Такси заказывали? - Анна Дубчак

— Света, он же сказал, что у него заказ, — вспомнила Маша. — Я точно помню. Он еще боялся, что опоздает в театр… Все, я звоню. Сначала назову свой адрес и время, а уж потом видно будет, напоминать ему про торты или нет…

Маша кинулась к телефону — звонить в диспетчерскую. Сергей все это время испытывал чувство неловкости оттого, что заставляет друзей делать бессмысленную работу, — номер машины он помнил. Он лишь слабо улыбнулся, когда Маша, коротко переговорив с диспетчером, сияя, сообщила ему известные цифры — «7833». И тут же, не сказав никому ни слова, снова набрала номер диспетчерской и попросила прислать эту же машину по адресу Горностаева, то есть штаба, где они находились, положив трубку, она таинственным голосом прошептала: «Машина будет через полчаса».

После этого время потянулось медленно. В штабе воцарилась тишина. И только Никитка, включив игру, занялся стрельбой по виртуальным мишеням. Спустя некоторое время он вдруг поставил на «паузу» и оглянулся, вглядываясь в задумчивые лица. — Послушайте, если бы этот человек собирался спрятать какую-нибудь важную дискету в торт, то он никогда в жизни не оставил бы коробку в такси…

— Логично, — отозвался погруженный в раздумья Сергей. — Выходит, что эта дискета ему была не нужна?

— Здесь несколько вариантов, — сказал Саша. — Первый: он не знал про дискету в торте. Второй: торты вообще не его. Третий: он хотел, чтобы эта дискета оказалась у таксиста…

— Ерунда. Какое отношение к дискете может иметь таксист, если он сам, собственноручно вручил нам эти коробки? — сказала Маша.

— А что, если таксист все это придумал, чтобы избавиться от тортов? — предположила Света.

— Вот сейчас мы увидим его и обо всем расспросим…

Никитка вдруг куда-то засобирался. Надел куртку, обулся. И все молча.

— Ты куда, Никит? — спросила удивленная Маша. — Опять что-нибудь придумал?

— Вы ждите тут, а мне надо сходить в одно место… Есть идея…

Он ушел, следом за ним стали собираться и остальные — машина должна появиться с минуты на минуту.

Никитка, выбежав из подъезда, направился в располагавшийся неподалеку пункт по проявке и печати фотографий. У него имелись свои соображения по поводу этих злосчастных тортов. Он не понимал, почему никто не обратил внимания на второй торт, в котором не было ничего! Он не верил, что человек, затеявший эту авантюру с дискетой и тортами, СЛУЧАЙНО забыл или оставил в машине коробки. Безусловно, на это имелась причина, причем весьма существенная. Не стал бы человек просто так выпрыгивать чуть ли не на ходу из машины и прятаться в подворотне, тем более что его привезли на место в целости и сохранности. Тверской бульвар — кажется, именно туда его должны были отвезти на такси. Но на Тверском он почему-то не вышел, а попросил ехать дальше. Почему? Да потому, что он либо перепутал, либо, увидев на Тверском кого-то или что-то опасное для себя или нежелательное, решил не рисковать… Но чем? Никита оглянулся. Так и есть. К дому, из которого он только что вышел, подкатила желтенькая новая «Волга». Он даже видел ребят, обступивших ее со всех сторон. В фотоаппарате было еще пять кадров, и Никите ничего не оставалось, как «перещелкать» всю компанию вместе с таксистом. Но он уже знал, чувствовал, что такси заказали напрасно — ничего нового водитель им все равно не скажет. Разве что адрес пассажира?…

Когда Никитка вернулся в штаб, там уже никого не было, и он пошел домой. Маша, ужинавшая в одиночестве на кухне, встретила его улыбкой:

— Мой руки и садись, горе ты мое. Ты думаешь, я не знаю, куда ты летал и что сделал?

— А ты думаешь, я не знаю, что вы узнали от водителя?

— Ладно, сначала поешь спокойно, а потом поговорим… Только ответь мне сначала: ты никому не рассказывал про меня?

— В смысле?

— В том самом… про мои поездки в театр?

— А разве ты ездишь в театр?

— Значит, ты знал, что меня не бывает по вечерам дома и что я не сплю?

— Так ты же масленку на обувной полке оставила… Значит, петли кто-то смазывал. Но кто, кроме тебя, мог до такого додуматься?

— А ты ничего, сообразительный. Ладно, давай ужинать…

— А где родители?

— Не знаю, как ты, а я вот лично считаю, что родители наши — ребята легкомысленные и что они нас практически забросили. Они думают, что нажарить гору котлет и сделать салат — это единственная их святая обязанность перед своими детьми. Может, они, конечно, и правы, но мне кажется, что я бы со своими детьми больше занималась. Я понимаю, конечно: у них друзья, какие-то важные дела, ужины в ресторанах с нужными людьми, а как же мы?

— Брось, какой ты ребенок, если шляешься по ночам по театрам, носишь втихаря мамину норку и душишься ее духами… Влюбилась, что ли? — смущаясь, задал Никита тот важный вопрос, который он не решался задать, прежде. Но раз зашел разговор…

— Ты руки помыл? — Маша фыркнула и отвернулась от брата. Гремя посудой, она накладывала ему на тарелки еду. — Если даже и влюбилась, то это мое личное дело. И я бы давно тебе все рассказала, если бы ты не был на стороне Горностаева. Ведь скажи я тебе хоть слово, на следующий день он обо всем узнает.

— Но ведь вы же с ним дружили, — попытался вставить Никита. — Разве ты не видишь, как он переживает из-за твоего наплевательского отношения к нему? Я же слышал, как он тебя сегодня уговаривал пойти в штаб. Ты, наверное, думала, что он начнет расспрашивать тебя про твои ночные поездки?

— Конечно, думала! Но слава Богу, обошлось. Ты руки помыл или нет?

Они и так чистые… Ну что вам наплел таксист?

— Он сказал, что этот мужчина сел к нему в Никольском переулке, он вообще вышел из кондитерской!

— Так я и знал…

— Что ты знал?

— Что вряд ли он скажет вам адрес пассажира. Кондитерская — общественное место.

— Да я все понимаю, но если торты из кондитерской, а мы знаем, где она находится, то нетрудно выяснить, кто именно делал эти торты и кому понадобилось фаршировать их дискетами…

— Почему это «их»? Разве было две дискеты?

— Нет, но почему ты спрашиваешь? Признавайся, ведь ты бегал проявлять пленку? Ты принес снимки с тортами?

Никитка с довольным видом достал из кармана пакет с фотографиями. Два снимка были сделаны с большим увеличением. Маша, разглядывая их, открыла рот. Она была потрясена:

— Ну ты — голова!

На снимках были торты. Один — светлый, с розочками и вишенками, другой — шоколадный. Но поверхность тортов была необычна. Шоколадный торт, в котором обнаружилась дискета, если посмотреть на него сверху, был украшен шоколадными узорами, составляющими оригинальную надпись, выполненную на английском языке: «BASF. 2HD. DOS formatted».

— Такие надписи встречаются на дискетах, это же подсказка, где именно искать дискету, в каком торте… — догадалась Маша. — А на втором торте что за надпись? — Она произнесла по слогам выведенное розовым кремом слово: — Салют! Но почему «салют»? Неужели это…

— …пароль. Я просто уверен, что это пароль. Два торта были для кого-то единым целым. Пассажир, назовем его «кондитером», либо заказал, либо сам сделал торты, содержащие какую-то важную информацию, и поехал на такси на место встречи…

— …то есть на Тверской бульвар?

— Правильно. Но когда он подъезжал туда, чтобы передать эти торты, а взамен, возможно, получить кейс с долларами, то увидел, возможно, не того человека, а то и вообще тех, кого в принципе не могло там быть…

— Ты кого имеешь в виду?

— Врагов, — спокойно ответил Пузырек. — Он почувствовал, что находится в западне, а потому быстро сориентировался и рванул, куда глаза глядят, лишь бы не попасться с этими тортами…

— Да, здорово придумал, — причмокнула губами Маша. — И что же теперь делать?

— Открыть дискету и посмотреть, что в ней… Это во-первых, во-вторых…

— …съездить в кондитерскую, что в Никольском переулке, и сфотографировать всех мужчин-кондитеров…

— Короче, надо срочно звонить Горностаеву. Но сначала выкладывай, в кого ты втюрилась… — И Никитка подмигнул своей любимой сестричке.

Глава 4

«Мертвая кондитерская»

— Понимаешь, чтобы Машка перестала думать о своем артисте, надо, чтобы она в нем разочаровалась.

Эти слова принадлежали Свете Конобеевой. Они с Дроновым прогуливались по заснеженным московским улицам и пытались придумать способ вернуть Машу Горностаеву, да и вообще направить ее на путь истинный.

— Да разве это возможно? — отвечала Света как бы сама себе. — Это же — Могилевский!

— Я вижу, что и тебе он тоже нравится, — усмехнулся Саша. — Я понимаю, конечно, известный артист и все такое, красивая внешность, яркие роли, толпы поклонниц… Но ведь все это мишура, звездная пыль, нереальность, фантазии… Неужели Маша этого не понимает?

— А я вот вижу, что и ты по-прежнему любишь Машу. Вы все помешаны на ней… — ревниво заметила Света. — Но все равно мне ее жалко. Ей не нужны ваши с Сережкой Любови, у нее своя, большая любовь. Вот только ума не приложу, что с этим сомнительным богатством делать. Разве что представить ей документальные материалы, что Могилевский жутко влюблен в другую? Могло кто из особ женского пола останется равнодушным к такого рода фактам.