера понял: Вы — это Вы. Подходите в двадцать тридцать на остановку.

Дорогого Бориса Ольгердовича поздравляем с рассасыванием бороды. Ваши тугрики.

Метеля, кончай глупости. Доброхот.

Уважаемого Александра Александровича с юбилеем. Творческих вам успехов на поприще, Алесандр вы наш Александрович.

Фанатки Пупкина искали таких же фанаток Пупкина. Вместе-то веселей шагать по просторам.

…Через промежуток пошли деловые вещи.

Неизвестный менял книги о вкусной и здоровой пище на «Заратустру».

Библиотеку юного зрителя хотели продать за гроши.

Давали уроки у-шу.

Предлагали создать партию любителей водки.

Выдвигали идею Общероссийского Демократического Альянса.

Продавали мешки монет, покупали вагоны марок, меняли альбомы бабочек, завещали коллекцию трусов. Предлагали оставить кому-то квартиру. Предлагали подзаняться туризмом и рвануть в матушку-тайгу. Предлагали купить за рубль идею, как заработать состояние за шесть месяцев. Предлагали учредить на ровном месте масонскую ложу. Предлагали создать клуб держателей хомяков. Предлагали возродить музей Ленина. Предлагали меняться информацией о неопознанных летающих штуках. Зазывали на курсы бухгалтеров и водителей; заманивали на тренировки боевиков и ускоренное формирование юберменшей с выдачей диплома международного образца. Ниже за тысячу долларов предлагали гарантированный вход в Царствие Небесное.

В случае неудачи тысячу долларов обещали вернуть. Честность его заинтриговала.

— Девушка, но разве оно сохранилось? — спросил он.

— Если не сохранилось, мы вернем ваши деньги, — успокоил ласковый женский голос.

— Ладно, — сказал он в телефонную трубку. — Тысяча долларов не цена?

— Конечно, не цена, — ответила незнакомая. — За такое точно не цена. Мы же продаем вечность.

— Да, я понимаю, святое дело, — издевательски серьезно сказал он.

Девушка родилась умной, она поняла, засмеялась. Так они и смеялись знающе.

— Но вы приедете?

— Приеду, — весело ответил он.

— А скоро?

— Сегодня, — пообещал он. — С деньгами.

— А вас правда зовут Альберт?

— Мой папа был фашистом и выбрал имя Адольф. А мама хотела назвать ребенка Альфонсом. Выбрали нечто среднее.

Они снова посмеялись, не так знающе, но все равно от души.

Все по-другому, конечно. Никому не верил Альберт Леонардович, не имел на то весомых причин и благодушного настроения. Его, конечно, интересовало безумие. Письмо от тугриков про бороду Бориса Ольгердовича, мен поваренной книги на «Заратустру», мысль объединить держателей хомяков и все прочее — тоже безумие, но простое, так сказать, безумие первого порядка. Любое безумие так или иначе объяснимо разумом, а все это объяснимо очень просто. Или подростковая шутка, или слабоумие обывателя, или праздность, или жадность, или шиза, или непонимание простейших законов жизни.