Африка - Растко Петрович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Появляется город Фритаун16, построенный на берегу, испещрённом рядом заливов и бухт, под лесистыми горами, растущими на той же самой красной почве, местами совсем кровавой, местами тёмной и как бы ржавой, которая характерна для всей Африки, и по которой тянутся широкие зелёные улицы города. Этот город – один из самых старых африканско-европейских городов, здесь даже есть дома восемнадцатого века. Просторные, в несколько этажей, покрытые патиной, как голландские картины, они раскинулись на зелёных холмах, и иногда из-за густых деревьев видны лишь их красные крыши. Этот город – в тени зелени, прячущийся по склонам, в красном цвете земли, из которой он вырос, со временем, которое он носит на своих плечах, – мог бы быть где угодно одним из красивейших приморских городов.
Мы уже давно скользим по воде рядом с совсем крошечными чёрными озорниками в маленьких, похожих на веретёна, вытесанных из дерева пирогах, – они ими управляют, гребя или ладонями, или широкими плоскими лопатками. Они приплыли не для того, чтобы поглазеть на судно, они просто развлекаются в море, кружа друг вокруг друга, как птицы, что над нами. В бинокли видно, что широкие деревянные лестницы, которые ведут на стоящие на кольях короткие молы, так же, как и красные улицы, круто спускающиеся по лесистым холмам к морю, заполнены пёстрыми толпами негров. К нам приближается лодка с представителями английских властей, управляют ею чернокожие моряки в великолепной морской форме. Вторая лодка привозит чернокожих полицейских в шортах и облегающих торс английских рубашках.
Возле другого борта собираются пироги с острыми, высоко поднятыми над водой носами, ими управляют атлетически сложённые парни, совершенно нагие; они же прыгают в воду за брошенными с судна деньгами. Сорванцы мускулисты, с длинными спинами, узкими бёдрами, стройными и сильными ногами. С очень красивыми лицами. Они не скачут свечкой, уходя в воду, как мы, а, находясь в воздухе, изгибаются в сторону, как рыба, которая хочет выскользнуть из лодки. Удивительно, как им удаётся снова залезть в пирогу, – она довольно ненадёжна и только своей средней частью выпирает из воды. В каждой пироге сидит лишь по парню, вытянувшему вдоль неё ноги, а у одного из них, совершенно обнажённого, на шее – каучуковый шейный воротничок и шёлковый галстук в клеточку, которые он старается оберегать, прыгая в воду.
Чудо произошло, когда к нам подплыла целая стая маленьких пирог с мальчишками лет четырнадцати-шестнадцати, у них были тела Аполлона и красивые, широко раскрытые глаза. Они запели какую-то английскую песню, неважно какую, совсем глупую, но она была ими прекрасно обработана ритмично, с бесчисленным количеством вставок для разных голосов, синкоп, дополнений, повторов. Они ударяли как о струны гитары в свои короткие, широкие вёсла. Это был настоящий концерт чудеснейших молодых людей в обрамлении прекраснейшего пейзажа. Когда они закончили петь, пироги оказались пустыми. Все певцы были в воде, ныряя за деньгами, которыми мы их наградили. Мы больше часа слушали, как они поют, весёлые, счастливые, дружные и музыкальные до потери сознания. Мы бросали им сигары, которые они потом высушат, карандаши, спички, всё, что было в карманах, и что они потом распределяли по своим пирогам, откуда они, даже не дав себе полностью высохнуть, снова запели хором новую песню. Церковные песни, католические с латинскими словами, военные английские и негритянские, – все были одинаково чарующими и волнующими в их исполнении. Вюйе был вынужден признать, что это восхитительно, и что это – Африка.
Садимся в лодку и переправляемся в город. Большая разница между французской и английской колониями видна уже на первом шагу. Вместо демократического французского в колониальном англичанине есть нечто феодальное и рыцарское. Они и неграм не позволяют даже случайно пародировать европейцев и облачают их в элегантную униформу, которая вызывает уважение совершенством покроя. В униформе – больничные санитары, садовники, полицейские, почтальоны и т. п. Остальные удовлетворяются тем, что завязывают на бёдрах платки и втискивают горло в европейский воротничок, шик которого в том, что он удобен, не застёгнут и может свободно вертеться на шее.
Повсюду плакаты, приглашающие на конференции по борьбе с жёлтой лихорадкой, малярией, туберкулёзом, алкоголизмом, аморальностью и т. д. Кафе с широкими барными стойками, ледяными напитками, а рядом с ними сирийские и индийские лавки. Парк, огромный фонтан, бассейн. В туземном районе мне показывают деревянный домишко, вокруг которого растут пять деревьев: шоколадное, банановое, хлебное, кокосовое и ещё одно, на котором много дивных красных цветов. Между деревьями сахарный тростник. «И вы удивляетесь тому, – говорят мне, – что негры так веселы. Э, им и пальцем шевельнуть не нужно, чтобы помочь всему этому вырасти, ветки деревьев дают хлеб, шоколад, сахар, молоко, фрукты, а цветы – пищу для глаз!»
В речке, протекающей через город, под мостиком женщина принимает быструю ванну, откладывая ненадолго стирку белья. Её движения – это движения стыдливой чёрной Венеры. Посреди площади совсем молодая девушка плещет на свою обнажённую грудь, голую и крепкую, перед тем, как поднять сосуд с водой. На крытом рынке лекарь продаёт горы кореньев, кучи стеклянных бусин, африканские краски: шафран и индиго. Самое фантастическое здесь – фрукты. Покупаю прекрасный калабас из мягкого дерева, на котором выжжены птицы в переплетении разнообразных орнаментов. Хочу искупаться, но мне не дают. Говорят, что у причала, как и во всём африканском море, полно акул, но негры на это не обращают внимания.
Вечером, пока сумерки тихо и волшебно спускаются на берега Сьерра-Леоне, судно от них отходит. Около полуночи, направляясь вниз, в свою каюту, встречаю Робера, моряка-бретонца, он показывает мне книгу, которую только что взял у госпожи Н. Теперь я хотя бы знаю, кого она приходит послушать, когда мы вечером разговариваем с Робером. Впрочем, она некрасивая.
Я спешу закончить одну из глав книги, но вечером приходит меня навестить Вюйе. Мы выходим на палубу: лимонад и лёд. Пока мы беседовали, небо начало заволакивать облаками и несколько далёких молний известило нас о буре. Первый раскат грома был столь неожиданным, сухим и громким, что заставил нас вздрогнуть. Грандиозный ливень, такой, как почти всегда обрушивается на судно, когда оно приближается к экватору. Над совершенно спокойным морем фиолетовым и синим цветом сверкали молнии, а небо разверзлось
